Дальше – больше: назвались «Петербургская линия», зарегистрировались даже официально – на имя Самуила Ароновича Лурье, он из нас самый почтенный литератор, еще с Бродским и Довлатовым дружил, пенсионер. Нашлись люди, нарыли деньги на газету – и мы издали целых пять номеров.
Все наши резвые шалости группировались вокруг стержневой идеи: фотографии приятной девушки с кошкой, той самой парагвайской певицы КОНТРА ОМНЕС (проект Самуила Лурье и Дмитрия Циликина), с агитацией в ее адрес. Дескать, хотите женщину – вот вам и женщина, притом какая. Фельетоны писали, грубили, приходилось искажать фамилии, чтоб не подпасть под строгие выборные законы – в наших текстах, к примеру, фигурировала некая Алевтина Москвиенко. Врагов нажили немерено. Друзей тоже…
Было интересно. Был как бы сочувствующий «Петербургской линии» депутат от ЛДПР, с лицом настолько хитропопым и лукавым, что черт его было не разобрать вовсе. Было одно высокопоставленное лицо, которое пригласило меня на беседу, и я сидела в пустынном зале и думала – будут ли угрожать или подкупать? – а лицо, чем-то во мне сбитое с толку, вдруг стало рассказывать, что оно само не чуждо литературе и пишет приключенческие романы под псевдонимом. Были загадочные, нежно улыбающиеся девушки, которые рьяно старались координировать действия «Петербургской линии» и после выборов почему-то уехали в Германию на ПМЖ… Была даже встреча в «Росбалте» (информагентство Чаплиной) «Петербургской линии» с Валентиной Матвиенко, куда внезапно пришла сценарист Дуня Смирнова, и, вместо того, чтобы укорять Валентину Ивановну издержками предвыборной агитации, как это пытались сделать мы, смело предложила ей создать другой, более прогрессивный штаб – видимо, с собой в главной роли. Бодро так выступила и пропала – питерские дела Дуне до дупы, ясное дело.
Был известный критик Слава К., работавший на славу Валентины Ивановны и пробовавший было прикупить каких-то интеллигентских душ, из числа пьющих водку в местной богемной галерее «Борей». Тут случился обломчик, поскольку тон в галерее задавали питерские фундаменталисты (Секацкий, Крусанов, Носов, Подольский и другие мои приятели), которые, как известно, с 1991 года ждут воплощения императора Небесной России для управления Россией земной, и гневно отрицают всякие попытки слуг и служанок стать господами. Славе К. удалось смутить только вернувшуюся из Америки бедную девушку Юлию Б., которая сочинила песню на музыку Никитина («Александра, Александра, этот город наш с тобою…»), изящно изменив слова на «Валентина, Валентина, этот город наш с тобою…» На этом талант Юлии Б. не остановился, а сочинил еще и статью в газете «Петербургский Час пик», где она утверждала, что между Валентиной Ивановной и ею есть глубокое сходство – «нас обеих зачем-то обидела жестокий критик Москвина».
На вырученные от песни «Валентина, Валентина…» средства Юлия Б. несколько дней гуляла, и, встретившись со мной в «Борее», стала кричать, что она искренне любит Валентину Ивановну и вообще – проституткой быть не зазорно, на что я кротко заметила: «Юля, в “Борее” только пять столиков», намекая на то, что ей скоро не к кому будет подсаживаться – Ленинград, как заметил еще Володин, город маленький… Было скоропалительное, истерическое собрание «деятелей культуры» советской формации в Малом оперном театре, где они выразили твердую надежду на Валентину Ивановну и подписали соответствующий текст, на что мы в нашей газете немедленно среагировали…
Да, было неплохо! Как-то полетно, да еще с товарищами. Победа была не в победе, а в упрямстве, с которым мы твердили свое старообрядческое «не приемлем». Как-то с первых, еще предвыборных шагов новой власти, было ясно, что она – не для людей. Что не только мнение просвещенного меньшинства, но и вообще никакого мнения она не будет брать в расчет. Стиль уже чувствовался, тон, поступь слоновьих ног и тяжесть медвежьей лапы.
Тогда ведь глаза еще не замылились, и Питер, сплошь увешанный плакатами, где красовались президент и Валентина Ивановна, что-то весело и бурно обсуждавшие, ужасал своим легким превращением в пошлую декорацию. А мы, как маньяки, все пробовали было объяснить этим людям, что они ошиблись городом, и с нами так нельзя.
С нами так было можно, но хочется ведь, как в известном анекдоте – «ну ты пасапратывляйся, да?». Наконец наступил этот день – 21 сентября. Выборы. Когда не было большего удовольствия, чем смотреть на их медленно каменеющие лица…
Валентина Ивановна тогда, несмотря на карманное телевидение, которое кормило ею каждый день суповой ложкой, несмотря на все плакаты и фанфары, большинства голосов не набрала. А наша девушка с кошкой вышла на третье место. Следовал второй тур.
