кота, пообещав ему, что колбаса с кефиром никуда от него не убегут, принялсяискать в снегу потерянный ключ, но жуткое ощущение того, что некто пристальнонаблюдает за ним из темноты, заставило его мгновенно выпрямиться и резкоразвернуться. Действительно, из-за угла дома выглядывал человек. Заметив, чтоВаня его увидел, он скрылся. Ваня направился к нему, надвинув на лоб немыслимуюсвою ушанку и грозно помахивая пакетом с продуктами. Весь его бывалый облик безобиняков свидетельствовал о том, что это человек нешуточный. Оценив расстановкувесьма и весьма неравных сил, Мурманск не рискнул так сразу набрасываться нанего. Тем более что и схватка с куда более деликатно сработанным Лазарем, еслибы не Эльвира, неизвестно бы чем еще закончилась для бывшего моряка. К тому жеЭльвира, должно быть, уже вызвала милицию. Поэтому Мурманск свел свою задачу кэлементарному затягиванию времени.
— Холодно, — сказал он миролюбиво, потирая рукии поднимая воротник.
— Нежарко, — согласился Ваня.
— Снегу поначалу было мало этой зимой, —продолжил свои метеорологические наблюдения Мурманск.
— Негусто, — вновь подтвердил Ваня.
— Посевам это плохо, им влага нужна, покров отмороза, — углубился в рассуждения Мурманск.
— Да, для посевов это полная, можно сказать,хана, — кивнул Ваня.
— Да, но теперь снега много. Вот намело-то.Сугробы, — раскинул руки Мурманск. — Теперь посевам хорошо.
— Хорошо, думаете? — подозрительно спросил Ваняи тут внезапно, не выпуская из рук сумку с яйцами и кефиром, схватил Мурмансказа грудки, тряхнув его для острастки. — Ты чо здесь ошиваешься? На стреместоишь? Зубы мне заговариваешь? Чтоб я тебя здесь больше не видел!
— А я ничего! — струхнул перед грубой силойМурманск. — Я просто. Я — от соседки, — попытался он кивнуть в сторонуЭльвириного дома. — Соседи мы.
По всей видимости, Мурманск уже и сам был нерад, что ввязался в эту историю, — слишком много вокруг обнаружилось этихбратанов-уголовников: один в доме, один в сарае, один держит его чуть не за шкирку,сколько их еще привалит! Да и что ему, в конце концов, за чужое добро погибать!
— Соседи, говоришь? — подозрительно спросилВаня, разжимая пальцы.
— Соседи, соседи, — залепетала Эльвира,приковылявшая доложить, что милиция вот-вот будет.
— Какие они соседи! — вдруг раздалось из сарая.— Разбойники они, уголовники, воры, тати ночные, поганые супостаты! — ЭтоЛазарь выплюнул наконец Эльвирин платок и подполз к двери, пробуя дотянуться донее ногой. — Откройте!
— Открой! — приказал Ваня.
Мурманск раскрутил проволоку, которой былизамотаны дверные скобы.
— Вот изверг! — сказал Ваня, заглядывая втемноту. — Выведи человека на волю.
Мурманск полез в сарай и через пару минут оттудавышел, хоть и опутанный узами, но уже, можно считать, освобожденный пленник.
Увидев выразительную Ванину физиономию,наполовину скрытую клочковатой рыжей бородой, он было опять попятился в сарай,но все же сообразил, что либо эти бандиты меж собой сильно не в ладах, либо онивообще из разных группировок. Да вообще он заледенел, продрог до костей, к томуже весь был усеян большими и мелкими опилками, древесной корой.
— Ох, замерз-то как! — запричитала Эльвира. —Обморозился, поди.
— Набросились на человека, заткнули ему рот,запихнули в ледяной сарай, а теперь еще причитают, — стуча зубами, сказал монахЛазарь.
— Так пойдем, я тебя, миленький, отогрею, чайкомотпою, тут-то все равно никто тебя в дом не пустит, тут все равно все заперто,темно, — заюлила она, косясь на Ваню и явно его страшась. Кроме того, оназнала, что через минуту-другую здесь будет родная милиция, так они и возьмутего, тепленького, прямо из ее дома.
Лазарь боязливо посмотрел на нее, на страшногоВаню, на испуганного Мурманска, но все же решил пойти с ней. Все равно вмонастырь нельзя было возвращаться в таком виде. Он окончательно выпутался изсети, перекинул ее через плечо и сказал:
— Ну, веди!
Эльвира суетливо засеменила вперед, Лазарьдвинулся за ней, а следом потрусил замерзший Мурманск.
Ваня вернулся к крыльцу, на котором он выронилключ, и углубился в поиски.
…Незадолго до этого игумен Иустин, обойдямонастырь и не увидев ни Дионисия, ни Лазаря, стал испытывать какую-то смутнуютревогу. Себя стал ругать — как это он смог отпустить своих монахов вразгульный святочный вечерок совсем одних, безо всякой защиты… Это не давалоему покоя. Поэтому он вызвал Клима Никифоровича и отправил его в город искатьмонахов, указав, где они могут быть.
— Чего там, отыщем, вернем молодцов! — пообещалКлим Никифорович.
