праздничный, радостный, оставили подвал для гороскопа, ожидая Аиду, сами сиделивтроем, наводили последний лоск, вылавливая блох — как внимательно ни читаешь,а всегда какая-нибудь опечатка прокрадется. Из типографии нас ужепоторапливали, а от нашей инфернальницы не было ни слуху ни духу. Айка то идело названивала ей, но телефон все не отвечал. В самый последний момент, тоесть когда уже нам грозили из типографии скандалом, Айка наконец дозвонилась, ипростецкий старушечий голос ответил ей, что “у ей случилась срочная любовь” ичто “звезды ей сказали, чтобы она летела на остров посреди окияна”.
Айка, не пощадив старуху, которая явно уж былатут “с боку припеку”, с бесполезной язвительностью крикнула:
— Как бы для нее это не кончилось звездопадом.
После чего наша главная обратилась к нам:
— Делать нечего, у нас пятнадцать минут. Делимгод по четыре месяца на каждую и валяем кто во что горазд.
— Что-что? — не поняла Лара.
— Гороскоп сочиняем, невелика премудрость. Уменя день рожденья в середине года, так я беру себе май, июнь, июль, август.Все. Села. Пишу.
И действительно — застрочила, не задумываясь, неподнимая головы. Лара взяла осень с декабрем. Ну а мне, таким образом, перепаловсе остальное. Ну, в феврале моя младшая дочь родилась. Я ей и написала нечтовроде пожелания: “Вы наконец поймете великий смысл послушания, вам откроетсямудрость, несущая уважение к старшим”, и так далее. В марте родился мой муж.Для него я написала: “Вы умны и деликатны, добры и щедры, трепетны и ироничны,честны и порядочны. В этом месяце вы особенно почувствуете великую помощь изащиту небес”, что-то в этом роде.
Я стала вспоминать, кто из знакомых родился вянваре, но вспомнила только начальника мужа — нашего главного из Большойгазеты. Ну и поскольку он моего мужа постоянно третировал, унижал, завидовал,присваивал буквально все его журналистские и издательские проекты, а при этомеще и претендовал на дружеское общение, я и написала: “В этом году вам откроетсявся фальшь вашего положения. Так бывает, когда человек находится не на своемместе. Вы словно увидите всего себя не таким, каким вы льстите себя представитьи преподать, а, напротив, жалким, беззащитным, запачканным, дурно пахнущим. Неогорчайтесь! Это лишь лекарство от обольщения, но оно — к выздоровлению. Не вседля вас еще погибло. Вы еще сможете обрести свое подлинное лицо, и оно окажетсяискренним и вполне симпатичным”.
А в апреле, я вспомнила, родилась Аида. Я ей инаписала: “Наконец вы почувствуете раскаянье в том, что столько времениморочили людям голову и мошенничали. Не прячьтесь от этого покаянного чувства —оно откроет вам новые пути, и вы обретете новое поприще, которое позволит вамвспоминать о прошлом с легкой улыбкой и оттачивать на этих воспоминаниях своечувство юмора”.
Типография уже рвала и метала, и мы, даже нечитая друг другу своих прогнозов, все отправили в набор.
Номер вышел, Новый год настал, Рождествоотпраздновали. Муж мне говорит:
— Слушай, тут у нашего Главного день рожденья.Он просится к нам в гости на дачу, обещает привезти с собой и выпивку, изакуску. Как ты, не против?
Я кивнула.
И вот он приезжает с женой, притаскивает целуюсумку провизии, вина, водки. Мы сели под мигающей елкой, разожгли камин,нажарили мяса. Только сели за стол, как во всем поселке вырубили свет — так унас часто бывает, особенно зимой, электростанция ветхая. Зато у нас всегда естьзапас свечей. Мы и зажгли сразу семь штук. При свечах и камине еще праздничней.Выпили изрядно — он, я и мой муж. А жена его не пила, потому что она была наэту ночь водителем. Мы именинника как следует поздравили, надарили емуподарков, напроизносили тостов, но и он себя нахваливал, даже сам по головкесебя гладил, все рассказывал, какой он крутой парень, какие у него задумки, какон со знаменитостями “вась-вась”, особенно ему нравилась история о том, как онпоэту Рейну известное слово из трех букв на свежевыкрашенном заборе нацарапал —такую совершил, как он это назвал, “постмодернистскую акцию”. Сам при этомсмеялся, однако, сожалел, что поэт ее “не оценил”. Ну ладно. Пора было и вдорогу. Три часа ночи все-таки. Жена пошла греть машину, а он еще решилдерябнуть на посошок.
— За что я себя люблю, — сказал он, набрасываяна плечо богатую новую дубленку, — так это за то, что у меня всегда был нюх навсе самое лучшее.
Наконец мы вышли в метельную ночь. На всякийслучай я задула свечи, потому что одна из дач поселка сгорела именно в такуютемную зимнюю ночь. Пока мы пировали, дорожку к дому замело, и ногипроваливались выше щиколоток. Мы простились с гостями, Главный уселся рядом сженой, и она дала задний ход, потому что среди наметенных сугробов развернутьсяне было никакой возможности — оставалась лишь узкая наезженная дорожка. Машинатронулась, проехала несколько метров и вдруг, заскрежетав, намертво села брюхомна заметенный снегом канализационный люк. Мы с мужем кинулись ее толкать, ноона не поддавалась ни на сантиметр. Пришлось Главному присоединиться к нам. Онкидался на багажник с разбега и кричал жене:
— Рви! Рви!
