Не дожидаясь приглашения, я лёг на кровать. Мама на несколько секунд замолчала.
– Какая же ты тварь! – воскликнула она. – Никакого уважения!
Я знал, что она несправедлива, и не был с ней согласен. Поэтому я просто сделал глубокий вдох.
Мама рванула на себя дверь ДСП-шного шкафа: тот хрустнул.
Я сделал глубокий выдох.
Мама вытащила из шкафа вешалку с пиджаком, на крюке вешалки висел старый ремень Harley-Davidson.
Я снова сделал глубокий вдох.
Вешалка с пиджаком смущённо сползла по стене на пол.
Я сделал глубокий выдох.
– Может, до тебя, наконец, дойдёт, что ты должен приходить домой вовремя! – сказала мама, занося надо мной ремень.
«Интересно, что значит вовремя? – подумал я. – Разве, пока меня не было, здесь произошло нечто важное?»
Ремень обжёг мне задницу.
В конце концов, я прекрасно понимал, что так будет.
На меня обрушился второй удар.
Я знал, что она будет бить меня. И всё равно поехал провожать Настю.
Третий удар снова пришёлся на то же место.
Ну ладно, терпимо.
Удары, подобно каплям начинающегося дождя падали на меня, словно казни египетские на головы грешных. Но моя кровь не превращалась в воду: лишь участился пульс и ускорилось кровообращение.
Я сделал глубокий вдох.
Ударе на тридцатом на заднице и пояснице уже не осталось свежих мест, но иногда мама, промахиваясь, попадала по спине – в эти моменты я радовался, что удар пришёлся по ещё не раздражённой поверхности.
Она продолжала хлестать меня. Я не считал.
Я вспоминал, как прошёл сегодняшний день, как мы сидели в кафе, как я отключил телефон, как мы шли спокойно по Покровке и Маросейке.
Всё-таки оно того стоило.
Я улыбнулся.
Удары ремня продолжали воспитывать мой характер, а я про себя напевал:
В делах любви, как будто мнимых,
Стезя влюблённых такова,
Что русский взнос за счастье милых
Не кошелёк, а голова.
Мама продолжала стегать меня ремнём, который свистел, словно кнут на Сенной. А я продолжал напевать:
Но шпаги свист, и вой картечи,
И тьмы острожной тишина
За долгий взгляд короткой встречи —
Ах, это, право, не цена!
Я улыбался всё шире и шире. Наконец мама это заметила.
– Ах ты мразь! – закричала мама. – Ты ещё и смеёшься!
Она стала хлестать меня ещё сильнее.
Мне было очень больно. Но я не мог перестать улыбаться.
С помощью ремня, мама стремилась воспитать во мне послушание, но неспешно перебирая драгоценные мгновения сегодняшнего дня, пролетевшего столь стремительно, я понимал, что, если бы завтра я мог бы снова увидеть Настю, я сделал бы то же самое.
И лишь об одном я сожалел. О том, что не нашёл в себе духу поцеловать её. Но вдруг она вовсе этого не хотела? Вдруг ей было совершенно не интересно встречаться со мной? Может, ей просто было приятно провести со мной вечер.
Пока моя жопа горела под неумолимой полосой дублёной кожи, я разбирал поведение Насти, её реакции, взвешивал все «за» и «против». В конце концов, ничего страшного не произошло: мы провели вместе замечательный день и замечательный вечер, я проводил её до дома, и она сама сказала, в какой квартире живёт.
Передо мной стояли её глаза, и я расплывался в улыбке.
– Ты всё смеёшься?! – кричала мама. – Тебе мало? Ещё пятьдесят ударов!
Вернувшись в реальность, я перестал улыбаться. Разумеется, я не был готов к ещё пятидесяти ударам.
Я посмотрел на мать, и в этот же момент, она со всей силы хлестнула меня ремнём.
Я набрал воздуха в лёгкие.
Следующий удар пришёлся ещё сильнее.
За ним был ещё один.
И ещё.
Я с трудом сдерживался, чтобы не закричать.
Но удары продолжали сыпаться на меня.
Я постарался снова представить Настю, но чем сильнее мама стегала меня, тем громче она кричала.
– Ах ты сволочь! Смешно ему! Совсем не уважаешь мать! – и далее в том же духе.
Удары были настолько сильными, а может, я просто уже не мог терпеть боль, не знаю, что меня начало трясти, я хотел закричать, но никак не мог набрать воздуха, а удары всё продолжали сыпаться. Наконец я сделал вдох и произнёс:
– Хватит!
– Что? – спросила мама, сопроводив свои слова новым зверским ударом.
– Хватит!
– Ах, тебе хватит?! – она продолжала бить меня. – Больше не смешно?!
– Нет! – кричал я. – Хватит!
Дверь распахнулась. На пороге комнаты стоял Игорь.
– Вы заебали орать! – произнёс он. – Вы разбудили ребёнка.
Мама от злости опустила на меня ещё один удар, после чего пошла укладывать младшего сына.
Несмотря на позднее возвращение, мама не посадила меня под домашний арест. Ещё когда я только переехал на Светлогорский проезд, – мне тогда было девять лет, – мама констатировала, что я слишком избалованный домашний мальчик. И обязала меня каждый день ходить гулять, а по выходным минимум три часа в день проводить на улице.
