ежеумок с любимым Раисиным ножом в животе и, что даже если труп будет найден, его никогда не свяжут с ним, Виктором Васильевым… но какой-то частью своей личности Виктор ужасался случившемуся.
Ему и раньше приходилось убивать. При его работе очень сложно не попасть в ситуацию, при которой дилемма «ты или тебя» решается в считаные секунды. И вчера тело среагировало само, и у Виктора не было ни малейших сомнений по поводу правильности своих манипуляций с Раисиным ножом… Но вот потом он поступил не как полицейский, а как… ну, как Декстер, например. И ощущение Виктору не нравилось.
Он привык действовать в правовом поле. Здесь он знал все ходы, что за чем и что из чего получается, и рядом всегда были коллеги, и все было ясно и абсолютно легально. А сейчас он ощущал зыбкость своего положения и начинал понимать, что Декстера из него не выйдет.
Потому что одно дело представлять, как убираешь из списка живых разный нежелательный элемент — когда это просто представляешь, то, кажется, ничего сложного в этом и нет, а данное деяние вообще есть самое что ни на есть общественное благо в чистом виде. Но когда все-таки это случается…
Читая в школе нудный роман «Преступление и наказание», Виктор реально не понимал, зачем студенту-убийце понадобилось изводить себя, и все его терзания казались смешными. Потом, уже работая в следствии, Виктор еще раз перечитал роман. Что-то сидело в нем занозой, не позволяя забыть странный сюжет. И снова удивлялся: с чего у студента сдали нервы, ведь совершенно ничто на него не указывало, не было ни единой улики, которая бы могла изобличить его, а криминалистики тогда вообще практически не существовало — кровь от сока отличить не могли, если пятна были старые. Ну, чувак, конечно, был с поехавшей на почве морально-этических исканий крышей. Таких людей и сегодня немало. Убил он старушонку из идейных соображений и случайного свидетеля убрал, что было правильно по сути, раз уж пошел на такое дело. Но потом-то что на него нашло?
А вот сейчас Виктор понял.
Невозможно убить человека и не испытать при этом некоторых неудобств чисто морального свойства — если ты нормальный человек, а не по пояс деревянный отморозок. И дело даже не в том, что он убил. В своей правоте Виктор не сомневался ни минуты, парень ведь не ради смеха вломился в его квартиру. Конечно, он бы убил его, и Раиса осталась бы вдовой, и ее роскошное тело состарилось бы в одинокой постели. Как не было для него самого другой женщины на Земле, кроме Раисы, так и для Раисы, он был в этом уверен, не было другого мужчины. Вот словно знали они друг друга задолго до того, как столкнулись на планете, и просто отыскали друг друга в толпе. И все, никакого везения — они с первого дня знакомства уже точно знали, что будут вместе.
И допустить, чтобы его жена осталась одна просто потому, что каким-то уродам так захотелось, он не мог.
Так что сам факт убийства его практически не встревожил.
А вот то, что он был вынужден избавиться от трупа, вместо того чтобы сделать все по правилам, его очень тревожило. Он всю жизнь служил закону и вот совершил нечто, с законом несовместимое. То есть беспокоило его, по сути, не убийство, а то, что он скрыл это, избавившись от трупа.
«Нет, не быть мне Декстером! — Виктор отхлебнул пива и поморщился — даже пиво казалось ему сегодня безвкусным. — Даже если учесть, что персонаж — просто художественный вымысел. Когда смотришь, как он утилизирует маньяков, то это кажется оправданным, но когда сам так…»
— Вить, ты куда пропал?
Виктор поднял глаза — Семенов смотрел на него слегка обеспокоенно.
— За своих переживаю… как они там.
Никак иначе ему было не объяснить свою озабоченность.
И Виктор сомневается, что даже Дэну расскажет о том, что сделал. Скорее нет, чем да. Что знают двое, знает и свинья. Ночное превращение несостоявшегося убийцы в кормовую базу для рыб Виктор твердо решил скрыть и это знание унести с собой в могилу. А Раисин нож он отмыл, вымочил в отбеливателе, для верности развинтив ручку и промыв все элементы по отдельности. Так что нож теперь вообще никакая не улика.
— Да ладно, распутаем, и все будет по-прежнему. — Семенов зевнул. — Сейчас вот Привиденьку поспрошаем, и пойду в кабинет, вздремну чуток. Домой-то смысла нет ехать теперь.
Виктор кивнул. Ему и самому нестерпимо хотелось спать, но вовсе не хотелось ехать в опустевшую и ставшую вдруг какой-то гулкой квартиру. Не нравилась ему эта мысль.
— Я тоже тут покемарю потом. — Виктор бросил бутылку в корзину для мусора. — Допросим, я доложусь Михалычу, и…
Дверь открылась, и в кабинет впихнули плотного лысоватого мужика лет сорока.
Виктор и Семенов взглянули на вошедшего с весьма злокачественным интересом.
— Привиденька?
Мужик икнул и пошел красными пятнами.
Габриэлла вещала тонким прерывающимся голоском, аккуратно хлопая ресницами, а Аня Лепехина думала о том, как же ей хочется схватить негодяйку за волосы и бить о блестящий стеклянный стол, за которым та сидит вместе с длинношеей стриженой ведущей. Бить до тех пор, пока кровь не зальет блестящую поверхность, вбить этой мерзкой лгунье ее собственную ложь обратно в глотку.