Она неистово газовала, но машина не трогалась.Тогда мой муж попросил меня сесть за руль моей машины, которая стояла нанесколько метров впереди попавшего в ловушку автомобиля, подкатиться к немупоближе и связал их буксиром.
— Рви! Рви! — закричал Главный, навалившисьсзади всем своим грузным телом изо всех сил на свой автомобиль.
Я и рванула. Что-то крякнуло, хрустнуло,брямкнуло, и я почувствовала, что вытащила из снега улов. Да! Машина Главногосорвалась с места, но тут же раздался крик моего мужа, потом визг жены, явыскочила к ним, и увидела — о, ужас! — они стояли, нагнувшись надканализационным люком, с которого теперь была содрана крышка, а оттудавыглядывала мокрая страшная голова Главного. Они вытащили его, зловонного инесчастного, в самом что ни есть мизерабельном виде, и он побежал скорее домой— мыться. Но света в доме по-прежнему не было, на ощупь он пробрался в ванную,залез под душ. Почему-то газовая горелка была выключена, наверное, это ясделала машинально, выходя из дома, поэтому вода была ледяная, он вылил на себянечто из бутылки, которая стояла среди прочих по краю ванной, но это, по законуподлости, оказалось не жидкое мыло и даже не шампунь, а косметическое молочко.Липкий, склизкий, жирный, дрожа от ледяного душа, он наконец кое-как вытерсякрошечным полотенцем для рук, а мой муж, заметавшись по комнатам, отыскал длянего в качестве сменной одежды голубую пижаму, поскольку Главный был весьма ивесьма упитанным и низкорослым мужчиной, а пижамные брюки были, во-первых, нарезинке, а во-вторых, достаточно короткие. Дал он ему и носки, и трусы, исвитер, и старую, чуть ли не со студенческих лет, широкую лыжную куртку-дутик,в которой иногда чистил во дворе снег, и ботинки, которые оказались Главномувелики размера на три.
Я к тому времени уже зажгла свечи, и мы моглисозерцать бедного гостя уже при свете.
— Закалился, — попытался пошутить он.
— Ведь Святки, — сказал мой муж, словно что-тоэтим объясняя.
— А у меня так на роду написано, — вдругсовершенно серьезно сказал Главный. — Так мне положено. По гороскопу. Тамчерным по белому и написано, что меня в этом месяце ждут большие потрясения,козни рока, но все кончится хорошо. Будет даже еще лучше, чем было. Просто такзвезды сложились. Так что мне нужно сейчас затаиться и не вылезать. Да это в твоейже газете было, в “Других берегах”, — кинул он мне. — Ты что, не читаешьее?
Он пробежал мимо нас и выскочил к машине,которая уже выехала из ворот.
— Как ты думаешь, он теперь будет мне мстить зато, что я был свидетелем? — спросил мой муж.
Но я твердо ответила ему:
— Никогда!
И была права.
На следующий день в редакцию ворваласьразъяренная Аида:
— Кому вы заказывали гороскоп? Кто егосоставлял? Кто это мне напророчил крах в моем деле?
— Один очень маститый и мощный астролог! —ответила Айка, явно струхнув.
— Мастер астрологии, маг и волхв, — серьезноподтвердила Лара.
— Да это же шарлатан, как вы не понимаете? Васнадули! — завопила она.
— Что ж ты тогда так волнуешься, если все этошарлатанство? — спросила я.
— Так он меня приговорил! Ты понимаешь! Тем, чтоон написал о крахе профессии, он зарядил слово дурной энергетикой, и она всемне разрушила! Я чувствую, что я внутри — пустая! Живите как хотите, — больше яс вами дела не имею, ничего вы от меня больше о себе не узнаете!
Хлопнув дверью, она удалилась. Кто-то сказалнам, что она подалась в риэлторы. А гороскопы в нашей газете с тех пор пропали.Вместо них мы стали печатать всякие незамысловатые демократичные кулинарныерецепты. Впрочем, это продолжалось недолго, поскольку и саму нашу газету вскореприкрыли. А мой муж ушел из Большой газеты, и Главный никогда больше не выражалжелания праздновать с нами свой день рожденья. Вот такая история.
— А мораль? — разочарованно спросил отец Иустин.
— По вере вашей да будет вам, — четкоотрапортовал Лазарь.
Ну, коли так, — сказал игумен Иустин, — я вамтоже расскажу святочную историю и про день рождения, и про начальство. Потомучто эта история резко переменила мою жизнь и повернула мой путь к монастырю.Дело было так.
Родители мои, вы знаете, работали в Америке.Папа занимал изрядную должность в русском посольстве, но и мать там служила прикультурном атташе. Меня они тоже чаяли видеть на дипломатическом поприще. Вот яи поступил в МГИМО. У нас, кстати, много училось детей работников МИДа, коллеги сослуживцев моих родителей. Такая золотая молодежь собралась у нас на курсе.Покупали продукты в “Березке”, устраивали пирушки. Виски, диски, джинсы,шмотки, кэмел, фарца, девочки, дэнс, покуривали марихуану, были такие, что и