Они тут же собрались, сложили все в Тревлэйр – парашюты, масло, сумки с одеждой, бритвенные принадлежности. Я крутнул двигатель, он запустился, и я вручил Стью одну из табличек «ПОЛЕТ – $3».
– Сувенир, мистер Макферсон.
– Ты оставишь мне автограф?
– Если хочешь, – я положил табличку на крыло и написал: «ПОСМОТРИ НА СВОЙ ГОРОД С ВЫСОТЫ!», поставил подпись и протянул ее вверх, ему в переднюю кабину.
Мы со Спенсом пожали друг другу руки.
– Рад, что тебе все удалось. Ты совершенно полоумный, чтобы ради двух дней странствий проделать путь через всю страну.
– Это было здорово! Отправимся снова в следующем году, а!
Я встал на крыло и кивнул молодому парашютисту, думая, что сказать на прощание.
– Всего доброго, Стью, – вымолвил я наконец. – Делай то, что хочешь делать, помнишь?
– Пока.
В глубине его глаз блеснул огонек. Это был сигнал, что он чему-то научился и что я могу не беспокоиться.
Большой биплан вырулил на взлетную полосу, побежал против ветра и поднялся в воздух. Двое помахали мне из кабины, и я помахал им в ответ, представляя себе, как я выгляжу со стороны, если смотреть их глазами, – одинокая фигурка на, земле, которая становится все меньше, меньше и наконец совсем теряется из виду. Я стоял и следил за Тревлэйром, пока он не исчез на западе. Теперь в небе больше ничего не осталось. Стью и Спенс тоже последовали примеру Пола. Ушли, но и не ушли. Умерли, но вместе с тем остались живы.
На стоянке меня окружали современные самолеты, но по дороге обратно, проходя между ними, я вдруг ощутил, что это они, а не я, попали в чужое время.
Глава 18
ПОСЛЕПОЛУДЕННОЕ НЕБО было мрачно-серым, легкий дождь капал на ветровое стекло. Знаменитый Американский Воздушный Цирк состоял теперь из одного человека и одного биплана, которые одиноко бороздили небо.
У меня был бак бензина и одиннадцать центов в кармане. Теперь, если я захочу есть, мне придется найти там внизу кого-нибудь с тремя долларами в кармане и страстным желанием полетать в дождь.
Перспектива была не из лучших. Кирксвилл, Миссури, отпадал, поскольку на его полях выстроились рядами копны сена, а на пастбищах бродили стада коров. Кроме того, в Кирксвилле дождь полил сплошной стеной, пытаясь превратить город в первое по величине внутриматериковое море. Ветровое стекло превратилось в водяную дощечку, привинченную к самолету. Летать было неприятно.
Когда мы, разбрызгивая дождь, свернули в сторону от Кирксвилла, я вспомнил о городке к северу от нас, где стоило попытать счастья. И снова промах. Одно неплохое поле, на расстоянии одного квартала от города, было уставлено тюками сена. Другое было окружено изгородью. Третье – опутано по периметру высоковольтными линиями.
Мы с бипланом задумчиво кружили, не обращая внимания на взлетную полосу и ангары на расстоянии мили к югу. Здесь можно было бы неплохо поработать, но миля – это чересчур далеко. Никто не станет идти целую милю под дождем, чтобы покататься на самолете. Наконец, опять едва не зацепив плотный Кирксвиллский дождь, мы приземлились на поле, огороженном забором, в надежде, что в нем где-то найдется калитка. Когда колеса коснулись земли, из-под них выскочила лиса и прыгнула, ища убежища, в ближайший стог.
Разрывов в заборе не было, но откуда-то появились двое мальчишек, исполняя роли, назначенные им провидением, невзирая на то, солнце в небе или дождь.
– Эй, где здесь ворота?
– Здесь нет ворот. Мы перелезли через забор. Здесь невдалеке есть аэропорт, мистер.
Дождь усилился.
– Ребята, если кто-то захочет покататься, он может как-то сюда пробраться?
– Кто его знает? Я думаю, ему придется лезть через забор.
Еще одно поле вычеркнуто из списка. Значит – в аэропорт. Там должны знать о подходящих местах. Еще два часа – и летать будет уже слишком темно, учитывая дождь и облака, скрывающие солнце. Я избрал аэропорт, поскольку понятия не имел, куда еще можно податься.
Даже здесь пришлось бороться. Вдоль одного края посадочной полосы шел забор, другим она примыкала к кукурузному морю. В этом аэропорту садиться было сложнее, чем на всех полях, которые мне попадались, и я подумал, что даже если это место будет кишмя кишеть пассажирами, я не стану катать ни одного. Все, что я мог сделать, чтобы удержать биплан посреди полосы между препятствиями, – это управлять им, ориентируясь по дрожащим и скачущим очертаниям по обе стороны кабины, и надеяться, что путь впереди свободен.
