«моя мама», – будто он был единственным ребенком.
Джим МакКонвилл, которому исполнилось шесть лет, когда увезли мать, мотался по тюрьмам. Арчи, как некоторые из детей, боролся с алкоголем и со своим характером. «Если кто-то говорит мне неправильные вещи, я взрываюсь, – признавался он. – Если сказанное тобой слово бьет по больному месту, то его уже не возьмешь назад». С детьми никто не проводил бесед, никто не успокаивал их, а потому их горе и гнев были все еще свежи. Они были возмущены решением ИРА увезти их мать, но также и (а возможно, даже больше) предположением о том, что Джинн МакКонвилл могла быть осведомителем. Шепотки вокруг Джин начались сразу после ее смерти: говорили, что ее, возможно, казнили как стукача. Будто бы мало им беды, мало того, что они осиротели в юном возрасте и болтались по ужасным приютам, теперь еще эти дети должны были нести на себе клеймо предательства.
Годом раньше представители ИРА сказали Хелен, что вина за исчезновение Джин лежит на Провос. А в заявлении, сделанном весной 1999 года, организация объявила, что МакКонвилл «призналась, что передавала сведения британской армии». Дети удовлетворились тем, что ИРА в конце концов хотя бы признала убийство их матери и, возможно, теперь будет помогать в обнаружении ее останков, но они резко пресекали любые разговоры о том, что она была стукачом. Они утверждали, что Джин стала жертвой фанатичных побуждений – вдова-протестантка в националистском католическом районе в самый разгар религиозного напряжения. Они снова и снова рассказывали историю о том, как незадолго до смерти Джин проявила сочувствие к раненому британскому солдату, оказавшемуся в «Дайвис Флэтс», и как на их двери кто-то выцарапал слова «любовница британца», словно угрожающее послание. «Как часто мне приходилось сражаться с теми, кто называл мою маму стукачом, – вспоминал Джим свою жизнь, полную безжалостного остракизма. – Люди отворачивались от нас. Когда мы входили в бар, они нам тут же освобождали место. И мы сидели одни».
Сейчас дети очень хотели обелить имя Джин. Арчи задавался вопросом, не было ли убийство ошибкой: ИРА искала в «Дайвис» женщину, которая могла быть двойным агентом, и просто по ошибке взяла не того человека. Майкл отметал любое предположение о том, что мать была шпионкой. Без работы, в депрессии, психологически раздавленная мать десяти детей, которая потеряла мужа, умершего от рака. Она целыми днями сидела в квартире, курила сигареты, ухаживала за детьми и стирала вручную. Какую информацию она могла поставлять? На заявление о признании Джин Хелен сказала: «Они пытали ее, тут в чем угодно признаешься».
Каждый день экскаваторы рыли и рыли, а признаков Джин МакКонвилл не было. В какой-то момент возникло мимолетное беспокойство, когда извлекли несколько костей. Но потом оказалось, что это скелет собаки. Нервы на пределе. Сочувствующие местные жители приходили к месту поисков и приносили детям горячую еду. Кто-то отдал огромную пачку сигарет.
– Где будем ее хоронить? – однажды спросил Майкл.
– В Западном Белфасте, – ответила Хелен. – Это они убили ее. Это они отняли у нас маму.
Хелен хотела похоронить Джин на кладбище «Миллтаун» среди республиканских могил, а на камне высечь надпись: «Джин МакКонвилл. Похищена и убита ИРА». Ее братья и сестры, вероятно, разделяли ее гнев, но не хотели вступать в конфликт с Провос.
– Это и так всем известно, – сказал Джим. – Мы живем в республиканских районах и не хотим связываться с ними. – Затем он продолжил: «Те парни, что это сделали, будут страдать до конца своих дней. Пора простить их».
– Не знаю, как ты, а я никогда не прощу, – прервал его Билли. – Я не прощу этих ублюдков за то, что они сделали.
Майклу МакКонвиллу было больно видеть, как братья и сестры ссорятся, и он сам вступил в спор.
– Надеюсь, мы обсудим это позже, – сказал он. – Это нас еще больше разделяет.
В ИРА исчезнувшие, о которых становилось известно, воспринимались как некое политическое обязательство и как источник позора. В 1995 году Билл Клинтон оказал серьезное давление на Джерри Адамса и Шинн Фейн в этом вопросе. «Есть семьи, которые до сих пор не имеют возможности оплакивать близких, прийти на их могилы, обрести их после долгих лет безвестности, – сказал Клинтон. – Пора дать шанс семьям воссоединиться». В 1998 году давний член ИРА по имени Бобби Стори, который являлся доверенным лицом Джерри Адамса, начал вдруг стучаться в двери Провос, требуя вспомнить, что случилось с Джин МакКонвилл. Он побеседовал с Айвором Беллом, который заявил, что МакКонвилл наверняка была убита и выброшена на улицу. Он также связался и с Долорс Прайс, и та резко ответила, что Адамсу не стоит посылать кого-то, чтобы спросить ее, что стало с Джин МакКонвилл. Она посоветовала Стори (если он хочет узнать правду) «пойти и узнать у Джерри».
