кие складки возле губ выдают невероятную силу сопротивления человека бесчеловечным обстоятельствам и его подлинное отношение к окружающим. Это настоящий герой, крутой характер, уникальная сила духа. Таких больше нет. Герои возвращаются в наше безгеройное время из прошлого, и, примеряя их на себя, измеряя ими себя, невозможно не признать: нет, не тот калибр. Нынешним только палец прищеми – они орут на всю вселенную. Такой кристалл духа, как у Шаламова, выращивался в жарких исторических топках, ковался стальными молотами. Ему случалось лукавить, обманывая лагерное начальство, но он никого не предал за кусок хлеба, как это сплошь и рядом делали отчаявшиеся люди. Честный, прямой по натуре Шаламов наращивает на себе, как насекомое, твердый хитиновый покров: затаиться, выжить, сберечь свой талант. И выживает в аду… «Завещание Ленина» убедительно показывает чудовищную, страстную, изощренную, отвратительную жестокость многих наших людей «при должности». Почему-то допрашивать подследственного они могут только с ором, с унижением, конвоировать заключенного – с дикой злобой, с битьем, командовать на работах – с руганью и рукоприкладством. Ни тени сострадания, ни искры уважения к человеку. Неужели только два слова – «враги народа» – способны были напрочь выбить из человека любые шевеления сочувствия к себе подобному? Или этих шевелений вообще нет в человеческой природе, и она элементарно эгоистична и варварски жестока вообще, всегда, везде? И творцы советской империи на костях просто раскрепостили эту страстную жестокость, дали ей пищу, развязали руки?
В картине звучат прекрасные стихи Шаламова, где он, сын священника, часто говорит о Боге с горечью и тайным гневом. Что ж, не нам его судить. Человек имеет право рассуждать о законности и благодетельности только своих страданий. Только своих. А не страданий другого. Со своим Богом святой мученик Варлам разберется сам. По закону Колымы, который именно он принес в литературу. «Не верь, не бойся, не проси». А мы почтим его память и поблагодарим всех создателей фильма «Завещание Ленина», напомнивших нам, что и от кино, и от телевидения, оказывается, большая может произрасти польза.
Заяц оказался хорошим и грустным
Судя по всему, Слава Росс, автор сценария и режиссер фильма «Тупой жирный заяц», который только вышел в прокат, решил сделать маленькую революцию с помощью названия своей картины. До сих пор считалось, что название картины должно быть по возможности кратким, эффектным и привлекательным. Словосочетание же «тупой жирный заяц» способно отпугнуть многих зрителей. Что же скрывается за этим жутким названием?
К разочарованию молодых «приколистов», которые решили было, что «Тупой жирный заяц» – это какое-то крутое остромодное шоковое кино, фильм оказался совершенно обыкновенной лирической комедией позднесоветского типа.
Будни провинциального детского театра, где идут дурацкие утренники с зайчиками и грибочками, показаны с мерой юмора и сентиментальности, свойственной, допустим, позднему Рязанову. То есть сентиментальность явно преобладает здесь над редкими комическими трюками. Герой в исполнении Алексея Маклакова – немолодой артист без ролей, в нелепом желтом костюме зайца, с нарисованными усами и тоскливыми глазами пьяницы поневоле. Он вполне в духе персонажей Чехова размышляет, на что ушла жизнь. От отчаяния «заяц» начинает прямо на сцене декламировать Шекспира, смеша детей и приводя в ужас дирекцию.
В мечтах ему является шикарное привидение по имени Никита Сергеевич и укоряет его за преждевременную сдачу жизненных позиций. Известно, что сняться у Никиты Сергеевича – горячечная греза всех провинциальных артистов, а потому нельзя не одобрить жест Н. С. Михалкова, который не поленился, надел белый костюм Паратова и снялся как человек-мечта в эпизоде «Тупого жирного зайца» лично. В виде легкой пародии на самого себя.
Все в этой картине довольно обычно для фильмов данного вида – и гастроли по селу, где пьяные вдрабадан артисты падают на землю, а гонорар берут куриными яйцами, и маленький диктатор-директор, и молодая душевная актриса, полюбившая нашего «зайца» за муки, и склочная аморальная его жена. Забавен новый спонсор театра – колбасный торговец (Александр Баширов), который, являясь, конечно, переодетым чертом, желает самолично поставить пьесу о вампирах и дает нашему «зайцу» главную роль. Артисты покорно оставляют костюмы белочек и поросяток и переодеваются в летучих мышей, страшно раскрашивая свои пожухлые бедные лица. На свадьбе брата спонсора, которую с угарным размахом играют в театре, наш «заяц» не выдерживает окружающей пошлости и кусает спонсора-черта за нос. Наконец, за безобразия его увольняют из театра, он решает броситься с крыши, но по иронии судьбы падает на фургон с куриными яйцами, которые в страданиях заработали товарищи-актеры…
Вполне нормальный средний фильм, можно спокойно показывать по ТВ. Маклаков не Евгений Леонов (идеальный был бы исполнитель этой роли), но артист довольно приятный, небанальной внешности, с хорошей провинциальной добросовестностью игры. Не было никаких причин называть эту картину «Тупой жирный заяц», якобы привлекая публику дополнительным шок-эффектом. Скорее, своего зрителя режиссер отпугнул. А тридцатилетние любители вокала Максима Покровского (он звучит в фильме) не найдут там ничего искомого, никаких оригинальных приколов.
