В январе Бернадетт Девлин, студенческий лидер марша «Народной демократии» у моста Бернтоллет, которому удалось занять место в парламенте в Вестминстере, посетил сестер Прайс. Девлин был шокирован внешним видом Долорес. По словам мужчины, ее волосы, бывшие когда-то темно-рыжими, «потеряли цвет до такой степени, что она стала почти блондинкой, а у корней они были просто белыми». А так как девушка боролась со своими мучителями во время кормления, пытаясь вытолкнуть изо рта деревяшку, то ее зубы начали шататься и чернеть. Лица обеих сестер приобрели восковой налет. И когда они шли, их шатало из стороны в сторону.
Некоторые из представителей администрации, отвечающих за принудительное кормление, отличались особой жестокостью. Один доктор, насмехаясь над убеждениями сестер, шутил во время процедуры, утверждая, например, что «все это ради великого дела». Женщина-надзиратель отпускала комментарии о том, что ирландцы в Ольстере «плодятся, как кролики» и живут за счет Англии.
– Мы построили ваши дороги! – говорила Долорс в ответ; как ни была она слаба, но не могла не возразить. – Мы счастливо жили в своей стране, пока вы, англичане, не забрали ее у нас… Ирландцы здесь из-за вас!
Другие были добрее. Тюремный доктор Ян Блит хорошо относился к ним. Он называл их «мои девочки» и по мере продолжения голодовки предлагал им побороться на руках. Вроде бы игра, но она позволяла ему понять, насколько быстро девушки теряют силы. Министерство внутренних дел отправило к ним психиатра, чтобы тот исследовал их состояние. В своем заключении он написал, что сестры хорошо понимают, что они делают. Выслушав его диагноз, Мариан сказала: «Проблема в том, что у нас слишком здравый ум». Психиатр был знаком с Роем Дженкинсом, министром внутренних дел Британии, и Мариан спросила его, не может ли Дженкинс прийти к ним. Психиатр ответил, что Дженкинс никогда не согласится на личную встречу, потому что знает: сделай он это, и ему сразу же придется отправить девушек домой.
Правительство оказалось в тупике. Сестры Прайс худели и усыхали, в то время как их популярность разрасталась до размеров культа. «У них было все, что нужно иметь ирландским мученикам: две молоденькие, худенькие, смуглые девчонки, набожные, но посвятившие себя терроризму», – позже вспоминал Дженкинс. Он боялся, что последствия «смерти этих харизматичных девушек» будут огромными. Лично он, Дженкинс, признавал, что их требование о репатриации «в принципе не было лишено смысла». Но он понимал, что в такой ситуации правительство не должно делать каких-либо уступок. Дженкинс считал терроризм «заразой». Склониться перед голодающими – значило подтвердить действенность их методов и потворствовать тому, чтобы и другие поступали так же.
Что же касается принудительного кормления, то оно обернулось публичным фиаско. Многие представители британской общественности смотрели на такую практику как на форму пыток. Согласно записям в медицинских картах, сестры Прайс иногда во время процедуры теряли сознание. Однажды, когда девушки пытались протестовать против кормления, им затолкали в рот кляп и включили погромче радио, чтобы заглушить крики. Выступая с протестом у резиденции британского посла в Дублине, один психиатр сравнил такую практику с изнасилованием. «Здешний доктор сказал, что, когда Дотс насильно покормили пару первых раз, он думал, что она сломается, – писала Мариан родителям. – Но наших девочек так просто не сломать».
Некоторые родители, глядя на своих дочерей, которые вот-вот должны были окончить школу, предпочли бы сами умереть от голодной смерти, только бы их дети не ввязывались в борьбу. Но не Прайсы. «Так много людей приходит на землю, чтобы есть, работать и умирать, но при этом ничего не давать миру, – говорил Альберт Прайс репортеру. – Если они умрут, то хотя бы за что-то важное».
Мать сестер, Крисси, говорила в том же духе. «Я растила их, прививая чувство долга к родной стране, – заявила она. – У меня сердце разрывается при мысли об их страданиях, но я горжусь ими. Я не буду просить их прекратить голодовку. Я знаю, что в конце концов они победят».
Когда Крисси увидела своих дочерей в тюрьме, она старалась держаться бодро, оживленно болтая на протяжении всего свидания о чем угодно, только не о голодовке. Затем, собираясь уходить, она спросила:
– Что вы сейчас принимаете?
– Мы принимаем воду, мам. Мы только пьем воду, – ответила Долорс.
– Ладно, – хладнокровно сказала Крисси, – пейте побольше.
Наблюдать за тем, как идет голодовка, – нездоровое, но, несомненно, интересное развлечение. Будучи тестом на человеческую выносливость, она может стать зрелищем для зевак, почти как Тур де Франс[57], за исключением того, что здесь на кон поставлена жизнь. Это также игра «на слабо́» между голодающими и властями. Дело сестер приобрело широчайший размах. Группы типа «Даблинерз» давали благотворительные концерты в поддержку Прайс, Хью Фини и Джерри Келли. У стен Брикстонской тюрьмы регулярно собирались протестующие. 60 женщин пришли к дому Роя Дженкинса в Лондоне, скандируя лозунги в поддержку заключенных. Отец молодой девушки, серьезно раненной во время взрывов в Лондоне, выступил за то, чтобы сестер вернули в Ирландию. Даже одна из лоялистских военизированных группировок, «Ассоциация защиты Ольстера», обратилась к британскому правительству с просьбой либо отправить девушек в Северную Ирландию, либо просто дать им умереть. (Долорес «позабавило» это обращение, и она написала родителям: «Это лишь показывает, что, когда дело доходит до крайней точки, мы, ирландцы, объединяемся».)
