жные — кораллы, камни, стенки пещер и так далее. Они могут быть острым сами по себе, и на них могут оказаться морские раковины, у которых очень — ОЧЕНЬ! — острые края.
Он отогнул средний палец.
— Правило номер три: никогда не паниковать и не делать резких движений. Метаниями вы себя не спасете, но дополнительно навредить вполне можете. Типичная ситуация: иногда при погружении на глубину на определенном уровне, обычно саженях на четырех-пяти, начинается так называемая «ломка» — резкая боль в ушах и голове. Неопытные ныряльщики могут перепугаться и резко рвануть наверх. А такой фокус уже с глубины в пять саженей вполне может окончиться кессонной болезнью, пусть и не в самой тяжелой форме. Так что если вы вдруг попали в сложную ситуацию и не понимаете, что происходит, просто замрите и сделайте пять-шесть глубоких вдохов, пытаясь осознать проблему. Чаще всего даже короткая передышка поможет понять, что делать.
Он сжал кулак и махнул им в воздухе.
— Наконец, правило номер четыре: во всем, что касается воды, вы слушаетесь меня беспрекословно. Смотрите мне в рот и буквально выполняете все, что я говорю. Начнете артачиться или самовольничать — вылетите из воды пробкой и останетесь вечными дневальными. Итак, четыре правила: следить за снаряжением, за ощущениями, не паниковать и слушать меня. Вопросы есть?
— Господин Саматта, — немедленно прорезался один из людей-студентов, — а акулы нам не помешают?
— Акулы возле побережья не водятся, — усмехнулся бывший капитан. — По крайней мере, опасные для человека. Триллеры нужно меньше смотреть. Чем крупнее рыба, тем сложнее ей выжить вблизи суши, когда приходит волна. Крупных рыб просто вышвыривает на скалы, где они и погибают. Вообще у побережий уже не одно столетие не встречали акул длиннее локтя, что у нас, что на Западном. Для ныряльщика гораздо опаснее другие существа, которых в фильмах про морские приключения обычно не снимают — медуза-жигалка, например. Величиной она с ноготь, но одного прикосновения ее полусаженной длины щупалец или купола к коже достаточно, чтобы отправить вас в реанимацию, а то и прямиком на кладбище: очень уж неприятная вещь анафилактический шок. Или морские каштаны с длинными колючками — они легко прокалывают гидрокостюм и кожу и обламываются глубоко в мышцах. Извлечь такие обломки в полевых условиях крайне сложно, а нарывы от них весьма болезненны. Помереть не помрете, но намучаетесь досыта. Или, скажем, рыбка-полосатик. Она длиной всего в ладонь, но в период нереста обладает бешеным нравом, защищая свою территорию, так что нападает на все подряд. У нее маленький рот, но зубы выдаются вперед и покрыты ядовитой слизью, от которой начинается отмирание мягких тканей. Так что если она умудрится тяпнуть за палец, его придется отрезать. Ну как, успокоил?
Юноша нервно сглотнул и помотал башкой.
— Еще вопросы? Замечательно. Об опасных морских существах мы поговорим, но не сейчас. В очередной раз напомню четыре правила: следить за снаряжением, за собой, не паниковать и слушать меня. Ну, а теперь начнем наш первый урок. Перед вами, — он сдернул брезент с лежащего рядом агрегата, — акваланг «Скат-15» — старая, но надежная и универсальная армейская модель, пригодная и для новичков, и для ветеранов. Он состоит из следующих частей…
06.07.843, перидень
— Я все еще не убежден окончательно, — директор школы задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Да, за те две недели, что я наблюдаю за Яной, я не заметил в ее поведении никаких отклонений. Не зная о… ее необычных способностях, я бы ни за что не понял, что она отличается от нормальных детей. Но две недели — не так много. Я бы сказал, до крайности мало.
— Она не отличается от нормальных детей, поскольку сама совершенно нормальный ребенок, — пожал плечами Дзинтон, разглядывая ногти. — Она накрепко усвоила, что за пределами дома пользоваться эффектором нельзя, так что бояться здесь нечего.
— И все же… господин Дзинтон, ты должен меня понять. На мне лежит ответственность за жизнь и здоровье двух сотен детей в возрасте от десяти до тринадцати лет. А дети попадаются разные — добрые и злые, отзывчивые и жестокие. Особенно в средней школе: силенок, чтобы сделать пакость, уже хватает, а вот соображения и способности сочувствовать — еще нет. Что, если кто-то из старших школьников случайно или намеренно ударит ее? Сможет ли она сдержаться и не ударить его — или ее — в ответ? Я видел кадры по телевизору — некоторые девианты одним ударом пробивают трехмиллиметровую листовую сталь!
— Как я уже сказал, — терпеливым тоном произнес Дзинтон, — я ручаюсь, что она не применит свою силу за пределами дома. Разве что речь пойдет о жизни и смерти. Она прекрасно знает от старшей сестры, чем являлся Институт, и совсем не горит желанием попасть в такое же милое заведение.
