Даргер поводил пальцем над слитком и, по-видимому, случайно ткнул в самую середину.
– Вот тут.
– Я понимаю, что на улицах меня порой называют пиратом, – со сдержанной яростью сказал Жан-Нажин Лафитт. – Тем не менее это оскорбление, и я не спущу его никому, кто осмелится сказать такое мне в глаза. Да, я являюсь однофамильцем легендарного флибустьера. Но вы можете удостовериться в том, что я в жизни не совершил ни единого незаконного поступка.
– В том числе и сегодня, сэр! – воскликнул Даргер. – Наше деловое предприятие целиком и полностью осуществляется в рамках закона.
– Я так и предполагал, иначе не явился бы сюда. Тем не менее вы должны понять, почему я не могу расценить высказанные вами и вашими бестактными сотоварищами сомнения в качестве моего серебра иначе, чем оскорбление.
– Довольно, сэр! Мы все здесь джентльмены – не считая, конечно, мисс Петтикоутс, сироты, получившей благородное христианское воспитание. Если моего слова достаточно для вас, то и вашего слова вполне достаточно для меня. Поэтому мы можем и отказаться от пробирного анализа. – Даргер сдержанно кашлянул. – Тем не менее исключительно для того, чтобы обезопасить себя со стороны закона, я хотел бы получить от вас нотариально заверенное заявление, что вы будете удовлетворены любым качеством того серебра, которое мы вернем вам.
Взгляд Пирата Лафитта вполне мог плавить железо. Но погасить милую улыбку Даргера ему не удалось.
– Ладно, устраивайте вашу пробу, – сказал он наконец.
Даргер с самым непринужденным видом помахал пальцем в воздухе. И ткнул им в самую середину слитка.
– Здесь.
Когда пробирщик взялся за работу, Лафитт вновь заговорил:
– Хотел бы узнать, не будет ли ваша мисс Петтикоутс…
– Она не продается, – резко перебил его Даргер. – Не продается, не сдается в аренду, не отдается в обмен, не доступна для приобретения на каких-либо других условиях. Категорически.
– Я собирался, – с явным раздражением сказал Пират Лафитт, – спросить, не согласитесь ли вы отпустить ее завтра со мною на охоту. В плавнях попадается очень привлекательная дичь.
– Она не участвует в светских развлечениях. – Даргер повернулся к пробирщику. – Итак, сэр?..
– Полноценный стерлинг, – ответил тот. – Как и в других случаях.
– Я и не ожидал ничего другого.
Ради вящего впечатления после окончания проб трое жуликов отправили зомби с лабораторным оборудованием в «Мезон фема», а сами вместе отправились ужинать. После чего благопристойно прогулялись по городу. Тауни, которую на время переговоров оставили в гостинице, была очень рада этому. Но истинное облегчение Даргер, Довесок и Тауни испытали, когда увидели тяжелые мешки, которые дожидались их на столе в гостиной их апартаментов.
– Кому достанется почетное право? – осведомился Даргер.
– Естественно, леди, – ответил с полупоклоном Довесок.
Тауни сделала реверанс и, откинув потайной замок на дне одного из мешков, выдвинула серебряный слиток. Из второго мешка – второй. Из третьего – третий. Увидев блеск серебра в свете ламп, все трое дружно выдохнули.
– Ловко ты подменил настоящие слитки фальшивыми, – заметила Тауни.
– Нет, тут все искусство состояло в том, чтобы отвлечь внимание, – скромно возразил Даргер. – Даже пробирщик, все три раза видевший, как вы чуть не повалили оборудование, ничего не заподозрил.
– Но объясните мне вот что, – сказала Тауни. – Зачем вам понадобилось подменять слитки до взятия пробы, а не после? Ведь в таком случае вам даже не понадобилось бы делать в середине серебряную пробку. Можно было бы обойтись посеребренным куском свинца.
– Мы имеем дело с очень недоверчивыми людьми. При таком варианте, во-первых, им подтвердили подлинность их слитков, и они видели, что мы после этого не подходили к ним. Слитки лежат в прочном сейфе уважаемого банка, так что никто не видит никаких оснований для тревоги. Для них все тип-топ.
– Но ведь мы на этом не остановимся, верно? – взволнованно поинтересовалась Тауни. – Мне ужасно хочется развести кого-нибудь на черные деньги.
– Не бойся, моя прелесть, – отозвался Довесок, – это лишь начало. Но для нас это все равно что страховой полис. Даже если дело обернется неладно, мы все равно останемся в изрядном выигрыше. – Он налил бренди в три маленькие рюмки и раздал партнерам. – За кого выпьем?
– За мадам-мэра Трежоли, – предложил Даргер.
Они выпили. Потом Тауни спросила:
– Что вы с нею сделали? В профессиональном смысле?
– Она куда умнее, чем, по ее мнению, мы ее считаем, – ответил Довесок. – Но как тебе, без сомнения, известно, самоуверенных умников легче всего обвести вокруг пальца. – Он налил по второй. – За мастера Боунса.
Они выпили.
– А что он? – осведомилась Тауни.
– С ним дело сложнее, – сказал Даргер. – Мягкий вроде бы человек, но под этой мягкостью у него непробиваемая сердцевина. Он в некотором роде даже и не совсем человек уже.
– Может быть, он пробует свое собственное снадобье? – предположил Довесок.