Сестры внимательно следили за собственным положением, слушая ежедневные сводки о своем состоянии. Долорс воспринимала это отстраненно. Она относилась к историям о двух ирландских девушках, объявивших голодовку, так, будто речь шла не о ней самой, а о ком-то другом. Она не могла поверить, что говорят о ней. Тем не менее она понимала пропагандистскую ценность освещения ситуации в прессе. Она знала, что те письма, которые она пишет домой, тоже публикуются в газетах. Всю предыдущую жизнь она была одной из «дочек Альберта», а сейчас приобрела собственную славу. Она подшучивала по этому поводу над Альбертом, спрашивая Крисси в одном из писем, «нравится ли ему быть отцом «Долорс и Мариан».
С момента взрывов прошел почти год, и сестер кормили принудительно, как вдруг дело приобрело странный оборот. В феврале 1974 года из музея в Хэмпстеде похитили картину XVII века, написанную Вермеером, на которой была изображена молодая девушка, играющая на узкой гитаре[58]. В «Таймс» пришло два письма, отпечатанных на машинке, в которых содержались требования вернуть Долорс и Мариан Прайс в Северную Ирландию и угроза, что если это не будет сделано, то полотно «сожгут в ночь на Святого Патрика самым ужасным образом». В качестве доказательства в одно из писем вложили обрывок холста Вермеера. По странному совпадению Долорс, отправляясь в Лондон двумя годами раньше, посетила «Кенвуд Хаус», где висели работы Вермеера, и останавливалась именно у этой картины. Крисси Прайс обратилась к похитителю (кем бы он ни был) с просьбой вернуть произведение искусства в целости и сохранности. Она заметила, что Долорс, «являясь студенткой факультета искусствоведения», лично просит сохранить картину.
Одним майским вечером на церковном дворе около Смитфилд Маркет в Лондоне появился подозрительный пакет. Он был завернут в газету и связан веревкой. В церковь Святого Варфоломея Великого прибыла группа офицеров. В атмосфере нарастающего напряжения пакет посчитали бомбой. Но нет, это была картина, которую вернули сразу же, как об этом попросила Долорс.
В то же самое время произошла и вторая кража, связанная с искусством и именем сестер Прайс. Из дома в графстве Виклоу, что в Ирландии, похитили коллекцию старых мастеров, стоящую миллионы фунтов. Среди пропавших произведений искусства числились работы Веласкеса, Вермеера, Рубенса, Гойи и Метсю[59]. И снова появилось письмо с требованием «немедленно» вернуть голодающих сестер «отбывать срок в Ирландию». Эти картины позже тоже нашлись.
Однажды июньским вечером пожилой английский граф, возвращаясь с женой домой в Типперери после официального ужина, вдруг увидел, что на подъездной дорожке скрываются в засаде несколько незнакомых мужчин. Один из них навел на графа пистолет, а другие поволокли жену прямо по гравию, и так все вместе проследовали к автомобилю; затем обоим супругам завязали глаза, и машина тронулась с места. Похищенным сообщили, что они взяты «в заложники по поводу дела сестер Прайс». Несколько дней пожилую пару держали в темной комнате под дулом пистолета, но в конечном итоге узники начали чувствовать симпатию к своим охранникам и воспринимать всю ситуацию как некое приключение. «Похитители были к нам очень добры», – вспоминал впоследствии граф и добавлял, что их хорошо кормили сытным ирландским завтраком, а на обед приносили стейки и котлеты. Супругов даже обеспечивали сводками по итогам скачек. А затем графа с женой отпустили из-за драматического поворота в деле.
В мае британское правительство приняло решение о приостановке принудительного кормления сестер Прайс. До определенного момента девушки стойко и достойно переносили процедуру. Они не хотели показывать и тени страха. Но затем они, похоже, дошли до точки: принудительное кормление наверняка несло как психологические, так и физические травмы, однако именно оно не давало им умереть. Итак, не желая дальше страдать от принудительного кормления, сестры решили изменить стратегию. Однажды они проявили «максимальное сопротивление», как отмечала Долорс в письме, «во время привычных унизительных сцен борьбы, удерживания на стуле, стальных зажимов и» – как в ее случае – «визга и крика». «Потому что, поверьте мне, – писала она, – стальные зажимы сильно травмируют десны». Это была битва. Сестры боролись так отчаянно, что доктора едва ли могли протолкнуть им трубки в желудок и при этом не нанести серьезную травму. Девушки сказали врачам, что они предоставляют им «почетное право убить» их, если что-то пойдет не так. После нескольких попыток невероятного сопротивления доктора просто остановились и отказались продолжать процедуру, поскольку это было слишком опасно. Клиническое, а не политическое решение привело к прекращению принудительного кормления.