Второй тур уже был, в сущности, безразличен – так или иначе результат ясен, но в штабах какая-то паника наступила. Ничем иным невозможно объяснить листовку «ПРОТИВ ВСЕХ – ПРОТИВ ПЕТЕРБУРГА», красно-черного цвета, которую в промежутке между первым и вторым туром немедленно расклеили почему-то во всех лифтах города. Там декларировалось, что голосование «против всех» – это «замороженный город, нищета, криминал, безработица». Надо было еще что-нибудь добавить из кошмаров – импотенцию там или сифилис. Не догадались. В моем лифте на улице Вс. Вишневского (автора пьесы «Оптимистическая трагедия») эта листовка висит до сих пор, поскольку Петербург как не убирали, так и не убирают. Четыре года. (За это время новый губернатор не наладил даже работу дворников, что уж говорить об ином-прочем, изложенном в книжечке предвыборных обещаний приятного голубого цвета с надписью «Мы живем в Петербурге», где обещалось покончить с бедностью и отменить уплотнительную застройку…)
«Ты говорила шепотом – а что потом, а что потом…» А что потом? Девушка с кошкой опять вышла на третье место, Валентина Ивановна стала губернатором, мы пошли писать свои бредни в разные сохранившиеся местечки, информационное поле Петербурга за четыре года было уничтожено, вплоть до того, что о наводнении приходится узнавать по Первому или по НТВ – «местное время» безмолвствует.
Выборы губернаторов и графа «против всех» упразднены – уж не нашими ли трудами?
Из всех участников «Петербургской линии» продался только один, ставший активным участником зачистки телевидения и вскоре получивший там две передачи в награду. Беспредел строительных кампаний достиг такого уровня, что падают дома на Невском, на улице Восстания и на Литейном. Ничего не построено – только разрушено. Закрыты магазинчики и кафе с исторической судьбой, на месте «Букиниста» – «Адидас». Ни одной приличной, авторитетной газеты. Ни одна социальная проблема не то что не решена – она даже не поставлена.
Но наша бывшая армия «Контра омнес», армия тех, кто не поленился прийти в воскресный день на избирательный участок и вставить пропеллер политической элите России, – жива. Она шипит изо всех углов, шипит на сайтах, в кружках и объединениях, в летучих товариществах, в рекламных журнальчиках. Петербург напоминает повара из рассказа Щедрина, которому барыня приказала съесть щи с тараканом. «Повар, – пишет Щедрин, – таракана, конечно, съел, но по лицу было видно, что он – ропщет».
Мелочь, конечно, а ведь из-за таких ропщущих поваров сгинуло когда-то крепостное право. Не роптали бы, так и ели бы до сих пор щи с тараканами!
«Петербургскую линию» – вспоминать приятно. Ведь, как говорил Зощенко, «писатель с перепуганной душой – это потеря квалификации». Так что, если демократию мы не уберегли, так хоть квалификацию сохранили.
А это, как говорил Ленин, – «вовсе не мелочь, или такая мелочь, которая может иметь решающее значение».
Как Новая Россия снесла Новую Голландию
А как Новая Россия снесла Новую Голландию?
Да так. Взяла и снесла. Была Новая Голландия – и нет Новой Голландии.
Вы о чем?
Я о Петербурге.
Сносят Петербург. Вы разве не знаете?
Тот самый старинный Петербург, с пустынными площадями, заброшенными поэтическими уголками и разными живописными руинами. Его сносят. Эстетическим консерваторам не договориться ни о чем с пришедшими к власти циничными прагматиками, да никто и не собирается договариваться: площади будут застроены, уголки – расчищены, руины – оборудованы по последнему слову техники. Холодными, ни о чем не помнящими руками все будет потрогано, проверено «на зубок» насчет прибыли. Все будет крутиться и сиять евростандартом.
Это называется «реконструкция», «развитие». «Петербург должен развиваться» – говорят административные люди и моргают. Петербург им задолжал, понимаете. А получат они свой должок на пластические операции да на спокойную старость – и поминай потом, как звали.
Да помянем, можете не беспокоиться, зловеще цедят эстетические консерваторы: всех и каждого помянем, и тех, кто «проэктировал», и тех, кто разрешил сносить, и тех, кто за рычагами бульдозера сидел, и тех, кто это заказывал. Список преступлений будет составлен. Игривая идея посетила одного: он предложил на территории Новой Голландии оставить Морскую тюрьму – переоборудовав ее для тех, кто участвовал в уничтожении Петербурга. Но это уж им не по чину вообще-то. В Адмиралтейском-то районе сидеть! Саблинской зоны хватит – заметили на это другие.
На одном из городских форумов, среди подобных ленивых и зубоскальных реплик питерских аборигенов, вдруг раздался вопль некоего «Алексея из Екатеринбурга»: да вы что, ребята, петербуржцы, опомнитесь! Я был в городе, видел этот чудный таинственный остров, как вы позволили его уничтожить, вы от фашистов город отстояли, а теперь что делаете!
Никто ему не ответил.
Что отвечать-то? От фашистов отстояли, так они враги. Они город бомбили, и от этого зияли пустоты. А лорд Фостер и г-н Шалва Чигиринский (совладелец компании «СТ Новая Голландия», проводящей «реконструкцию») – это разве враги? Действительно, и от их деятельности и деятельности им подобных в городе зияют пустоты и вроде даже их больше, чем от фашистских бомбежек, так разве можно сравнивать! Это же совсем другое дело. Это «развитие».