– Куда?
– Увидишь.
Мы выехали на Саньковой копейке из Волочка. Проехали Бологое, Дубравку, Березайку.
Остановились у явно новоотстроенной церквушки.
– Плавки с собой?
– С собой.
– Пошли.
Мы пошли по глиняной тропинке. Через пару минут вышли к маленькому странному озерцу. Где-то десять на десять метров. Вода в озерце какая-то серебристо-аквамариновая.
– Это, Вовчок, Мшенский источник. Разлом земной подкорки. Ее, кору, тут самим Господом Богом пробимши. Дна там нету.
– Как это?
– Нету и все. Сигали и так, и с аквалангами – не достамши. Сейчас посмотрим, хороший ты человек или бяка. Если тебя закалдырит, как припадочного, – значит, в тебе депрессивная европейская чертеня засемши. А если нет – значит, ты типа наших Умки с Чебурашкой. Ныряй.
Я нырнул в ледяную воду. Сердце и дыхание на мгновение остановились. Когда я вынырнул, я почувствовал такую радость, что, вылезая на берег, счастливо зевнул. Меня «не закалдырило».
– Наш Громозека! – одобрительно улыбнулся Санёк. – Всё. Нет у тебя больше депрессии. Поехали на Рогозино, донки проверим.
На озере Рогозино мы проверили донки. Пять лещей. Пока коптились лещи, Санёк деловой трусцой за десять минут обежал лес и принес десяток крупных замшевых «подберезников». Сварили картошки.
И вот: вечер, костерок щелкает своими огненными пальцами. Грибной супчик. Водочка. «По двадцать восемь капель». Чтобы стать не «наскрозь забухамши», а «маненечко выпимши». Копченый лещ. Вареная картошечка. Та самая, бабушкина. Где-то пудовый жерех, как в замедленной съемке, бьет тяжким хвостом по парчовой озерной глади. Пахнет раскаленной смолой и влажной вечерней хвоей.
Переночевали мы у Санька и утром поездом поехали в Москву. Снова – озера, леса, поля. Напротив – красавица вышневолокчанка. Сидит, улыбается нам с Саньком. Вылитая Светка Перепендина.
На следующий день в университете очередной транш абитуриенток оказался полной противоположностью предыдущему. Все 100 девушек аккуратным почерком написали «колеблемые ветром пучки ковыля».
Зашел в книжный. Подошел наугад к полке, взял книгу, открыл:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
Так вот мы с Саньком «победимши» мою депрессию.
Как я рекламировал пиво
Мой хороший приятель Серёжа Чучин сказал так:
– Тебе, Вовчик, надо поработать.
– Да я…
– Молчи, надо. Весь ты стал какой-то драный, тощий. Взгляд у тебя, как у этого… «сами мы не местные». Работаешь-работаешь, как бобёр, в своем институте, наукой занимаешься, а денег – чуть да ничего. Значит так. Позвонишь вот по этому телефону, позовешь Василису. Скажешь, что от Чучи. Так и скажи: «От Чучи». Понял?
– А кто это такая – Василиса?
– Главная у нас по рекламе пива.
– А чего делать-то надо?
– Рекламный слоган придумаешь – и двести баксов твои.
– Ух ты! За один слоган!
– А может, и триста. Пятьсот не обещаю. В общем – звони, не пожалеешь.
Ну, выпил я для храбрости два джин-тоника. Звоню. Отвечает женский баритон, обволакивающий такой, как у Муслима Магомаева:
– Але.
– Але. Здравствуйте. Василису можно?
– В каком смысле «можно»? – слегка обиделся Магомаев.
– В смысле: я от Чучи. Меня Володя зовут.
– Здорово, Вован. Писать умеешь?
– Все, кроме стихов и доносов.
– Тогда завтра подъезжай. Диктую адрес. Фиксируй.
В два часа я был у Василисы в офисе. Симпатичная такая дама, похожа на Валерию Новодворскую. Только без очков, бритая наголо и кольцо в носу. В чёрном балахоне. Дырка в районе пупка. В пупке тоже кольцо. Сидит, курит «Вог», предварительно отрывая фильтры.
– Ну, Вова, смотри.
Василиса вставила кассету. На экране пошёл ролик. Бутылка пива, вся в пене, как Пугачёва в волосах. Потом – Биг Бен. Счастливые лица двух старичков. Море. Закат. Опять же счастливые лица, теперь уже – двух молодожёнов. Жених – явный дегенерат. Опять Биг-Бен. Снова море с закатом (или с восходом – кто ж его разберёт). На берегу моря все четверо, включая уже окосевшего дегенерата. Счастливые, пьют пиво, дегенерат больше всех, жадно так. И – та же бутылка в пене, как невеста в фате. Все.
– Ну как? – спросила Василиса, открутив очередной фильтр от очередного «Вога». – Мысли есть? Текста́ нужна, фраз на пять. Пафосная. Типа того: «Они понимают друг друга, потому что вместе пьют пиво…» И тому подобный хренёж. Ну что, Вова, нацедишь слёзы?
– Это можно, – говорю. – Только я не понял, почему там Биг-Бен, а пиво немецкое?
Василиса угрожающе прервала затяжку:
– Точно немецкое?
– Точно.
– А это точно Биг-Бен был?
– Сто пудов. Что я, Биг-Бена не видел?
Пауза. Нехорошая такая.
– Вот Муртазыч гад, а!.. – слегка порозовела черепом Василиса и, дрожа кольцом в носу, стала набирать номер:
– Муртазыч? Это я… Что же ты, козлище слабоумное, делаешь-то, а? У тебя что уже, экстракт текилы вместо мозгов? Совсем менталитет пропил! Чего же ты мне бундесовое пиво в Лондон вклеил, скот рогатый? А?.. какой Кёльнский собор, мычалово! Это Биг-Бен, а не Кёльнский собор! Телепузик безбашенный! В школе-то учился, Келдыш?.. А?.. В лесной? С мат-уклоном? То-то и видно. Ну держись у меня!..
