Радостное возбуждение, вызванное походом в магазин, постепенно уходило. Тело постепенно привыкало к новым шортам и майке, которые Цукка купила ей взамен старого, давным-давно украденного и уже порядком поизносившегося платья. Она поежилась, вспомнив, что с завтрашнего дня ей нужно начинать заниматься, чтобы поступить в школу в следующем году. Заниматься много и упорно, чтобы меньше чем за полгода выучить то, что другие учат за год. Выучить и сдать экзамены городской комиссии. Сможет ли она это сделать? Папа говорит, что сможет. Она знает папу не так давно, но он еще ни разу не ошибался. И она его не подведет. Ведь ей еще нужно искупить то, что она натворила в прошлом…
Сзади послышались шаги. Папа? Нет. Он ходит легко и почти бесшумно. Тяжелая мужская поступь — наверняка Саматта. Что ему надо? Вчера вечером большой дядька бродил по дому и саду, с любопытством щенка заглядывая во все углы и заставляя Карину вздрагивать каждый раз, когда она его замечала. Правда, сегодня он на весь день уходил из дома и вернулся только к самому ужину какой-то приникший. Наверное, не нашел то, за чем ходил.
На всякий случай Карина распрямила одну невидимую руку — нет, надо говорить «манипулятор», как учит папа — и не глядя отправила ее за спину, на всякий случай чувствовать чужака. Папа говорит, что тот не причинит вреда, но она слишком долго пряталась и убегала, чтобы вот так просто забыть старые привычки. Если он дотронется до нее, она уронит его, и очень больно.
Саматта, однако, к ней не притронулся. Он молча сел рядом, в полусажени, и принялся смотреть вниз, на бухту. Карина поежилась и привычным движением обняла себя за коленки. Чего ему надо?
— У меня есть дочь, — негромко произнес капитан. — Примерно твоего возраста. Два периода назад ей исполнилось двенадцать. Я ходил смотреть на нее… издали. Она удивительно быстро взрослеет. А ведь еще год или два назад выглядела совсем маленькой девочкой.
Карина промолчала. Зачем он рассказывает ей о себе?
— Знаешь, когда мы штурмовали отель… вернее, когда я уже стоял во дворе и смотрел, как ты плачешь, я подумал — а что, если бы на твоем месте оказалась моя дочка? Что, если бы на нее охотились здоровые мужики с автоматами? Знаешь, мне стало так паршиво, что захотелось дать самому себе по морде.
Молчание. Минуту спустя Карина слегка повернула голову и искоса взглянула на соседа. Тот сидел, скрестив ноги и устремив взгляд прямо перед собой.
— Почему ты смотрел на свою дочь издали? — осторожно осведомилась она. — Почему она не живет с тобой?
— Потому что мы с ее матерью разошлись три года назад. Мирно разошлись, без скандалов и претензий. Сейчас у нее новая семья. Новый отец, которого, кажется, она любит. Я не хожу к ним — зачем мне встревать в ее жизнь, заставлять разрываться между мной и матерью, мной и новым отцом? Пусть она живет в мире.
— Глупо, — решительно сказала Карина. — Если бы мой папа был жив, я бы ждала его каждый день. Наверняка твоя дочь тоже ждет тебя.
— Возможно, — Саматта склонил голову. — А может, и нет. Она только недавно выписалась из больницы. Тяжелая операция на печени. Она чувствовала себя очень плохо, и ее новый отец не вылезал из больницы, попеременно с матерью дежурил у постели. Он… тоже хороший человек. А у меня была работа — и очень немного свободного времени. И постоянные командировки, иногда очень долгие. Временами после возвращения мне казалось, что она почти забыла меня. Наверное, лучше, если она меня забудет совсем.
— Неправда! — горячо сказала Карина. Внезапно в душе у нее поднялась волна сочувствия к большому сильному мужчине, разлученному с дочерью. Ну почему, почему мир так несправедлив? Почему дети не могут жить со своими родителями? — Ты должен встречаться с ней!
— Спасибо, Карина, я подумаю, — Саматта кивнул. — Но я сейчас не о том. Карина, ты веришь, что я действительно жалею о том, что произошло? Ты можешь простить меня? Я знаю, что с тобой делали, и больше всего жалею, что сам не вытащил тебя из проклятого Института.
— Честно жалеешь? — спросила девочка, испытующе глядя на него. — Честно-честно?
— Честно-честно! — без улыбки кивнул мужчина. — Честнее не бывает.
— А почему тогда ты хотел поймать меня и вернуть в Институт?
— Потому что я профессиональный солдат, Карина. А профессионал обязан делать свою работу хорошо, даже если она ему противна. Мне давно стоило подать рапорт о переводе, но я все не решался. Наверное, даже хорошо, что меня выбарабанили. По крайней мере, не придется больше разрываться между совестью и долгом.
— Ладно, тогда мир, — Карина повернулась к нему и протянула ладошку. — Только больше ни в кого не стреляй.
— Я больше никогда не стану стрелять в детей, — согласно качнул головой капитан, осторожно сжимая детскую ладонь в своей огромной лапище. — Но есть много таких, в кого следует стрелять. Тот же директор Института, например.
— Папа говорит, что насилие редко что-либо решает, — решительно сказала Карина. — Раньше я бы тоже убила директора, если бы смогла дотянуться. А теперь не стану. Вдруг ему когда-нибудь станет стыдно за то, что он и его служащие натворили.
— Стыдно? — хмыкнул Саматта. — Очень сомневаюсь.
