— Мне с тобой крупно повезло, красотка.
Лалил вопросительно подняла тонкую бровь. На пороге тридцатилетия она по-прежнему выглядела крайне, почти подозрительно молодо.
— Ты — умная, — заявил Деврай.
— Большинство мужчин не считают ум достоинством женщины, — усмехнулась невесело она.
— Так говорят глупцы, — пожал плечами сыщик. — Я так не считаю, командор Урграйн так не думает, и уж тем более не лорд Джевидж.
«Хотелось бы мне оправдать ваши надежды, милорды», — подумалось Лалил. Еще больше ей хотелось помочь леди Фэймрил. Мис Лур почитала огромной честью, что с ней, с дочерью содержательницы дома терпимости, не гнушается общаться настоящая аристократка. До знакомства с миледи Лалил относилась к людям благородного сословия с долей зависти, мол, просто повезло счастливчикам родиться в знатной семье. Но, попытавшись перенять у подопечной хотя бы часть манер и умений, она обнаружила, что быть леди очень непросто, это почти что работа. Да, именно работа, каждодневный труд, если угодно, соблюдение множества правил, как писаных, так и неписаных, постоянный самоконтроль. Аристократ должен уметь сдерживаться, в чем-то обуздывать свои желания, не давать себе воли. И оказалось, что плебейство — это гораздо проще, не требует никаких усилий и при первом же удобном случае норовит вылезти наружу. Так и тянет положить локоть на стол и утереться рукавом. И не столько сословные предрассудки виновны, сколько сама по себе гнется спина, не ведающая потребности держаться прямо что бы ни случилось. Искушение разразиться площадной бранью в ответ на унижение слишком велико, и ежели нет привычки размышлять над сказанным словом и ценить достоинство, то с языка посыплются еще те словеса, оскорбительные не столько для обидчика, сколько для чести говорящего. Выглядеть королевой в скромном платье, внушать трепет одним лишь взглядом и ставить на место любого хама поворотом головы — право слово, у леди Джевидж было чему поучиться.
А еще… еще… Лалил очень привязалась к Диану. Все-таки, как ни крути, она родилась женщиной и в глубочайшем, потаенном уголочке сердца любила всех маленьких, шелково-бархатных, теплых и нежных. Но никогда и никому не признавалась в этом, даже себе самой. Оттого так тяжело находиться в этой комнате — устроенной с огромной любовью для долгожданного первенца, смотреть в пустую колыбель, на стопки аккуратно сложенных пеленок и перебирать осиротевшие погремушки.
— Погоди-ка… — Лалил внимательно огляделась вокруг. — Я не вижу любимой игрушки Диана. Такой сине-красный звенящий шарик на палочке.
Они с Грифом встретились взглядами.
— Выходит, забрали вместе с малышом.
— Это хорошо или плохо? — с тревогой спросила мис Лур.
— Это хорошо, — уверенно заявил Деврай.
Доклад командора Раил выслушал, не проронив ни слова, даже не пошевелившись в своем огромном уютном кресле. В столь поздний час император принимал лорда Урграйна в личных апартаментах, уже будучи облаченным в пижаму и широкий атласный халат. Впрочем, император всегда остается императором, хоть в бане, хоть в опочивальне, хоть в тронном зале, обольщаться его домашним видом не следует в любом случае. Абсолютно по-отцовски оттопырив нижнюю губу, закинув ногу на ногу, Раил Второй внимал рассказу о несчастье, постигшем Джевиджа, и только ВсеТворец ведал, что творилось в монаршей голове. По крайней мере, гадать Лласар не решился. Глубочайшее сочувствие и удивительная черствость уживались в характере императора, являя себя окружающим без всякой системы и правил. Нынче же отношение к Россу Джевиджу и его семейству неровное и местами не слишком доброжелательное. К тому же со своей провинностью лорд канцлер сочетан законным браком и каждую ночь ложится с ней в одну постель.
Командор несколько раз по собственной инициативе пытался объяснить Его императорскому величеству, как это — быть однолюбом, таким как он сам или Джевидж. Тут ведь ничего не сделаешь, даже при огромном желании, такова прихоть природы, чтобы взрослый здоровый и лишенный предрассудков мужчина любил только одну женщину, выделял ее между сотен других, желал только ее тепла и ласки. Понятно же — от Росса никто подобного не ожидал, с его-то многолетним пренебрежением любовью и чувствами. Но вот случилось, так что же теперь делать? Душить? Руки выкручивать?
Раил искренне не понял задумки начальника Тайной службы, напомнив, что будь лорд Джевидж лицом частным, то и проблемы никакой не было бы. Но если его личная жизнь может столь радикально повлиять на политику империи, то разумнее всего попытаться хоть как-то предупредить неприятные последствия. А однолюб Росс или просто спятил на старости лет — вопрос к мэтрам входящего в моду психоанализа.
— Как он намерен поступить после того, как похитители заявят о своих требованиях? — спросил Раил.
Илдисинги седели рано, но очень красиво, виски у императора за последний год стали совсем белыми. Лицо тяжелое, усталое и недовольное, губы сжаты в линию. Нет, не нужно ждать Россу Джевиджу пощады от государя.
— Я уверен, лорд канцлер в любом случае не намерен нарушать присягу, данную вам, — сдержанно ответствовал командор.