Кулаки сжались, но осознание собственного бессилия приводило в отчаяние.
Они с Никитой съездили к Аниному приятелю Владу, который занимался разработкой, как он сказал, программного продукта, что бы это ни значило. И тот твердо обещал подумать, что можно сделать, но особо не обнадежил — слишком давно все это бродит по интернету, здесь уже мало что можно предпринять. Разве что отследить дальнейшие шаги как Габриэллы, так и ее группы поддержки.
— Понимаете, домашнее насилие стало огромной проблемой. По статистике, каждая третья женщина подвергается домашнему насилию, причем не только физическому, когда можно получить реальные доказательства, то есть зафиксировать следы побоев… — Влад поправил очки на переносице и покосился на Никиту. — Зачастую это психологическое насилие, что тоже не айс. Потому сейчас в соцсетях популярны группы, выступающие против домашнего насилия. А интернет-сообщество, скажу я вам, это уже реальная сила, с которой приходится считаться. Ладно, я буду держать руку на пульсе, и если что…
И вот этого «если что» оказалось чертовски много. Ссылки на обсуждения, репосты, а теперь вот эта передача. Влад прислал ссылку Ане на почту, и они вместе с Никитой смотрят ее в конце рабочего дня.
Аня покосилась на Никиту, который сидел рядом, неподвижный и отстраненный. Но она уже понимала, что таится за этой выдержкой. И лучше бы он как-то проявил эмоции, было бы понятно, что он чувствует и что нужно сделать Анне, чтобы ему помочь. Но сейчас, когда они сидят в кабинете Никиты и смотрят это гадское видео с Габриэллой, они снова бесконечно далеки друг от друга. Даже два дня, проведенные вместе, ничего не значат, потому что одно дело, когда домашние хлопоты и совместные поездки к Никитиной маме в больницу, и тогда можно просто не говорить о смерти Игоря и гадкой Габриэлле, да и вообще многое можно осторожно обходить в разговорах. И совсем другое дело, когда они сидят вот так плечом к плечу в Никитином кабинете, в аквариуме лениво плавают разжиревшие от невиданного комфорта и сытости рыбки и то и дело заглядывают по своим надобностям сотрудники.
И снова нужно выстраивать отношения, заново.
А Никита прежний — отстраненный, далекий, очень деловитый.
И если бы не это видео, которое они сейчас смотрят вдвоем, то словно и не было этих двух дней, когда она жарила оладьи на кухне в квартире Радецких, варила суп, собирала передачу в больницу, а Никита был почти нормальным.
Но мерзкое видео, пусть по сути передача правильная и нужная, в котором отвратительная лгунья Габриэлла поливает Никиту грязью, сводит на нет все Анины усилия. Никита молчит как каменный. И скоро уже конец рабочего дня, и если он ничего не скажет и не предпримет… Тогда она останется ночевать в комнате отдыха, думает Анна. И если так получится, то будет паршиво, очень-очень паршиво.
— Она лжет. — Аня покосилась на Никиту. — Неужели никто не понимает, что она лжет?
— Многие не хотят понимать. — Никита слегка оттаял. — Зачем делать какие-то выводы, если все на поверхности? Вот хрупкая и очень пострадавшая жена, а где-то там вполне себе крупный самец, который только маскировался под порядочного человека, а сам-то…
— А вот Виктор не поверил. Ну, полицейский. — Аня взяла Никиту за руку. — И многие не поверили. Особенно те, кто знает тебя.
Никита вздохнул — его столичные друзья тоже знали его много лет, с некоторыми он был знаком еще с института, да и коллеги, и начальство — он ведь много времени проработал в той компании. И чем ему это помогло? Все они просто вычеркнули его из списка живых, никто и слушать не стал. Впрочем, Никита особо и не оправдывался. В нем всегда жила уверенность, что истина побеждает в любом случае, даже через годы. Но, конечно, было бы лучше, если бы она победила уже сейчас, потому что невозможно жить как на пороховой бочке, не зная, чего ожидать в каждую следующую минуту.
— Давай сначала к матери заедем, а потом уж домой.
Аня вспыхнула и кивнула. Это было то, чего она ждала, — Никита должен был сам сказать. Позвать ее в свою жизнь, сделать по собственной инициативе что-то, что определило бы ее дальнейшие действия. И если бы он сейчас промолчал, то они просто бы вышли из кабинета и разошлись в разные стороны. Но он сказал, и Аня была рада.
— Подожди меня тут. Я пойду куртку и сумку свою заберу из шкафчика.
Никита кивнул — он уже включил рыбкам режим заката, и подождать Аню в кабинете казалось ему хорошей идеей. Когда за ней закрылась дверь, он с шумом выдохнул. Знала бы Аня, чего стоили ему эта фраза и этот будничный тон. Он целый день обдумывал, как сделать так, чтобы Аня Лепехина сегодня снова уехала с ним. Одно дело, когда она не смогла бросить его, пока была полиция, больница, а потом нужно было ехать на похороны Игоря и к матери с передачкой, а потом, по доброте душевной, она осталась и жарила ему оладьи, сварила суп, а утром они вместе приехали на работу. И совсем другое, когда не обстоятельства вынуждают Анну быть рядом с ним, а только ее желание. И его предложение.