Завел машину, выехал из монастыря, но сначаларешил воспользоваться тем, что он на сей раз без наместника, и завернуть кодной матушке, которая обещала продать ему половину дома. Дело в том, что онхотел купить его “тайнообразующе”, не доводя до сведения отца Иустина. Потомучто подозревал, что Иустин его на покупку не благословит, скажет: “Никифорович,зачем тебе дом? Тебе постригаться надо, плохо ли тебе в монастыре?”. Потому чтоотец наместник считал, что всякий монах, владеющий недвижимостью,неблагонадежен для монастыря. Может быть, даже неблагонадежен для ЦарстваНебесного, но отец Иустин не дерзал делать таких рискованных обобщений. А ему,Никифоровичу, совсем-то в монастырь уходить боязно. А вдруг что не так —выгонят его, где он жить-то тогда будет на старости лет? А тут — дом купит,будут у него тылы. А вот именно тылы-то Иустин-наместник у монахов и не любил.Короче, завернул Никифорович к этой рабе Божией, та его потчевать, оладушки сосметанкой, с пылу с жару. Разморило Никифоровича, размяк он.
— О цене, — она говорит, — не беспокойся,Никифорович, все будет путем...
Короче, счет времени потерял, сам и не знает,сколько он у нее и пробыл, может, полчаса, может, час, а может, и все полтора.Выехал от нее как в мороке каком: уж не колдует ли матушка эта, — так дажеподумалось ему. Дурман в голове. А что как монахи уже давно вернулись ипочивают в монастыре, пока он их тут по переулкам да по домам выискивает?
Начал с Лазарева крестника, но там случилсяоблом — в доме уже было темно, все спали, видимо, крестник “перепраздновал”именины своего крестного. Во всяком случае, он долго не выходил на стук, потомпоявился заспанный и плохо соображающий и огорошил Никифоровича, что Лазарьушел от него один-одинешенек, но это было “давным-давно”. Никифорович поехал кмоему дому, но и тот встретил его темными окнами, не оставлявшими никой надеждына Дионисия.
И все же Никифорович оставил машину у подножьяхолма и стал, цепляясь за кусты, карабкаться вверх, что в подряснике делатьбыло категорически неудобно, а со стороны, быть может, и вовсе смешно. Однаковокруг никого не было, все возможные зрители уже или спали, или гуляли подругим углам Троицка, и Никифорович наконец добрался до цели. Он вошел враспахнутую калитку и тут же наткнулся на стоявшего буквально на карачкахстрашного всклокоченного бомжа. Тот старательно рылся в сугробе.
Увидев перед собой величавого старика сблагодушным лицом, похожего на Деда Мороза, Ваня вскочил на ноги и неожиданносказал:
— Снега в этом году было мало. Для посевов —плохо. А теперь, я смотрю, много. Навалило. Вон — сугробы. А для посевов — хорошо.Зима холодная. Мороз. Вот.
Никифорович стоял перед ним, кивал, соображая,что встретился один на один с братаном, который только что что-то зарывал вснегу, — может, оружие, может, деньги, а может — и того, останки жертв, агде-то здесь его дружки, а где-то здесь, быть может, и монахи, Дионисий-то ведьточно сюда пошел, а ну как они его — Господи, даже и предположить жутко. Чтоему в снегу-то нужно, зачем он говорит, что много снега — это хорошо, для чего,собственно, хорошо? А — следы заметать, улики закапывать: чего роет? Рукикрасные огромные, как две снежные лопаты раскинул, страшный, заросший, начеловека почти и не похож, зубы заговаривает — про посевы…
И тут Никифорович увидел в двух шагах от негочерного кота. Кот сидел и облизывался, да еще и мыл себе лапкой белую мордочку,потому как Ваня все-таки выполнил свое обещание и отломил ему от своего батонаизрядный кус докторской колбасы. Никифорович, несмотря на белую морду кота,внутренне содрогнулся, подумал: “Э-э, да тут не разбойники, тут жди чегопохуже”, мысленно осенил себя крестным знамением: “С нами крестная сила” — истрого спросил:
— Что зарываем? Где все?
— Один — в доме, прямо на меня выскочил, да ясхватить его не успел, а другие пошли к соседке, — Ваня улыбнулся. — А одногоони связали и томили в сарае. Разборка тут какая-то, — прибавил он, ловя себяна желании понравиться благообразному старику-монаху.
Но вдруг его поразило странное предположение — ачего, собственно, он здесь делает, а? Монах, в такое-то время? Хозяйки нет, аон пришел. А где, собственно, Незнакомка? Ах вот оно что — они ее заперли вдоме, а этот — сторожит. Может, он благообразный-то благообразный, а сам — изих шайки? Ну, бывают такие случаи. Один — на стреме стоит, положительногоизображает, дружинника, представителя власти, а сам… Операция “Ы”. Маскарад,одним словом. Ваня тут же переменил тактику, пуская в ход уроки КПЗ — недаромже он провел там полтора года:
— Ты чего мне тут пенку пускаешь, разводишьтемноту с чернотой? Ты чего это свистишь, травишь, тянешь фазана, шаманишь,шлифуешь уши, лепишь горбатого, липуешь, мухлюешь, парафинишь, накалываешь,буровишь, шобла-шелупень-чувырло-хипежник-фраер-задрыга-лох-мазурик-лярва! Валидо хазы, там они тебя, у соседки, ждут. Пойди, пойди к ним, скажи — без понта,первоначальный план не удался, малина занята, уходим дворами. Или ты к этомутвоему дружку устремляешься, который в доме засел? Знаешь стих: “Ворон кровипопил. Сыт”. Дошло? А женщину зачем похитили? Сейчас и дружка твоего оттудавыкурю. У тебя, кстати, закурить есть, нет? Ты молитвы-то знаешь, монах? Ну,читай “Отче наш”. А то по всей Москве такие ряженые в рясах расхаживают,милостыню на монастыри собирают, а скажи им: прочитай-ка, брат, “Верую”, а онини бэ, ни мэ.