И, как законы, которые не были отменены, имеют свою силу, это правило также оставалось легитимным.
Думаю, что в этой партии не последнюю роль сыграл Игорь. Наши отношения нельзя было назвать самыми лучшими, и всем было понятно, что в выходные, особенно когда отчим был дома, – лучше всего мне было находиться где-то ещё.
Поэтому я продолжал тусоваться на Чистых прудах в обществе, которое находил приятным и обходительным. К сожалению, Насти я там больше не видел. Тщетно я пытался найти её ВКонтакте, а телефон так и не записал.
Я невзначай интересовался у Димки и Шрека, есть ли кто-то ещё с поинта в социальных сетях, где ещё обретаются панки, но о Насте никто ничего не знал. Она была, словно призрак, – все были с ней знакомы, но никто не знал ни о том, чем она занимается, ни где бывает, ни даже её фамилии.
Единственный человек, который мог мне что-то о ней рассказать, человек, который привёл меня на поинт, тоже куда-то пропал.
Я несколько раз звонил ему по телефону, но там неизменно отвечали, что абонент недоступен. Я несколько раз писал ему, но сообщения оставались непрочитанными, пока, месяц спустя, не поступил короткий ответ: «Здорова, Бармалей. Я не в Москве. Вернусь, сконнектимся».
Не могу сказать, что с панками мне было скучно: мы продолжали веселиться, пить, кричать известные всем песни под раздолбанную гитару и куролесить. Однако без Илюхи и Насти это действие лишилось главной движущей силы. Представьте, что смотрите фильм, главные герои которого внезапно куда-то делись. Вам нравится фильм, но всё-таки вы с нетерпением ждёте, когда на экране снова появятся ваши любимые персонажи.
Ласковое бабье лето в конце октября сменилось морозными днями и первым снегом, укутавшим в белый саван покрасневшие от смущения листья. Октябрьский мороз, этот воинственный арьергард грядущей зимы, проигрывал первую схватку с не желавшей сдавать позиций осенью и в нерешительности отступил.
Начался ноябрь, пора русской осени, – не той, которую любил и воспевал в своём творчестве Пушкин, но настоящей русской осени: сырой, серой, полной слякоти и ледяных дождей. Такую погоду стереотипы приписывают англичанам, но у русских есть все основания оспорить эту манящую прерогативу у жителей туманного Альбиона.
В осенних декорациях, укутавшись в меланхолию, я ждал просверка света в возвращении Илюхи и появлении Насти.
Мне важно было не просто сходить на рок-концерт, а разделить эти эмоции с людьми, которым я больше всего симпатизировал. Но вышло иначе. Первым концертом, на котором я побывал, оказалось выступление группы «Сыны хаоса», в которой играл Димка.
Стоял холодный ноябрь, вторая четверть в школе была в самом разгаре, но тем не менее после уроков я бросил рюкзак, быстро сделал домашку, переоделся и поехал на Павелецкую. Оттуда можно было пешком дойти до широко известного в узких кругах клуба «Тень».
Выступление «Сынов хаоса» планировалось на восемь, поэтому встречаться в метро мы должны были в семь. Димка и его группа готовились к выступлению и были в клубе с пяти. Я должен был встретиться с Коляном, Луис, Шреком и Гибридом на Павелецкой-кольцевой в центре зала.
Я приехал к половине седьмого, – как и следовало ожидать, никого из моих приятелей ещё не было. В семь с небольшим появилась Ленор. Мы с ней были знакомы, однако общались мало. Она была крутой и очень прямолинейной девчонкой, – такие мне всегда нравились, но такие всегда тусовались с крутыми парнями и презирали неудачников.
– О, привет! – бодро сказала она.
– Привет, – улыбнулся я.
– А что, никого из засранцев до сих пор нет?
– Пока нет, – ответил я.
– Надо бы им позвонить, – констатировала она.
– Да, – согласился я и, замявшись, добавил. – Только у меня нулевой баланс на телефоне.
– Понятно, – протянула она.
В голосе Ленор не было ничего грубого и осуждающего – только полное безразличие, которое обожгло моё самолюбие, как обжигает лёд. Не то чтобы я имел на неё какие-то виды, – она была очень симпатичной девчонкой, но я понимал, что она не для таких, как я, – просто одно дело знать это, а другое – ощущать, что ты совершенно не интересен и не можешь быть полезен, даже чтобы позвонить ребятам и узнать, где они.
Ленор достала телефон, – у неё была модная Nokia с красной полоской, клавиатурой и сенсорным дисплеем – последнее слово моды.
Сделав несколько звонков, она сообщила, что Гибрид заболел, Колян и Луис уже были в клубе, а Шрек только выехал.
– Долбоёб, блядь, – охарактеризовала Ленор поведение последнего.
– Больше никого не ждём? – уточнил я.
– Нет, больше никого.
– Тогда пойдём.
По эскалатору поднимались в полном молчании.
Выйдя из метро, Ленор попросила у меня зажигалку, и я с радостью с ней поделился. Однако радость испарилась, когда она спросила, знаю ли я дорогу до клуба.
– Боюсь, что нет.
– Бояться не надо, – парней это не красит, – ответила она и шагнула в переход.