— Иди сюда.
Минут через пятнадцать тихий офис имел несколько иной вид. Предметы туалета Наталии, да и моего тоже, были хаотически разбросаны по всей мебели и полу. Особенно причудливо располагались ее джинсы, которые свисали с телевизора в углу. Сама Наталия в чем мать родила свернулась калачиком на диване. Я находился от нее в непосредственной близости, лежа на спине, и одежды на мне было ничуть не больше.
— Алексей Николаевич, вы слишком активны, — игриво резюмировала Наталия.
— Утомил, что ли? Ты же молодая и озорная.
— Старый нашелся, — хмыкнула она.
Я глубоко выдохнул и, не глядя, погладил ее правой рукой. Попал, куда надо, с первого раза, потому что Наталия вздрогнула и тихонько охнула.
— На выборы сил не останется, — прошептала она. — И вообще, нам предохраняться надо.
— Точно, — ответил я, раздвигая ей ноги.
Еще минут через пятнадцать мы оба дышали тяжело, как в парилке. Да и разогрелись не хуже. Наталья издавала звуки, похожие на мурлыканье.
— Котейка ты, — ласково сказал я.
— Сам котейка с хвостейкой, — парировала она. — Смотри, доиграемся.
— До чего?
— До потомства.
— А может, я на тебе женюсь.
Наталия приподнялась на локте.
— Ну-ка, ну-ка, Алексей Николаевич, еще раз, пожалуйста.
— Для СМИ?
— Не шутите так, товарищ начальник.
— Да я и не шутил. Почти.
— Что значит почти?
Я задумчиво посмотрел на блондинку на стене, потом перевел взор на офис-менеджера. Пышностью форм она заметно уступала образу, созданному неизвестным художником. Впрочем, склонности к полноте я как раз не любил. И как раз в этом смысле у Наталии всего было в меру и вдоволь. Кроме того, она выгодно отличалась ясным умом и сообразительностью, всё понимала и запоминала с первого раза, умела и поддержать беседу, и помолчать, если надо. Ну а карие ее глаза, как я уже дал понять, были совершенно блядскими. По-моему, при виде их у любого мужика возникало одно-единственное желание: разложить ее тут же неважно на чем и даже невзирая на последствия.
Наталия тоже была моим человеком в штабе. Отыскал я ее на сайте знакомств, отмечая очередную сделку. Партнер отказался присоединиться ко мне по семейным обстоятельствам, а пить одному было стремно. Жила тогда Наталия на съемной квартирке вдвоем с сестрой-студенткой, в который уже раз уйдя от мужа. Мы обмыли мой успех шампанским и закусили какой-то хренью из фаст-фуда. Наталия, как ни странно, питала искреннюю слабость к этой мусорной еде. Потом мы с ней без долгих прелюдий принялись куролесить, причем сестра находилась в прямом смысле в полушаге — за фанерной перегородкой, разделявшей надвое спальню в хрущевке-двушке. Потом я высказал предположение, что мы поступаем непорядочно, потому что девушка страдает в одиночестве. Потом мы куролесили втроем.
Потом знакомство продолжилось. Выяснилось, что с Наталией есть и о чем поговорить. Работала она референтом у одного бизнесмена средней руки, продававшего то ли сеялки, то ли веялки. Круг ее обязанностей на предприятии был довольно размытым, включая в себя и рекламу, и связи с общественностью, и организацию корпоративов. Бизнесмен постоянно мотался то в Курган, то в Абакан, а прибывая обратно в родные палестины, уделял повышенное внимание именно корпоративам.
Выезжали туда и на машинах, и на катере, если погода позволяла. Наталия дирижировала этим беспокойным процессом и регулярно сама выгружала бесчувственное тело босса у порога загородной виллы. Словом, удивить ее чем-нибудь было трудно. В последнее время дела у бизнесмена застопорились, работников перевели на сокращенную неделю. Статью на рекламу, связи и корпоративы урезали до символической суммы. Так что мое предложение насчет выборов она приняла без колебаний, взяв отпуск за свой счет.
— Что там про женитьбу, Алексей Николаевич? Я не ослышалась?
— Не гони лошадей, рассмотрим твой вопрос, — ответил я.
— Ах ты, бюрократ хренов! Набрался у депутатов разной мерзости, уже нормальным языком сказать не можешь.
— Языком, говоришь?
— Тьфу на тебя! Развратник! Об одном вечно думаешь, как в том анекдоте про военных.
Я заржал.
— Шучу. Сегодня у нас, как в Пёрл-Харборе. Третьего налета японской авиации не будет.
— Не умничай, — сказала Наталия миролюбиво и прижалась ко мне. — А зачем вы с Фурсовым на кухне закрывались?
— Просто любезничали.
— Ну, хватит прикалываться.
— Секретные дела у нас, понимаешь?
— Не надо со мной, как с идиоткой.
— Ладно, только не проболтайся никому, — я сделал драматическую паузу. — Есть план по заброске дохлой крысы в лагерь конкурента…
Далее я рассказал ей то же, что и Володе. Практически слово в слово.
— А мы не рано начинаем? — спросила Наталия вполне здраво.
— Наоборот, в самый раз. В районной администрации уже директоров управляющих компаний собирали, чтобы за Филейкина агитировали. Пусть отвлекутся на нечто веселенькое.
