Эдвард стряхивает пыль с лацкана смокинга; больше всего ему хочется сейчас увидеть себя в зеркале, чтобы еще раз проверить, не испачкал ли он смокинг. Напералы здесь нет; впрочем, при полном свете, среди красивой мебели, на натертом полу Наперала выглядел бы совершенно иначе. Вероятно, он не был бы грозен, а доброжелателен, сердечен и величав, как сенатор Виснич.
А если Наперала снова его схватит? Сейчас у него для этого даже есть повод. Эдвард очень хорошо может себе представить их встречу: «Так как там у вас было с этим Круделем, молодой человек? Конкретно?»
Фидзинский пошел к Круделю уже после того, как получил приглашение к Висничам, после встречи с Иолой. Узкие деревянные ступеньки вели на пятый этаж, некрашеные двери, все в дырах и трещинах, как будто кто-то рубил их топором. Он постучал и увидел молодого мужчину, широкоплечего, с головой, посаженной на довольно короткой шее, немного опухшее лицо, глаза из-под густых бровей глядят серьезно и недоверчиво.
— Пан Болеслав Крудель?
— Ага. В чем дело?
Вот пригласить бы этого Круделя сюда, в салон Висничей. В потертых, мятых брюках и в свитере посадить на диванчик в стиле рококо, под голландское бра в углу, Подпоручик Виснич, Иола, Крудель. И вице-министр Чепек. Они схватили бы друг друга за горло. Крудель бросает Чепека на пол и тяжелой походкой, сутулясь, расталкивая гостей, идет к столу. Накладывает себе рыбу на тарелку, гору рыбы, льет коньяк в стакан. Переполох… Но Чепеку тоже палец в рот не клади. Он нашел бы, что сказать Круделю. Это только он, Эдвард, ни два ни полтора, словно идет посредине и ни на что не может решиться. Второй раз — и снова оказался тряпкой! В первый раз с Напералой, во второй — с Круделем!
— Вы кто?
Эдвард объяснил, все время чувствуя на себе внимательный взгляд Круделя, что он репортер из газеты, в которой работал Юрысь, поэтому считает своим долгом расследовать обстоятельства смерти капитана запаса, возможно, что-то удастся поместить в прессе… Завиша просил, чтобы Эдек не называл его фамилию и именно так объяснил Круделю цель своего визита.
Хозяин пригласил его в комнату. Там царил настоящий хаос: книги на полу под окном, одежда на стуле, Крудель поставил на стол большую металлическую пепельницу и предложил Эдварду сигарету.
— Значит, вас полицейская версия не устраивает?
Он напоминал боксера, который ищет слабое место у противника, чтобы нанести удар.
— Под каким соусом вы хотите все это подать? — продолжал он атаковать, не получив ответа на первый вопрос.
— Только правду.
Улыбка; Крудель расстегнул пиджак и почесывал себе грудь.
— Кто за вами стоит?
— Мне нужны детали, — вспомнил Эдек наставления Завиши. — Как можно больше деталей, ведь любая из них может быть важна, если по-настоящему займутся этим делом… В тот день Зденек у вас и вправду был в девять часов?
— Конечно был. А вы что хотели бы услышать? Вот вы говорите «детали». О них позже, они действительно могут быть важны. Если вы и в самом деле честный журналист, то можете сделать доброе дело. Я спросил: «Кто за вами стоит?», вы мне не ответили. Это значит, что кто-то есть. Не хотите, не говорите. Я знаю «Завтра Речи Посполитой», простите за откровенность, но я ничего хорошего от этой газеты не жду. Не исключаю другого, что кому-то по каким-то там причинам, такие случаи бывают, нужно узнать правду или хотя бы часть правды. Мне скрывать нечего. Ситуация достаточно ясная, и если у вас хватит смелости, то вы должны признать, что я прав: еще одна провокация. Эдек, то есть Зденек, был близок к левым молодежным кругам в политехническом. Я сказал только: был близок, но им вполне достаточно, чтобы поднять крик: «Преступление студента-коммуниста!» А этого Юрыся они убрали сами.
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что сказал. — Крудель поудобнее устроился на стуле и еще раз внимательно посмотрел на Эдварда. — Не думаю, чтобы вас подослала полиция.
— Простите…
— Хорошо, хорошо. Я не рассчитываю на то, что вы прямо напишете, кто его убил, но откровенно сказать можете: кого вы подозреваете?
— Не знаю.
— Но ведь какие-то подозрения у вас есть, если пришли ко мне! Кем был Юрысь?
— Журналистом. А раньше офицером «двойки».
— Вот именно. Теперь подумайте: он должен был много знать, а возможно, и вовсе не прекращал работать по своей старой специальности. Из таких мест редко уходят на пенсию. Вы его лично знали? Что он рассказывал?
— Да, собственно говоря, немного.
— Не могу вас понять. Вы ведете себя как посыльный, который пришел за письмом. Ведь вас это дело интересует, правда?
— Да, конечно.
— Тогда перейдем к деталям. Зденеку, моему приятелю, не повезло в любви. Может, вы хотите чаю? У меня здесь есть чай, даже, подождите-ка, и по рюмочке.
— Нет, спасибо.
Крудель пожал плечами.
— Не повезло не потому, что она его не любила, просто выбрал он себе не ту девушку… Да и о чем тут говорить! Мещанка, снобка и к тому же еще глупая. Я ему говорил: оставь, она не для тебя. Если только… — он махнул рукой, — ты не хочешь стать одним из них. Вы ведь знаете, кто такой Ратиган?
