— Это мы посмотрим по итогам сезона, — улыбнулся я.
— Слушай, а что ж вы меня с собой не взяли? — сменил тему Тимофей. — Я бы сфоткал этого деятеля как надо.
Я только плечами пожал.
— Кто его знает. Шеф, наверное, застеснялся.
— Он стесняется, а мне потом мудохаться полдня, — фыркнул ценитель каталонского футбола. — Решили хоть, кто на обложку пойдет?
— Понятия не имею. Политбюро еще не заседало, да меня и вряд ли позовут.
Вопрос с обложкой «Вестника» был самым ключевым из всех важнейших. Последнее слово всегда молвил сам Всеволод Георгиевич, исходя из только ему ведомых нюансов и соображений. Критическое значение имело поддержание архиточного баланса между федеральными и региональными начальниками, стратегическими партнерами и потенциально полезными фигурами. Если же вдруг какой-нибудь перспективный губернатор или платежеспособный мэр проникался желанием воспеть себя со своей вотчиной, шеф сам разруливал ситуацию. Федералам он объяснял, что издание еле сводит концы с концами, но, тем не менее, чуть позже отблагодарит их, и не просто так, а в двойном размере. Другим губернаторам и мэрам иносказательно давал понять, что появление на обложке журнала их собрата по цеху благословил федеральный центр.
Так мы и кувыркались. Обладавший врожденной обходительностью и приобретенным чинопочитанием, Всеволод Георгиевич не решался называть жесткие сроки, а, тем более, торопить VIP-клиентов. Поэтому дата сдачи номера в типографию вечно оказывалась плавающей, что не слишком радовало подписчиков. Для них тоже находили объяснение: валили всё на якобы скверную работу «Почты России».
На сей раз в ситуации с обложкой обозначились два основных варианта и один запасной. Одним из основных был благоухающий начальник с Шаболовки, другим — директор аналитического департамента Главного федерального счетоводства. Первого с шефом связывали какие-то отношения по линии его соучредителей. Второй был нужен для последующего созыва научного форума, куда Всеволод Георгиевич лелеял надежду затащить весь цвет счетоводческой мысли. Наука была слабостью нашего босса. В начале суровых девяностых он сделал бесповоротный выбор в пользу коммерции, но к ученым по-прежнему питал неподдельное почтение.
Самым забавным было то, что оба претендента до сих пор не знали об уготованной им участи. Интервью на Шаболовке неоднократно переносилось, а главный аналитик уже по третьему разу правил и переписывал свою статью. На случай краха обоих вариантов или переноса их на неопределенное время в загашнике держали писанину одного депутата Госдумы. Он также был пока не в курсе наших намерений, и имелся там дополнительный нюанс…
— Привет! — элегантно помахивая модным портфельчиком, в редакцию зашел Эрик.
— Привет! Третьим будешь, — дружелюбно откликнулся я.
Наш обозреватель-эксперт отпускал бороду, и результат уже был заметен.
— Ты на молодого Сталина похоже, — сказал я.
— На Сталина? Это хорошо, — степенно ответил Эрик. — А у него же вроде не было бороды?
— Не было, — покаялся я. — Просто что-то навеяло.
Эрик был самым молодым членом редакционного коллектива. Он приехал в Москву поступать в престижный вуз, да так здесь и остался. Образование получил действительно хорошее, как раз по профилю издания, бегло изъяснялся по-английски и переводил специальные тексты. Характер имел выдержанный, почти нордический. У незамужних сотрудниц считался потенциально выгодной партией. Были у него, по-моему, весьма уважаемые родители. Правда, в ранней молодости он слегка начудил, влившись в одно радикальное политическое течение. Тот период благополучно миновал без ущерба для его здоровья, но на мероприятия с участием первых лиц государства Эрика теперь не пускали. Вежливо отказывали в аккредитации без объяснения причин.
— У тебя аналитик всё пишет? — спросил я.
— Обещал сегодня к вечеру прислать, — без особой уверенности сказал Эрик.
Мое интервью было готово (нижайшее спасибо выходным). Оставалось нанести лишь несколько финальных штрихов и отправить его на согласование. Я включил компьютер и сделал большой глоток из уже остывавшей кружки. В этот момент громко скрипнула дверь.
— Вы таки думаете, тарифы потом не вырастут?
Как обычно, оператор Бакаев продолжил политинформацию откуда-то с середины. Был он еще одной неординарной личностью в издательском домике, с неоднозначной репутацией и очень широким кругом обязанностей. Кроме видеосъемок для сайта, он регулярно, при неизбежных наших авралах, помогал верстать журнал, а также разгружал привезенный тираж, передвигал мебель и менял перегоревшие лампочки. В последнем случае крепко выручал его рост в один метр девяносто девять сантиметров. Начиная примерно с середины лета, Бакаев откровенно хандрил. Виной происходящему явился его бракоразводный процесс, который сопровождался разделом имущества. Впрочем, интереса к общественной жизни, экономике и финансам этот нужный человек всё равно не утратил.
— Мы так уверены в обратном, что даже об этом не думаем, — заметил я.
— Куда идем? Что будет? — продолжал рассуждать Бакаев, который оперся могучим плечом о дверной косяк. — Понятно, перед выборами пыль в глаза пускают.
