замаскировался! По Москве тоже много таких бродяжит. Волки в овечьей шкуре. Ясразу их узнаю. Женщину захватили. Берем их — и к вам! Я пособлю.
— Ах, так он переодетый, — хмыкнул Игорек,чувствуя облегчение, что хотя бы эти двое у крыльца оказались поврозь, а крометого, испытывая нечто вроде благодарности этому рыжему за поддержку. — Вот оночто. А то я думаю: почему он в монашеском костюме? А мне Эльвира звонит,говорит, приезжай, забирай разбойника, а то он в дом рвется, не ровен часограбление. А на мне — висяк. Выговор могут влепить.
Отец Дионисий приложил две ладони к стеклу,выглянул, всматриваясь в темноту, наконец радостно закивал: узнал Никифоровича,который делал ему знаки: “Открой! открой!”, разглядел Игорька в милицейскойформе, нахмурился, переведя взгляд на Ваню.
Наконец он махнул рукой Никифоровичу, указываяему в сторону двери, и тот двинулся огибать дом. За ним устремились Ваня иИгорек. Дверь распахнулась, и они, отряхнув на пороге снег, стали заходитьвнутрь. Первым прошествовал Никифорович, вторым оказался Ваня, которого сзадитихонечко подталкивал в спину Игорек, словно давая понять, что все у него подконтролем, он сам начеку и вводит их в помещение не иначе как под конвоем. Но вдверях Ваня вдруг замешкался, явно из вежливости пропуская Игорька вперед.
— После вас, — бдительно сказал страж порядка.
— Да входите, входите, не бойтесь, не убегу, —улыбнулся Ваня.
Игорек заколебался, но все же прошел вперед,Ваня же последовал за ним, захлопывая за собой дверь. В доме царил разор ихаос.
Однако они не видели, как со стороны Эльвириногосада к внутренней калитке, соединявшей участки, приближались Мурманск и Лазарь,оба с лопатами наперевес. Они-то не видели, зато и Мурманск, и Лазарьпрекрасненько даже успели разглядеть, как милиционер исчез в доме, подгоняемыйсзади страшным бандитом, сразу запершим за собой дверь.
— Ну все! Хана теперь Игорьку! — запричиталМурманск. — Взяли его в заложники. Пытать теперь будут. Обиды лагерныевымещать.
— Будем штурмовать? — как-то вялопоинтересовался Лазарь.
— А ты что думал? Ведь кум же мой. Куманек.Отличник учебы был. На гармони играл.
И они остановились у дверей, чтобы обсудить стратегию.
А игумен Иустин, позвонивший на нижние ворота иузнавший, что Никифорович уехал, да так до сих пор не вернулся, встревожился нена шутку. Он послал келейника по кельям Лазаря и Дионисия, но и тот вернулся нис чем. Тогда наместник взял ключи от старой Волги, стоявшей в нижнем гараже,раскочегарил ее и отправился самолично на поиски пропавших монахов. Весь городбыл уже погружен во тьму, завален снегом по самые окна низких изб. Он ехалмедленно и осторожно, заглядывая в глубь улиц и проулков, вилявших в сторону отглавной дороги. Наконец на одной из них, той, что как раз проходила у подножияхолма, на котором возвышался мой дом с окнами, полными веселых огней, он увиделсвою машину. Он остановился и полез по холму.
Честно говоря, он был очень зол. Ну что за дела— наместнику вот так ночью бегать за своими насельниками. Наверняка ведь гуляюттам, веселятся, совести у них нет — вчера ведь только были в гостях, нет, исегодня им подавай застолье, байки. Никифоровича бы хоть постыдились — ясно же,что наместник его за ними послал уже больше двух часов назад, так нет...Развинтились! Нет, строгость монаху всегда полезна, а попустительствоподстрекает его ко греху. Он уже придумывал прещения, которые ожидают егочернецов в случае самовольной отлучки из монастыря или возвращения после девятивечера, он уже понял, как надо организовать систему пропусков на нижнихворотах, чтобы никто не мог проникнуть тайно и избежать возмездия, он ужепредставил, что именно скажет сейчас этим своим лжебратиям, так коварно пользующимсяего дружбой. Вот еще — драхмы потерянные, заблудшие овцы нашлись, чтобы онтеперь их, как пастырь добрый, тащил через ночной буран на своей спине...Наконец, вскарабкавшись и задыхаясь, он вошел в калитку и различил мужскиеголоса, которые вели бурный диалог. Слышалось что-то такое: “Я драться-то немогу”, “Так это я буду бить, а ты только пугай, размахивай побольше лопатой, акогда упадет, знай залавливай в сеть да вяжи”. Он помедлил, но все же,помолясь, шагнул вперед, завернул за угол к двери и тут вдруг нос к носустолкнулся с красномордым мужиком и с Лазарем, в руках у которого была лопата,а с плеча свисала длинная сеть. Они будто и не сразу заметили его, настолькобыли погружены в разговор. Он опешил.
— Отец наместник, — наконец изумленно протянулЛазарь. — Зачем ты здесь? Разбойники все-таки забрались в дом, взяли взаложники милиционера...
— Мой кум, — сокрушенно пояснил Мурманск.
Иустин поднялся на крыльцо и с силой нажал назвонок.
...А что же было со мной? Думаете, я на всехпорах мчала в столицу в теплом купейном вагоне, отлеживая бока, созерцаязаснеженные просторы и прихлебывая горячий чаек с этой вечно назойливо звенящейв стакане ложечкой, — настолько назойливо звенящей, что она сделалась ужелитературным штампом? Да как бы не так...