— Все равно, — упрямо сказала девочка. — Папа говорит, что убивают только слабые и трусы. Саматта, если хочешь со мной дружить, пообещай, что никого и никогда не станешь убивать. Ну, разве что уж совсем никак по-другому нельзя… — добавила она, поколебавшись.
— Раз твой папа так говорит, то обещаю, — кивнул капитан. — Я уже успел заметить, что он ничего не болтает просто так. Знаешь, Карина, тебе ужасно повезло, что вы с ним встретились.
— Я знаю, — согласилась девочка. — Он…
— Тихо! — внезапно произнес Саматта.
Что-то нехорошее происходило совсем рядом. Или нет, нехорошее — не то слово. Опасность — не непосредственная угроза, а что-то холодно-угрожающее, враждебное. Внимание чужого человека, направленное на Карину и немного на него самого. Он неосознанно потянулся к точке, откуда внимание текло.
Картинка перед плотно закрытыми глазами: густой кустарник в двух сотнях саженей, на склоне соседней горы. Человек в камуфляже. Вооружен, но тяжелый пистолет лежит в кобуре, в ладони — бинокль с электронным усилителем: наблюдатель, не убийца. Небольшая видеокамера с телескопическим объективом, направленный микрофон, остатки еды и бутылка простой воды в пакете под боком. Аккуратно прикопанные испражнения неподалеку. Пост наблюдения, размещенный как минимум с утра.
На границе зрения вспыхивают слова. Отчет: периметр участка не нарушен. Пассивная защита дома: задействована в обычном режиме. Непосредственная угроза: отсутствует, уровень эвристики — третий. Уровень тревоги: первый. Рекомендация: по возможности быстрое устранение наблюдателя. Средства активного воздействия сфокусированы на единичной цели, летальный режим запрещен. Супервизор уведомлен об угрозе. Оператор-стажер уведомлен.
Рядом — присутствие Карины. Эффектор в полной готовности, активирована силовая функция. Внимание! Оператор эффектора неквалифицирован, угроза случайных травм окружающих. Рекомендация: временно деактивировать эффектор, провести дополнительный тренинг оператора.
Саматта встряхнул головой, и наваждение пропало. Что случилось? Нужно побыстрее пообщаться с Дзинтоном. Неужели он и в самом деле что-то чувствовал?
— Карина, — спокойно сказал он. — Мы встаем и идем в дом. Сейчас же.
— Что…
— Здесь опасно. За нами наблюдают. Потом поговорим. Мне срочно нужно увидеть Дзинтона.
Он резко встал, осторожно поднял девочку за плечи и поставил ее на ноги.
— Пошли, — скомандовал он. Где наблюдатель — вон там? Тогда это дерево прекрасно скроет их от бинокля.
За деревом он приостановился. Карина недоуменно и встревоженно глядела на него.
— Ты чего? — спросила она.
— Я… — внезапно Саматта осекся. Что он ей скажет? Что ему вон на том склоне примерещилась засада?
— Он так заботу проявляет.
Саматта и Карина синхронно вздрогнули. Дзинтон появился совершенно неслышно, и теперь наблюдал за ними с ехидной полуулыбкой.
— Испугались, братцы-кролики? — подмигнул он. — Кара, там Цукка интересуется, когда ты собираешься начинать готовить ужин. С сегодняшнего дня ты вообще-то самостоятельно дежуришь по кухне, помнишь?
Карина ойкнула. Кухонное дежурство и в самом деле совершенно вылетело у нее из головы. Проскользнув у Дзинтона под мышкой — тот шутливо хлопнул ее по затылку — девочка бросилась вверх по тропинке. Проводив ее взглядом, Дзинтон повернулся к Саматте.
— Как тебе понравилась местная система защиты? — спросил он.
— Система защиты? — тупо переспросил капитан.
— Наблюдатель, которого ты видел — уж не думаешь ли, что научился ясновидению? Я показал тебе его средствами моей защитной системы. Она как раз закончила подстраивать интерфейс к твоим нервной системе и полуэффектору. Той неощутимой штуке, что сидит в тебе, как в Карине, но так и не сделала тебя девиантом.
— Значит, то, что я видел…
— Являлось следствием твоего подключения. Режим наблюдения, использующийся также для обучения. Так как тебе игрушка?
— М-да… — Саматта почесал в затылке. — Вот, значит, почему ты так хорошо подготовился к нашему появлению.
— Вовсе нет. Я знал о готовящемся рейде еще до того, как ваши фургоны выехали с территории Института. То милое местечко постоянно находится под моим наблюдением. Много внимания ему я уделять не могу, но о серьезных ситуациях осведомлен всегда.
— Ничего себе! — Саматта посмотрел на него почти с суеверным страхом. — Но как… Нижайше прошу сказать мне, господин Дзинтон, кто ты? Откуда у тебя такие возможности? Ты работаешь на Общественную безопасность? Или на армию?
— Саматта, — поморщился Дзинтон, — мы же договорились оставить в стороне высокий штиль. Меня тошнит от формальной вежливости, к которой вы прибегаете каждый раз, когда хочется самоунизиться перед лицом более сильного. Я понимаю, что каноны языка требуют, но все же говори по-человечески, а? Что же до сути, то… Видишь ли, капитан, вопрос, кто я такой, является достаточно сложным как с технической, так и с теологической точки зрения. У меня нет никакого желания его обсуждать здесь и сейчас. В будущем узнаешь правду, сейчас же у нас есть иные вопросы, которые сл