— Ты с Маратом вон пойди пообщайся, он тебе оптимизма прибавит, — посоветовал я. — У него всегда всё отлично, а отдельные недостатки — дело рук западных спецслужб.
— Блин, да он сам в съемной комнате живет в Люберцах и вечно в одних джинсах ходит.
— Зато мы спиваем гарно.
Оператор фыркнул.
— Всю страну растащили, а мы славим этих счетоводов!
— Иди в оппозицию. Примкни к Алисе, если она еще на кухне.
Бакаев только сморщился.
— А-а, мы это уже проходили. Я ведь сейчас Достоевского перечитываю, «Бесов». Предвидел Федор Михайлович, куда вляпаемся. И как было сказано! Затуманится Русь, заплачет по старым богам…
— Можно потише? Мне звонить надо, — вмешался Эрик.
— Что у тебя на личном фронте? — шепотом спросил я Бакаева.
— Одно и то же, — так же тихо поведал он. — Им лишь бы вытянуть из нас всё, что можно и нельзя. Самки. Хищницы!
— Может, тупо за бабки дешевле выйдет? И на фиг уже все формальные обязательства?
— А что? Тоже мысль. Только бабки где взять?
Солнце еще выше поднялось над Москвой, и в издательском доме наконец закипела работа. Последней в редакцию пожаловала Нонна Ивановна, зам главного редактора по творчеству. Как всегда, лицо у нее было то ли заспанное, то ли просто недовольное. Женская часть коллектива тут же, вместе с ней, удалилась на перекур. Я в тишине навел завершающий лоск на интервью и выслал его в пресс-службу «космического» начальника с Шаболовки. От себя присовокупил мольбу о скорейшем прочтении и согласовании.
Дверь снова отворилась, к нам в кабинет заглянула девушка Юля, недавно назначенная отвечать за связи с госструктурами.
— А где все? — спросила она.
— А мы кто? — уточнил я.
— Ой, да я про Нонну хотела узнать.
— Курит, здоровье губит. Тебе она зачем?
— Посоветоваться надо. Я с утра уже в мыле, — зачастила Юля. — Шеф дал указание выяснить, у кого нет виз.
— Каких виз? Для чего?
— Ты как будто жизнью компании не живешь, — попеняла мне она. — В октябре большая поездка запланирована. Везем делегацию Совета счетоводов в Голландию, по обмену опытом.
Я только воздел руки к небу. Совет счетоводов России (сокращенно ССР) был нашим поистине стратегическим партнером. Входили в него почти все главные счетоводы регионов и больших городов. От связей с ними зависели и подписка, и львиная доля платных публикаций. Наше руководство обхаживало их, как древние женихи царицу Семирамиду. Верховодила в Совете на правах основательницы депутат Госдумы со стажем Наина Степановна Грузилова, дама капризная и опасно переменчивая. Она жутко ревновала нас как раз к тому народному избраннику, чей опус отлеживался в резерве и мог быть пущен в ход в случае кризиса с обложкой.
— Ну и что с визами? — вежливо поинтересовался я.
Тут с шумом завалились наши дамы. Вдохнув никотина, они буквально воспрянули к жизни.
— Нонна, у меня беда! Я скоро уже свихнусь, — переключилась на мою непосредственную начальницу Юля.
— Что с тобой, солнце мое? — милостиво снизошла до нее Нонна.
— Мне надо связаться с посольством Голландии, — начала рассказывать Юля. — И ты представляешь, нет в Москве такого посольства! Нет, и всё.
— Да ладно, — не поверил Эрик, сидевший рядом со мной.
— Правда!
— Не может быть. Это ведь не Гондурас какой-нибудь.
— Гондурас, Гондурас в сердце каждого из нас, — тихонько пропел я.
Юля сердито посмотрела на меня из-под пышных бровей.
— Вам хорошо подкалывать, а мне на доклад к Вэ-Гэ через час.
Вэ-Гэ мы часто между собой звали шефа.
— А как ты ищешь? — встряла Нонна.
— Обыкновенно. Ввожу в поисковик слова «посольство Голландии», а он мне выдает полный ноль.
Эрик внимательно посмотрел на Юлю.
— А ты не пробовала вводить «посольство Королевства Нидерланды»? — аккуратно спросил он.
— Какие Нидерланды? — не поняла она.
— Государство так называется, официально.
Далее случилась немая сцена, как в театре.
Когда голландский вопрос был урегулирован, все разбрелись по рабочим местам и уткнулись в мониторы. Нонна углубилась в электронный план номера, потом неприветливо спросила меня:
— Что с твоим интервью?
— Уже отправил.
— Поторопи их, только вежливее.
— Уже поторопил.
С замом по творчеству у меня были непростые отношения. Поначалу всё развивалось нормально, однако с определенного момента между нами словно пробежала черная кошка. Подозреваю, что доброжелатели напели Нонне про мои якобы имеющие место нездоровые амбиции. Она, хотя и держалась очень уверенно, втайне, по-моему, переживала за свою должность. Предыдущий, еще до меня и до нее, состав редакции был зачищен под корень из-за бесконечных задержек со сдачей номера. Обходительный Вэ-Гэ долго терпел это безобразие, но затем махнул шашкой к