Посадив Ваню на автобус с легким сердцем, чтовсе так славно уладилось, я отправилась за железными дверями, все посмотрела,приценилась и преспокойно вернулась на вокзал. У меня было еще достаточновремени, так что я не торопясь зашла в ресторан, съела салат и, когда насталсрок, чинно проследовала на перрон. И тут что-то вдруг стало у меня в душещемить. Это тревожное чувство все нарастало и нарастало, пока я не поняла,отчего: билета-то у меня не было! Как так? А так: я его так и не купила.Встретила Ваню, напридумывала всяких картин из его будущей жизни, дала емуденег, снабдила всякими наставлениями... Вытеснил он у меня из головы мойбилет. Спохватившись, я ринулась снова в ту кассу, около которой его ивстретила. Там огромная очередь: конец школьных каникул, все стремятся вМоскву, билетов нет... Что значит, нет? Нет — и все! А муж меня ждет поутру? Аавтобусы в Троицк уже перестали ходить? А на дворе — полдесятого, метель?
Я чуть не заплакала: “Господи, это я во всемвиновата, но устрой все ко благу! Обрати все во славу Твою”. Вспомнилавчерашние наставления монахов после их святочных рассказов, возопила: “Собери,как рачительный Хозяин, там, где Ты не рассыпал”.
После моей повинной мне стало легко: должнобыть, я с самого начала сделала что-то неправильно, надо было мне Ваню самойпривезти, бедолагу такого, непутевого дурня, колобка, который катится-катитсянеизвестно куда, и все, кому не лень, его покусывают со всех боков, пока несожрет его окончательно какой-нибудь лукавый зверь. А ведь колобок-то хороший,добрая потрачена на него мука. И теперь что — этот уголовник придет, аВаня-бомж, проведший полтора года в КПЗ, начнет ему на фене объяснять, чтобы онпроваливал, да сплошное кровавое побоище будет... Кончится все тюрьмой.
Я поймала машину и помчалась обратно в Троицк.
Когда я вошла, никто меня не заметил. В домебыло примерно так, как после недавнего налета бомжей. Весь пол был залит густойжирной жижей, мутной водой, в которой валялись опилки, гвозди, осколки и дажеполенья... Я поняла, что братан-близнец все-таки сдержал свое обещание. Нокаково же было мое изумление, когда я распахнула дверь комнаты и увидела, чтовсе — Дионисий в своем диком наряде, Лазарь с сетью, отец Иустин, Валентина,Ваня, милиционер с пистолетом и Мурманск с Эльвирой, — стояли в комнате и,жестикулируя, говорили одновременно. Ваня даже силился читать стихи, стараясьдержаться поближе к Валентине, но его, кажется, никто не слушал. Увидев меня,все смолкли.
— Вот и хорошо, — наконец проговорил отецИустин. — Наверное, нам пора.
— А этого, — сказал милиционер, — я должензадержать... До выяснения личности.
Он ткнул пальцем в Ваню.
Тот выразительно посмотрел на меня:
— Вот, — окатывая всех невинным голубым взором,он поднял сумку с продуктами, которую все еще держал в руке. — Может,перекусим? Там яички, колбаска...
— Гепнулись твои яички, — отозвался Мурманск.Действительно, из пакета сочилась желтая склизкая жижа.
— А это — кто? Это и есть тот братан? —поинтересовался Дионисий.
— Это мой студент. Он приехал сюда пожить, отдохнутьдушой... В любом случае — он не виноват.
— А почему у него такой странный вид? — спросилотец Иустин, уходя и жестом приглашая монахов вслед за собой.
— А у Дионисия почему? — ответила я вопросом. —Ну, он просто настрадался от себя самого. Это длинная история. Загадочная душа.Купил лошадь — без хвоста.
— Ему бы помыться, — сказал Иустин-наместник. —Хочешь, я возьму его с собой в монастырь? Чтобы он хоть в ванну окунулся, чтоли...
Я сказала:
— Бери.
И они все ушли.
Мы с Валентиной все вычистили и уже далеко заполночь улеглись спать.
— Знаете, — сказала она, — я раньше совсем непонимала монахов. А теперь поняла. Они же не могут дружить, представляете илинет? Не имеют права. Потому что дружба — это всегда пристрастие. У них не можетбыть и духовного союза. Потому что союз — это привязанность. Поэтому они такстроги. Иногда — слишком даже строги. Просто жестоки. Вот как им трудно. Носердце-то не обманешь...
Я попробовала заговорить с ней о Ване, ну, чтобыона позаботилась здесь о нем, заключила бы с ним духовный союз. Тем более чтоэто такой материал, что никакого сопротивления не окажет. Но она уже спала. Даэто и было лишним: Ваня как ушел тогда мыться, так больше никогда не выходил измонастыря. Как забрал его с собой Иустин, так он и остался возле него. А если иобрел себе Хозяйку, то ею оказалась Сама Царица Небесная — покровительница всехчестных иноков.
Когда муж мой поминает мне эту историю,заставившую его так волноваться, — ведь я обещала приехать, а самазадержалась на лишний день, — я ему говорю: наверное, для того, чтобы отдатьчеловека в монахи, да еще на Святки, требуется с особой лихостью закрученныйсюжет.
А бандит, который вызвал весь этот переполох,так и не появился: должно быть, он добыл-таки себе визу в Эстонию и уехал вродной Кохтла-Ярве к маменьке и братку-близнецу.