– Ты имеешь в виду экстракт рыбы-шара? Нет. Его мозги работают вполне активно. Но я не уловил в нем ни намека на сопереживание. Подозреваю, что он за столь долгую работу с зомби начал воспринимать себя как одного из них.
Последний тост был, естественно, провозглашен за Пирата Лафитта.
– По-моему, он очень симпатичный, – сказала Тауни. – Или вы со мною не согласны?
– Он жулик и позер, – ответил Даргер, – мерзавец, который выдает себя за джентльмена, делец, манипулирующий законами и требующий признать его честнейшим из своих сограждан. Поэтому он даже нравится мне немного. Я уверен, что с ним можно делать дела. Помяните мое слово: когда завтра эти трое явятся к нам, их притащит именно он.
Некоторое время они говорили о делах. Потом Довесок достал колоду карт. Они играли в юкер, и канасту, и покер, и потому что играли на спички, никто не стал возражать, когда игра превратилась в соревнование по ловкости передергивания колоды или вытряхивания карт из рукава. Особого скандала не случилось, даже когда в одном особо примечательном кону на стол легло сразу одиннадцать тузов.
В конце концов Даргер сказал:
– Обратите внимание на время! Завтра будет непростой день. – И они разошлись по предназначенным для них комнатам.
Той ночью Даргер едва начал засыпать, как дверь, соединяющая его спальню с комнатой Тауни, тихонько открылась и закрылась. Зашуршали простыни, и девушка скользнула к нему в постель. Теплое обнаженное тело Тауни плотно прижалось к нему, а ее рука сомкнулась вокруг самой деликатной его части. Тут он резко пробудился.
– Что это такое ты творишь? – яростным шепотом осведомился он.
Неожиданно Тауни выпустила свою добычу и с силой ударила его в плечо.
– О, тебе легко говорить, – также тихо ответила она. – Мужчинам все легко! Та мерзкая старуха пыталась купить меня. Омерзительный коротышка хотел, чтобы вы позволили ему опоить меня «дурью». И только одному Богу известно, какие намерения были у Пирата Лафитта. Ты, конечно, заметил, что все они обращались к вам. Никто из них даже не подумал спросить моего мнения. – На грудь Даргера закапали горячие слезы. – Всю жизнь у меня были покровители-мужчины; я не могла обойтись без них. Папочка, пока я не сбежала из дому. Мой первый муж, пока его не съел гигантский краб. Потом еще несколько парней и в конце концов, этот подонок Джейк.
– Можешь не переживать. Мы с Довеском никогда не бросали подельников – и не бросим. По этой части у нас безукоризненная репутация.
– Я сама все время повторяю это себе, и днем со мною все в порядке. Но ночью… знаешь, мне еще не приходилось так долго обходиться без мужского тела, которое успокаивает меня лучше всего на свете.
– Да, но ты же понимаешь…
Тауни приподнялась. Даже в комнате, где не было иного света, кроме отблеска луны сквозь окно, было видно, что она восхитительна. Потом она наклонилась, поцеловала Даргера в щеку и прошептала ему на ухо:
– Мне еще не приходилось уговаривать мужчин, но… Прошу тебя…
Даргер считал себя высокоморальным человеком. Но мужчина может, не теряя уважения к себе, противостоять искушению лишь до определенной степени.
Наутро Даргер проснулся в одиночестве. Вспомнив события минувшей ночи, он улыбнулся. Подумал об их подтексте и поморщился. А потом отправился в столовую завтракать.
– Что дальше? – спросила Тауни, после того как они подкрепились цикорным кофе, пончиками-бенье и тонко нарезанным беконом, поджаренным с фруктами.
– Нам следует посеять в мозгах наших покровителей подозрение, что наш доход будет намного больше, чем тот, с которого мы договорились поделиться с ними, – сказал Довесок. – Мы дали им взглянуть на нашу загадочную юную подопечную и позволили предположить, что именно ей принадлежит ключевая роль в нашем предприятии. То есть предложили им загадку, для которой они не смогут придумать решения. Поразмыслив, они придут к единственному выводу: если мы и сможем переиграть каждого из них, то лишь по отдельности. – Он эффектно забросил в рот последний кусочек бенье. – Поэтому они рано или поздно объединятся и потребуют от нас объяснений.
– Мы же тем временем… – сказал Даргер.
– Знаю, знаю. Ухожу в свою унылую комнатушку, раскладываю пасьянсы и читаю духоподъемные книжки, подходящие скромной юной девственнице.
– Ни в коем случае нельзя выходить из роли, – добавил Довесок.
– Это понятно. И все же прошу на следующий раз подобрать для меня образ, который необязательно будет хранить в темноте, словно мешок картошки. Скажем, племянница пленного испанца. Или наследница, привычная к светской жизни. Да хотя бы шлюха!
– Ты – Женщина-загадка, – сказал Даргер. – Это испытанная временем и, как сказали бы некоторые, весьма завидная роль.
Так и получилось. Стоило Даргеру и Довеску покинуть «Мезон-фема» – точно в десять утра; это стало для них непреложным правилом, – они без всякого удивления увидели всех троих благотворителей, которые поджидали их, собравшись кучкой. Короткий обмен угрозами, гневное возмущение, и, возражая на каждом шагу, они привели незваных посетителей в свои апартаменты.