Василиса швырнула трубку. Пыхнула пару раз «Вогом», почесала лазоревое темя:
– Барбекю из конторы сделаю… Ладно, Вовка. Давай другой ролик заценим.
Кассета как-то неохотно, как шахтёр в забой, вползла в магнитофон. Сначала слегка порябило на экране. Потом пошел ролик. Синее небо. В небе – чайка. Красиво. Камера опускается вниз. Горы. Выжженная земля. По ней идет потный индеец. Индейцу жарко. Вдалеке – пирамида. Индеец на неё взбирается. Там, наверху пирамиды, что-то типа фараона. Фараон торжественно протягивает индейцу банку. Следующий кадр: индейцу явно хорошо (наверное, выпил). Опять – небо с чайкой. И надпись по-итальянски: «Из лучших сортов сицилийского винограда». Всё.
– Классный ролик, – сказала Василиса. – Нужна убойная текста́. Фраз на семь. Дескать, «всего один глоток – и удача, блин, с тобой». Давай, гони какую-нибудь байду в рюшках.
– Ща… – говорю. – Только я не понял, при чем там виноград?
– Какой виноград?
– Да там написано было в конце: «Из лучших сортов сицилийского винограда». По-итальянски.
– Да ну?! Это Пупок все перепутал!
– Пупок – это кто?
– Васька Пупков. Это он, недоумок, ролик нареза́л. Ну ладно, эту сицилийскую писюльку про виноград мы ампутируем. Давай текст сочинять.
– Текст – не проблема. Только там странно всё как-то. Индеец – перуанский. Из Перу, страна такая…
– Я в курсе.
– А пирамида мексиканская. Пирамида майя.
– Уверен?
– Уверен. Я там был, в Мексике-то, в Чичен-Ице… залезал на пирамиду-то… Высокая… Действительно, взопреешь…
– Тьфу ты!.. Ну, это ладно. Перу, Мексика… Все – Южная Америка. Гражданам по барабану.
– Ну, не знаю. Мексика – это все-таки Центральная Америка. От Перу до Мексики – как от Москвы до Чечни. Что же этот чубрик все пешком прочапал?.. Нелогично.
– Да, нелогично… Пупка – ногами задушу.
– И потом – откуда там фараон египетский? В Мексике-то?
– А кто его знает… В древности там всякое могло быть…
– Да и чайки над пустыней не летают.
– А может, это кондор какой-нибудь?
– Альбинос, что ли, мутирующий?.. Что ж я, кондора от чайки не отличу?
– Да… Дела… Ну, Пупок, двоечник несчастный, я тебе устрою расчленёнку по-мексикански.
Помолчали.
– А главное, – продолжал я, – мне не ясно: накой ему духИ-то?
– Кому?
– Индейцу.
– Какие духи? Ему этот тетерев египетский пиво дал. Баночное. Видал, как тот доволен был? Жажду он утолил. Это же ясно.
– Не знаю, не знаю… На банке было написано «Жан Поль Готье». Это духи такие французские, особые. В банках. На пиво, конечно, издалека и без очков похоже, но…
– А не врёшь?
– А чего мне врать. Женские духи. Дорогие… Я ещё понимаю одеколон дешёвый пить… Хотя тоже, конечно, извращение. Но чтоб французские духи квасить… От жажды. Это перебор. Настоящему индейцу, конечно, все ништяк, но…
– Да-а-а… – протянула Василиса с интонацией Джигарханяна-Горбатого. – Хорошие дела… Значит, сегодня тексту не напишешь?..
– Я-то могу, но чего тут выйдет? «Пейте французские духи в пустыне, чтобы утолить жажду, и с вершины египетско-мексиканской пирамиды в Перу вы заглючите кондора-мутанта»?
– Да, не та текста́. Шизиловым попахивает.
– Вот я и говорю.
Так и не написал я слогана. И двухсот долларов не получил. Зря полдня потратил. И все из-за Мурзыча с Пупком. Даже чужого нарезать как следует не смогли, второгодники. И поэтому я говорю:
– Ребята! Давайте учиться в школе! Чтоб духи от пива отличать. Чтоб кондоры в чаек не мутировали. И по миру ездить, смотреть, изучать, вникать. Чтоб Биг-Бен в Кёльнский собор не превращался.
Русские эм глазами зарубежных жо
Очень-очень много написано о том, как иностранные мужчины относятся к русским женщинам, и почти ничего о том, как иностранные женщины – к нам, русским мужчинам.
Мало того. Вокруг отношения к нашим дамам создан миф, что, дескать, русских женщин все любят, что они, мол, ценятся за скромность, трудолюбие, терпение и т. п.
Ну что здесь сказать… Ценятся, конечно, но поначалу, по незнанию…
Я не встречал ни одного иностранца, который, побывав в мужьях какой-нибудь нашей «неперечливой» Настеньки, отзывался бы потом об этой Настеньке положительно, т. е. без гадючьего шипения и тамошнего мата. Исключения, конечно, бывают, но редко.
Это только сначала все как в фильме:
– Тйепло ли тйебйе, дйевица?.. Тйепло ли тйебйе, краснайа?..
– Йес, тепло, батюшка, тепло, Морозушко…
И глаза такие добрые, чистые, честные, неперечливые. Как у телепузика, вернее, у телепузицы.
Ну – Морозушко и поплыл, как пломбир в духовке.