— Более или менее.
— Страшно коварная бестия. Витынская исповедовалась перед ним во всем и о Зденеке тоже. А я уверен, что у Юрыся была какая-то цель, раз он крутился вокруг секретарши пана председателя. Это был хитрый лис; может, ему надо было добраться до Ратигана?
— Он никогда об этом не говорил.
Крудель рассмеялся.
— Понятно, что не говорил. Кому-то он мешал. Полиции? Разведке? Вот они его и убрали. А теперь любой ценой хотят найти убийцу. Возможно, кто-то заинтересовался загадочным убийством Юрыся или они просто боятся общественного мнения… Ну а теперь скажите сами, можно ли найти лучшую кандидатуру: человек, который сочувствует коммунистам?
— Зденек ревновал девушку к Юрысю?
— Пожалуй, немного ревновал, но ведь он имел все, а не Юрысь. Я думаю, что Зденек просто не любил этого типа.
— Вам он о нем рассказывал?
— Как-то вспоминал, но без всякой злости. — Крудель включил электрическую плитку и поставил чайник. — Безнадежное дело, — сказал он вдруг. Потом подошел к Эдварду и встал над ним. — Напишите, если вам позволят, что видели этого Круделя, который только что вышел из каталажки. И что он все время повторяет одно и то же: в девять. Да разве это поможет? Даже если редактор пропустит и цензура не снимет? Даже если… — Он замолчал.
— Вы будете давать показания в суде?
— Буду, буду, если… — Крудель махнул рукой.
Вода закипела, он взял чайник и налил две кружки.
— Ничего, — сказал Крудель. — Ноль. Страна слепых! — неожиданно крикнул он. — Слепых! Слепых!
— Осторожнее, кружка!
— А вы, дорогой, не видите опасности? Гитлер тянет лапы, наверху грызутся, на востоке страны карательные экспедиции, тюрьмы полны…
— Не в этом дело.
— А в чем?
— Главное, — сказал Эдвард, — чтобы восторжествовала справедливость.
— Одна-единственная эта? Да беззаконие творится каждый божий день. Несправедливость — это основа, фундамент системы…
— Это демагогия. Я не люблю политики.
— Не любите? — засмеялся Крудель. — Так зачем же вы сюда пришли? Из-за того, что арестован невиновный? Какое значение имеет одно это дело? В крайнем случае, пример, доказательство…
— Минуточку, — прервал его Эдвард. — Меня интересует только дело Юрыся. И именно детали, подробности. Может ли кто-нибудь, кроме вас, подтвердить, что Зденек был здесь в девять часов? Хотя бы дворник?
Крудель вскочил из-за стола и быстрым шагом мерил комнату.
— А если, — сказал он наконец, — действительно кто-то был?
— Думаю, что это очень важно. Если ваши показания покажутся полиции сомнительными…
— А если, — повторил Крудель, — и в самом деле есть такой человек, то какие могут быть шансы? — Он остановился немного наклонившись. — Никаких.
— Вы шутите. В нашей стране суд независим, я юрист, кое-что знаю. Назовите мне фамилию. Жаль, что вы не сказали об этом раньше, давая показания на следствии, теперь это вызовет сомнения.
Крудель сел за стол, он казался очень усталым. Тер кожу на лице, словно мял пластилин.
— Представьте себе, — начал он, — в нашей прекрасной стране бывают люди без фамилий. Я уже об этом думал: этот человек, мой знакомый, который пришел ко мне как раз в девять и застал Зденека, не может или, во всяком случае, не должен давать показания… Понимаете?
— Кажется, да. Его разыскивает полиция, так?
Крудель молчал.
— Я не спрашиваю, — заявил Эдвард, — какое преступление он совершил, меня это не касается, но порядочный человек не будет, спасая собственную шкуру, отказывать в помощи кому-то, кого обвиняют в убийстве. — Эдварду казалось, что сейчас он берет реванш у Круделя. Удар был направлен точно. — Если столько говорят о справедливости, то играть нужно честно.
— Честь! Честь! — крикнул Крудель. — Этому вас учили в школе. Полицейские залпы, увольнения с работы, истязания невинных: вот ваши понятия о чести. Если бы даже я точно знал, что мне удастся спасти Зденека, я не уверен, стал бы я подвергать опасности того человека. Речь здесь идет не об одной человеческой жизни, а о деле.
— Подумайте еще, — холодно сказал Эдвард. Он понимал, что ему не нравится Крудель, что разговор с ним все время вызывает какое-то неприятное чувство. — Спросите своего знакомого. Я ведь могу сюда прийти еще раз.
— Приходите.
Перед приемом у сенатора, уже в вечернем костюме, он зашел на Добрую улицу. Шел снег, Эдвард поднимался по мокрым скользким ступенькам, а когда остановился на пятом этаже, то увидел пожилого мужчину в залатанной куртке, без шапки, тот сидел на пороге квартиры, находящейся на лестничной площадке рядом с комнатой Круделя. Мужчина, не торопясь, жевал краюху хлеба и внимательно наблюдал за Фидзинским. Эдвард постучал раз, второй, снял перчатку, посмотрел на часы — полез было в бумажник за визитной карточкой, но передумал, ему показалось неблагоразумным оставлять в этих дверях столь явный след своего прихода.