— В докладах упоминалось о недостатке привязанности к ребенку, это правда?
Лласар отрицательно покачал головой.
— Я бы так не сказал, сир. Росс — крайне сдержанный человек, но я видел, насколько сильно он убит горем и глубоко переживает.
Император задумался над сказанным. Не зависящий ни от кого по-настоящему, в чем-то неподконтрольный никому, Росс Джевидж подходил для своего высокого положения гораздо больше, чем он же — только в суровом ошейнике шантажа. Еще немного, и кто-то начнет дергать канцлера за тоненькую ниточку, и не исключено — заставит плясать под свою дудку.
— Ваше мнение, Лласар, что предпочтет Росс, если условия похитителей окажутся достаточно сложными — он сразу подаст в отставку или попробует торговаться с ними и со мной?
— Честный ответ вас устроит?
— Естественно.
— Тогда я не знаю и даже не представляю себе его реакцию. Таких людей, как Росс Джевидж или его супруга, проще всего подловить на обостренном чувстве долга. Перед другими людьми. Но, по-моему, не стоит заранее предполагать, что за похищением обязательно последует ультиматум.
— О! — немного растерялся император и быстро сообразил, о чем речь. — Думаете, это просто месть?
— У Росса слишком много врагов, готовых продать собственное посмертие ради того, чтобы обречь его на бесконечные муки. Умертвить младенца — это слишком простая задача для некоторых извращенных умов. А вот заставить родителей до конца дней терзаться неизвестностью, ждать, искать, надеяться…
— Кто может измыслить такое? Даетжина Махавир?
Государь даже не скрывал, что подозревает в каждом маге извращенные и кровожадные наклонности. А кто у нас самая могущественная чародейка, у которой имеется большой и острый зуб на канцлера? Разумеется, мис Махавир.
Но командор не стал поддакивать государю, хотя считал магичку вполне способной на любую подлость.
— Доказательств ее причастности мы пока не нашли.
Стоит дать малейший намек, и Раил с радостью кинет все силы на поиски виновников среди колдунов.
— Но похитители применили магию. К тому же не зря Даетжина проявляла интерес к ребенку Джевиджей.
— Так точно, сир. Она же инициатор распускания слухов о малыше Диане. И этому как раз доказательств у нас предостаточно.
— Что, если она узнала нечто важное?
— Государь! — не слишком вежливо перебил самодержца лорд Урграйн. — Кроме доморощенных магов, есть Шиэтра, Дамодар, Малир, которые из кожи вон лезут, чтобы найти управу на Джевиджа. Резиденты десятка зарубежных разведок могли получить задание — выкрасть и убить младенца. Не будем также исключать обычных сумасшедших, идейных борцов, религиозных фанатиков и прочих.
— ВсеТворец! Вы говорите о чудовищной жестокости, Лласар, но…
Командор поморщился от этого собственнического «но», как от хронической зубной боли. Не слишком ли эгоистично желать другу полнейшего жизненного краха, утраты семьи и безвременной смерти лишь для того, чтобы выжать из него последние соки, заставить работать на себя в буквальном смысле до последнего вздоха?
— Я думаю, если мои худшие предположения сбудутся, это окончательно добьет Джевиджа. Его здоровье в полнейшем расстройстве, такая потеря окажется фатальной.
Спрашивать: «А вы бы сумели пережить смерть своих детей?» лорд Урграйн не стал. Риторический вопрос, адресованный не совсем тому человеку, с которым связывали долгие годы дружбы.
— Нет необходимости смотреть на меня как на бессердечное чудовище, — с грустью заметил император. — Мне бесконечно жаль Росса Джевиджа, но я не могу не рассматривать несколько вероятностей нашего будущего. Вы, например, знаете, что он представил на мое рассмотрение кандидатуру на должность первого вице-канцлера, то бишь своего преемника?
Лласар пожал плечами.
— Откуда же мне знать? И кто это?
— Неважно. Я пока не готов согласиться, и хотелось бы послушать аргументы «за» из уст самого лорда канцлера.
— Полагаю, они у него есть.
— И факт назначения преемника означает, что либо состояние здоровья Джевиджа… хм… безнадежно, либо его сын родился магом.
— В любом случае у вас относительно скоро будет новый канцлер, сир. Так или иначе, Росс вознамерился уйти, и какова бы ни была истинная причина, вам стоит внимательно присмотреться к предложенному кандидату.
А что еще оставалось посоветовать? От командора Тайной службы не ждут подсказок в деле управления государством, у него иные задачи. Ему надо найти похищенного ребенка покровителю своего ведомства и армейскому другу. А дальше, когда младенца вернут родителям, пусть Его императорское величество и Его высокопревосходительство выясняют отношения как взрослые, облеченные властью и отягощенные долгом мужчины, а не как ревнивые мальчишки, не поделившие игрушку.
Часы мелодично отзвонили половину одиннадцатого — серебряный корабль с циферблатом — подарок из Шиэтры от Его великокняжеского высочества. Вещь единственная в своем роде, красоты, не выразимой никакими словами. Чуть меньше века назад такие красавцы фрегаты бороздили просторы Эрразского моря, и уже тогда эльлорскому и шиэтранскому флотам было тесновато.