— Старшая… — скривился директор, чувствуя, как в горле поднимается горечь. — Господин Дзинтон, я, разумеется, негодую при одной мысли о том, что делали с детьми у нас в городе. Втройне негодую — и как отец, и как человек, и как педагог. Но помещать в среду нормальных детей ребенка, чья психика искалечена многолетним пребыванием в Институте… Я решительно протестую. Я не приму никакие поручительства за ее поведение. Я просто не могу допустить…
— Две недели назад эта девочка с искалеченной, как ты утверждаешь, психикой стояла лицом к лицу с человеком, по приказу которой ее истязали. Она имела разрешение и полную возможность его убить — и не убила, — Дзинтон все так же безразлично рассматривал свои ногти. — Даже не ударила как следует — в отличие от полицейского следователя неделей позже, не сдержавшего эмоций и сломавшего ему челюсть. Я склонен полагать результат проверки исчерпывающим доказательством ее адекватности.
— О чем ты говоришь? — насторожился директор. — Где такое случилось? Кто мог дать ей разрешение убить человека?
— Я дал, — посетитель поднял на него скучающий взгляд. — Видишь ли, господин Сэки, я принимал участие в нейтрализации Института. И прихватил девочку с собой, чтобы и она поучаствовала. Остальное, извини, государственная тайна. Но мы отвлеклись. Сейчас мы говорим не о старшей девочке, а о младшей. Поскольку ты подтверждаешь, что не заметил в ее поведении никаких отклонений, я откланяюсь. У меня еще много дел.
Он поднялся со стула, слегка поклонился и направился к выходу.
— Но что, если она все-таки ударит кого-то? — в отчаянии сказал директор ему в спину. — Ведь ее сила хуже пистолета!
Посетитель остановился и повернулся к нему.
— Она гораздо хуже пистолета, — вежливо сказал он. — Я бы сравнил ее способности с крупнокалиберной гаубицей как минимум. При должной мотивации она в состоянии не только пробить стальной лист, но и обрушить здание школы вам на головы. Но ты педагог, господин Сэки, и прекрасно понимаешь, что рано или поздно дети вырастают. Ты предлагаешь растить их в изоляции, чтобы они считали себя изгоями? А как, по-твоему, им захочется поступить с отвергнувшим их обществом, когда они повзрослеют? Или их следует перебить всех до одного прямо сейчас, пока они еще не способны задумываться о жизни? Так нужно поторопиться — кое-кто из них уже через полтора-два года достигнет совершеннолетия.
Не дожидаясь ответа он повернулся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь в приемную. Директор остался сидеть в одиночестве, беспомощно приоткрыв рот. Дети вырастают? Да. Именно так. Будь проклят самоуверенный щенок, полагающий, что знает о жизни все! Разумеется, нельзя отвергать детей, не виноватых в своих особых способностях. Но и смешивать их с остальными…
Он неуверенно стер со лба выступившую испарину, и за дверями долго и радостно зазвенел звонок, возвещая конец занятий. Из коридоров и со школьного двора сразу же донесся нарастающий гул звонких детских голосов. Господин Сэки Арикуй тяжело вздохнул и грузно выбрался из своего кресла. Пора заниматься делами.
…и как они отнесутся к отвергнувшему их обществу?
— Смотри — папа!
Локоть Яны пихнул Палека в бок в тот момент, когда он и сам увидел Дзинтона, сидящего на тумбе у ворот школьного двора и беззаботно болтающего ногами в воздухе. Сейчас он казался совсем молодым — немногим старше выпускников старшей школы, расположенной в соседнем здании, сейчас текущих мимо него густым потоком. Если не приглядываться, то ему вряд ли можно дать больше шестнадцати.
— Он ваш отец? — недоверчиво спросил Цури, переглянувшись с увязавшимся за ними Камиром. — Да ты врешь, Яни. Он же молодой!
— Сам ты врешь! — обиделась Яна. — Он не настоящий отец, а приемный. Но он все равно классный. Эй, Дзинтон! — закричала она, замахав в воздухе ладошкой. — Мы здесь!
Дзинтон махнул в ответ рукой и спрыгнул с тумбы. Ловко лавируя во встречном потоке учеников, он подошел к детям и улыбнулся им.
— Привет, разбойники! — сказал он. — Ну и как дела?
— Здорово! — возбужденно сообщила Яна. — Госпожа Симица сказала, что послезавтра наш класс идет на экскурсию в исторический музей. У нас все занятия отменяются! Нас там переоденут в историческую одежду и покажут спектакль!
— А вы и рады! — хмыкнул Дзинтон. — Ох, лентяи. Ну ладно, что с вами поделаешь… Граждане, у вас какие-то планы имелись на погулять с друзьями?
— Нет! — быстро сказал Палек, прежде чем Яна успела вставить хоть слово. — Мы домой собирались. — Ему очень не хотелось, чтобы Яна ляпнула про намеченную вылазку в заброшенный дом чуть выше цунамиопасной зоны. Может, Цури и врал насчет спрятанного там клада, но все равно — что за удовольствие, когда на вылазку в, возможно, старое пиратское гнездо нужно получать разрешение взрослых? В конце концов, дом и до завтра никуда не денется, да и клад тоже.
— Ну, вот и здорово, — кивнул Дзинтон. — Потому что у меня для вас пара новостей и серьезный разговор. Извините, ребята, — он склонил голову в сторону Цури с Камиром, — но сегодня я ваших товарищей забираю. А завтра наступит новый день. В конце концов, интересны не только приключения, но и их ожидание, верно?