Адамсу довелось встретиться с детьми МакКонвилл. Сначала в 1995 году он навестил Хелен и ее мужа Симуса, прибыв в их дом в сопровождении телохранителей. «Будто звезда», – подумала Хелен. Как и МакКонвиллы, Адамс вырос в семье, где было десять детей, – отметил он, выражая свое соболезнование. Но Хелен заметила, что он не смотрит ей в глаза. На встрече с МакКонвиллами Адамс сказал: «Каким бы образом все это ни произошло, я приношу извинения за то, что республиканское движение сделало с вашей матерью». Адамсу особенно давалось именно такое притворство. И лично на себя он никакой ответственности не возлагал. Кроме того, он никогда не состоял в ИРА. «Эти убийства произошли 25 лет назад, когда война была в самом разгаре, – заявил Адамс одной из газет, – а во время войны случаются страшные вещи».
На одной из первых встреч с МакКонвиллами Адамс сразу дал понять, что он имел алиби. «Слава богу, что в момент ее исчезновения я находился в тюрьме», – сказал он. Неправда. Его освободили из «Лонг Кеш» в июне 1972 года, чтобы он мог полететь на мирные переговоры в Лондон. Джин похитили в декабре, и Адамс был на свободе до следующего июля. («Не надо вырывать слова из контекста, – позже сказал Адамс. – Я просто перепутал даты».)
Брендан Хьюз испытывал отвращение при мысли о том, что Адамс ходил к детям МакКонвилл и обещал им узнать, что случилось с их матерью, будто это была для него большая тайна. «Он пришел к семье в дом и обещал расследовать исчезновение женщины, – сказал Хьюз Мэкерзу в одной из бесед для Бостонского колледжа. – И это тот человек, который сам отдал приказ казнить ее! Скажите, где здесь мораль». По мнению Хьюза, только «чудовище Макиавелли» мог так поступать.
Вначале казалось, что поиск тел займет больше времени, чем ожидалось. «ИРА доставила тело в гробу в пятницу, – сказал Симус, муж Хелен, после того, как обнаружили Имона Молли. – Им следует подъехать сюда и сделать то же самое для нас». Однако какие-то захоронения удавалось обнаружить быстро, а с другими пришлось нелегко. У могил не было точного обозначения, а потому они сливались с окрестным ландшафтом. Люди стали старше, воспоминания потускнели. К тому ж и топография изменилась. Кто-то мог припомнить определенное место с привязкой к сараю, но сарай снесли уже лет 20 назад. То, что в 1970-х годах было молодыми побегами у могилы, теперь превратилось в мощные деревья. «Руководство ИРА подходит к этому вопросу добросовестно», – заявила Провос, стараясь защитить себя. Она утверждала, что все это дело времени.
МакКонвиллы находили некоторое утешение в общении с другими семьями, чьи близкие пропали. Несколько таких семей создали общий центр под названием «Вейв» (Wave), который стал источником поддержки для родственников исчезнувших. Многие из них испытывали острейшую тоску. После исчезновения Кевина МакКи его мать Мария отчасти утратила рассудок. Иногда она поднимала детей с кроватей ночью, надевала на них верхнюю одежду и требовала, чтобы они шли в город и искали там брата. Она тревожила соседей: барабанила им в дверь и кричала: «Где мой сын? Что вы сделали с Кевином?» А в другой раз она готовила что-то и говорила детям: «Поставьте тарелку в сушку, Кевин придет и теплого поест». Будто он только вышел на минутку и сейчас вернется.
После того как во время полицейского рейда в доме МакКи обнаружили пистолет, Марию арестовали, и она провела несколько месяцев в тюрьме «Арма», где ей довелось пересекаться с сестрами Прайс. Она позволяла Долорс причесывать ее, не понимая, что та перевозила ее сына через границу, где его должны были убить. Когда нашли тело Имона Молли, Мария МакКи посетила похороны и испытала иллюзию облегчения: ей казалось, что она хоронит собственного сына. Однако к моменту ее смерти тело Кевина все еще не нашли. Большая семья Марии сохранила о нем память, называя детей именем Кевин. Сыновья. Двоюродные братья. Племянники. Похоже, что всякий раз, когда рождается мальчик, они называют его Кевином.
В ирландском пейзаже доминируют торфяные болота, а потому кислая анаэробная[91] среда, создающаяся в плотной земле, означает, что иногда можно «воскресить» мрачные страницы прошлого Ирландии. Торфорезы порой поднимают на поверхность чьи-то древние нижние челюсти, ключицы или цельные трупы, пролежавшие здесь тысячелетия. Некоторые из них датируются периодом до бронзового века и часто несут на себе следы ритуальных обрядов и насильственной смерти. Эти жертвы, выброшенные из сообществ и захороненные, кажутся почти нетронутыми тленом, иногда сохраняются даже волосы и кожа. В разгар Смуты, в 1970-е годы, Шеймус Хини начал вести учет «болотных людей» после того, как ему на глаза попалась книга 1969 года о сохранившихся телах мужчин и женщин, найденных в болотах Ютландии; они были ритуальными жертвами. Фотографии искореженных тел – обнаженные, у некоторых перерезано горло – напомнили Хини о «варварских обрядах» прошлого и настоящего в Ирландии. Хини написал серию стихов о таких находках, включая «Королеву болота», в котором лирический герой слышит голос давно похороненной женщины, когда ее выкапывают, «стригут / и сдирают кожу / лезвием ножа торфореза».