Однако случай с этим названием симптоматичен. Видимо, нас вскоре ожидает острый кризис названий в кино. Драгоценные плодоносящие слова («смерть», «любовь», «золото», «жизнь», «отец», «мать», «русский», «преступление», «мертвец») и производные от них уже употреблены, кажется, во всех сочетаниях. Тут и классики подгадили, застолбили главную дорогу – уже не назовешь свое кино, если это не экранизация, ни «Воскресение», ни «Идиот», ни «Лес», ни «Буря»… И неутомимый Голливуд истребляет в год десятки хороших названий. И телесериалы не дремлют, вытаптывая свои поляны. Идти по гордому пути классической музыки, где фигурируют «Симфонии №…» и вообще никак не называть свои произведения, кино, как рыночный товар, не может. Хотя Сокуров или Герман и могли бы назвать свои картины «Фильм № 6», «Опус № 21» – их все равно будут смотреть любители авторского кино. Что же делать?
Можно идти по второму кругу, конечно. Есть же у нас «Свадьба», фильм Исидора Анненского по Чехову, с Гариным и Раневской – и фильм П. Лунгина с тем же названием. Есть «Дорога» Феллини и «Дорога» режиссера Н. Петровой. Можно пойти путем А. Н. Островского, который часто использовал в названиях пьес русские пословицы и поговорки – «Не в свои сани не садись», «Без вины виноватые», «На всякого мудреца довольно простоты»… Этим путем, кстати, пошли создатели сериала «Не родись красивой» – и какой успех! Но это годится только для тех произведений, где есть четкая мораль. А с этим у нас проблемы.
Однако, честно говоря, несмотря на перепроизводство искусства, в хорошем-то фильме все хорошо – и название в том числе. Назвал же Михалков свою картину «Родня», Панфилов – «Тема», Рязанов – «Гараж», Муратова – «Настройщик», Сокуров – «Телец», Балабанов – «Брат», и преотлично получилось. Получилось потому, что название было связано со смыслом и центральным образом фильма.
А когда со смыслом невнятно или он неоригинален, тогда приходится мудрить. Иногда получается интересно и занимательно. Иногда – совсем мимо содержания фильма. Как в случае с тупым жирным зайцем, который оказался просто-напросто традиционным, бедным, маленьким и грустным зайчиком из старых советских комедий.
Война и поросенок
Чукотка – уже интересно. 1943 год – значит, Великая Отечественная в полном разгаре. Военный аэродром – хорошая фактура. А еще и старые мудрые чукчи, и поросенок Тарасик, и сумасшедший комендант, и американские летчицы, и хоровое пение «Интернационала», и ссыльный повар, и мертвое тело, и следователь по имени Яков, и… чего только не навертел в своем новом фильме «Перегон» Александр Рогожкин! И все от любви к жизни – подозреваю, что не слишком взаимной…
Александр Рогожкин хоть и настоящий герой авторского кино, но изъясняется на внятном, общеупотребительном киноязыке и говорит о простых и ясных вещах. «Караул», «Особенности национальной охоты», «Блокпост», первые серии «Улицы разбитых фонарей», «Кукушка» – ясное кино, своего рода столбовая дорога, по которой должны идти, на самом деле, толпы режиссеров. Но они сейчас валом валят в жанровый дизайн и на столбовой дороге что-то пустовато.
Рассказывать понятные, человекоразмерные истории про то, что случается-бывает с человеком в жизни, на хорошем русском, в естественных ритмах никто особенно не рвется. Вот лепить красивые и жуткие картинки, меняя планы каждую секунду, под забойную музыку – это интересно.
Там, где когда-то проходила столбовая дорога, – вообще почти что никого нет, кроме храбрых дедушек вроде Масленникова и Тодоровского. Да еще Балабанов с Месхиевым. Да Михалков – разумеется, но он теперь нас не балует своим творчеством, взял паузу в восемь лет. Так что Рогожкину никого не надо отталкивать, чтоб пробиться со своим кино к зрителю.
Зритель настроен к автору «Особенностей» исключительно доброжелательно. Однако тут есть и своя опасность – от известного режиссера зритель хочет, как правило, повтора, узнавания знакомого, подтверждения репутации. А всякий режиссер, тем более режиссер авторского кино – живое существо, и должен развиваться не навстречу пожеланиям, а по своей, заложенной в него программе. Так, как это, к счастью, делают деревья, свободные от давления человеческой воли.
Говорю к тому, что кое-что привычное, «рогожкинское» (например, юмор) зритель в картине найдет, а кое-чего не найдет. Так вот, негодовать не стоит – может, так и надо?
Например, зритель не найдет в этом фильме сюжета как строгой, единой истории, которая объединяла бы всех героев. Их объединяет только место действия, аэродром. Но у Рогожкина так бывало – и в «Блокпосте», и в «Особенностях». Это такие вот приметы русского, мужского эпоса в его комедийном варианте.