— Этим Фурсов будет заниматься?
— Непосредственно нет. Его с обеда Макеев куда-то забирает, — сказал я. — Есть там какие-то орлы. Если честно, не вникал.
— Это я завтра без его общества обойдусь? — иронически спросила Наталия.
— Увы, придется тебе пострадать, — улыбнулся я. — Ты уж попробуй как-нибудь без Фурсова. А операция «Пролетарии против капиталиста» у нас на пятнадцать ноль-ноль назначена.
Фурсов вел свой внедорожник аккуратно, сохраняя при этом обманчиво-расслабленный вид. На самом деле водитель он был классный, мне за все время моих приключений и странствий попадались двое или трое таких же, не больше. Ехать было недалеко, но с утра город, как обычно, мучился в пробках. Снег почистили кое-как, и состояние дорожного покрытия добавляло адреналина. Наконец, мы ловко свернули в переулок за старой церковью, где раньше, еще на моей памяти, располагался склад, и остановились возле торца длинного, подъездов на десять, дома. Был он немногим новее церкви, но фасад недавно отремонтировали, а крышу перекрыли. Почти весь его первый этаж, слегка утопленный в землю, занимали офисы, магазины и магазинчики. Имелся также салон красоты. Соседняя с ним дверь без вывески вела в резиденцию Василия Александровича.
Мы потоптались у порога, сбивая снег с ботинок. От проезжей части к дверям вела элементарная народная тропа, дворник тут еще не появлялся, да и конь не валялся. Фурсов нажал кнопку звонка. Было слышно, как внутри играет бодрая мелодия. Потом, после того как на наши лица насмотрелись через экран домофона, дверь автоматически открылась.
Макеев-младший заседал посреди довольно обширного зала. Помещение офиса в прошлом было квартирой, впоследствии подвергшейся некоторой перепланировке. Зал (я его с первого раза почему-то окрестил newsroom), вел свою родословную от двух смежных комнат. Еще две комнаты — одна, дальняя, чуть побольше, и другая, ближняя к холлу, поменьше — дополняли общую панораму. Кроме того, из зала сразу справа от входа вел коридорчик в санузел и кладовку.
Мы вошли и поздоровались за руку. Василию Александровичу тяжеловато было вставать лишний раз. Это объяснялось как его тучной комплекцией, так и травмой, полученной им когда-то в автомобильной аварии. Человек он был действительно мягкий, чуждый высокомерию и пафосу. Внешне, кстати, совсем не походил на брата, разве что формой лица. В отличие от бойкого Георгия Александровича, чьими университетами стала жизнь, Василий Александрович закончил один со мной вуз, через команду КВН и клуб самодеятельной песни знал кучу народа и с удовольствием вращался в городском богемном кругу.
— Садитесь, ребята, — запросто пригласил он. — Алёна, присоединяйся.
Я сделал усилие, чтобы не поморщиться.
Алёна полноправно входила в состав штаба, но была чужим человеком. Ее появление стало первым сюрпризом, который преподнес мне кандидат. Изначально мы договаривались, что в кадровую политику он лезть не будет. Фурсов под видом водителя не считался: его приставили ко мне, по словам Георгия Александровича, для моей же пользы. Тогда я возражать не стал, и в том был свой резон. А по поводу Алёны имел место короткий, малоприятный разговор со старшим Макеевым. Как он заявил, она работала с ним и его братом раньше: в частности, на тех провальных выборах в районе, и Василий Александрович ее ценил. В итоге я уступил ему с условием, что она будет подчиняться мне и только мне. Интуитивно я ощущал, что пошел на это зря. Алёна уже четвертый день безвылазно паслась в офисе у Василия, объясняя свое поведение тем, что оттуда ей удобнее общаться с подрядчиками.
На нее были возложены обязанности контролировать изготовление всей печатной и сувенирной продукции кандидата в депутаты. В мирной жизни она трудилась в типографии со смешным названием «Сосо», которой владели три брата-грузина. Должность ее там называлась «менеджер по продажам», и я не сомневался, что ей, кроме зарплаты в нашем штабе, выходцами с Кавказа были обещаны хорошие проценты с договоров. Что касается круга подозреваемых в шпионаже, Алёна представлялась, пожалуй, самым слабым местом. Проверить ее по-быстрому было довольно затруднительно. Скажу откровенно, она мне не понравилась и просто субъективно. И не только тем, что держалась особнячком от нашего остального маленького коллектива. Было в ней нечто от людей того сорта, про каких обычно говорят: из дураков, но хитрый.
— Алексей Николаевич, вы не передумали насчет дизайнера? — спросила она, поджав губы.
— Не передумал и не думал передумывать.
— Зря. В «Сосо» очень хороший дизайнер.
— Только не надо больше про него, — попросил я. — Он, может быть, и хороший бутылочные этикетки делать, но здесь другие задачи стоят.
— Бутылочные этикетки тоже надо уметь делать, — возразила она.
— Надо, очень надо, — истово подтвердил я. — Знаете, что над воротами концлагеря было написано?
— Какого концлагеря?
— Не нашего, немецкого. «Каждому свое». Вот так.
Алёна приняла оскорбленный вид, как будто я собрался упечь ее в этот концлагерь, и отсела подальше от нас с Фурсовым.