У конца полосы меня ждали под дождем пять металлических ангаров, истекающих водой, ветровой конус и пикап, из которого за мной наблюдало любопытное семейство. Когда я, не глуша мотора, поднялся в кабине, из машины с водительского места вылез мужчина; он был без футболки.
– Нужен бензин?
– Нет, спасибо. Бензина хватает. Ищу место, где бы можно было полетать.
Я развернул свою походную карту, показал на городок, лежащий в двадцати милях к юго-западу.
– Что ты знаешь о Грин Сити? Есть ли там куда сесть? Сенокос, пастбище или что-нибудь подобное?
– Конечно. У них там есть аэропорт. К югу от города, возле водохранилища. Что делаем? Распыляем удобрения?
– Катаем пассажиров.
– А! Да, Грин Сити – место неплохое. Однако немало людей могло бы полетать с тобой прямо здесь. Можешь остаться здесь, если есть желание.
– Далековато от города, – ответил я. – Нужно быть поближе к городу. Никто не придет, если ты слишком далеко.
Дождь на мгновение стал потише, и небо на юго-западе выглядело не таким мрачным, как час назад. Снова отправиться в полет – означало расходовать бензин, запасы которого не удастся пополнить, пока не заработаешь немного денег, но в то же время, если бы мы остались в аэропорту, то оказались бы без работы и еды.
– Хорошо, я, пожалуй, полечу. Мне нужно поспешить, пока светло.
Минутой позже мы промелькнули между кукурузой и забором, поднялись над ними в воздух и повернули на юг.
В этой части Миссури холмы проплывали мимо меня, словно огромные зеленые морские волны, гребень которых пенился брызгами деревьев, а подножия таили в себе дороги и маленькие деревушки. Не лучшая местность, чтобы по ней ориентироваться. Нет четких разделительных линий дорог с севера и юга, которые сеткой покрывают более северные штаты. Я обнаружил, что нос самолета нацелен чуть южнее чуть более светлого сероватого пятна в небе – это было заходящее Солнце.
Грин Сити. Какое название, какое образное, поэтическое имя! Мне представились высокие вязы, раскачивающиеся на ветру, улицы в виде аккуратно постриженных газонов, тротуары, погруженные в летнюю тень. Я прильнул к ветровому стеклу, выискивая город глазами. Прошло некоторое время, и он показался у нас перед носом. Вот водохранилище, вот высокие вязы, вот водонапорная башня, вся серебристая, а на ней черные буквы ГРИН СИТИ.
И вот, наконец-то, аэропорт. Длинная дорожка, идущая по гребню гор, еще уже, чем та, с которой я недавно взлетел. На какое-то мгновение я даже засомневался, что биплан вообще на ней поместится. С каждой ее стороны были набросаны кучи рыхлой земли. Дорожка заканчивалась на вершине утеса рядом цистерн. Где-то посреди ее, едва не вылезая на полосу, приютилось металлическое строение. В Грин Сити был самый сложный для посадки аэропорт, который я когда-либо видел. Я бы не выбрал этот клочок земли даже для вынужденной посадки в случае остановки двигателя.
Однако там был ветровой конус и ангар. На подходе к полосе торчали телефонные провода, а когда я низко прошел над землей, то увидел, что дальняя часть дорожки виляет сначала влево, затем вправо. По краям узкой извилистой посадочной полосы через каждые пятьдесят футов стояли высокие деревянные столбы-маркеры. Владелец аэропорта, должно быть, решил, что если ты выскочишь за полосу, то все равно повредишь самолет, поэтому столбы, отшибающие самолету крылья, особенно ничего не изменят. Я увидел, что зазор между ними и кончиками крыльев будет около восьми футов, и похолодел.
Мы еще один, последний раз прошлись над полем, и когда мы это сделали, с проселочной дороги свернули два мотоцикла. Они резко затормозили на краю травяного ковра, желая понаблюдать. Когда наши колеса коснулись земли, надвигающаяся часть дорожки скрылась у меня из виду. Я, затаив дыхание, наблюдал, как белые маркеры проносятся у кончиков крыльев. Я старался как никогда держать самолет строго по центру полосы и изо всех сил жал на тормоза. Прошло мучительных пятнадцать секунд, мы замедлились до скорости пешехода, очень аккуратно манипулируя газом и тормозами, развернулись почти на месте и порулили назад, к дороге и мотоциклистам.
Когда я выходил из кабины, мне было очень интересно, сколько бензина и еды можно купить за одиннадцать центов.
– Ребята, не прочь слетать? Грин Сити с высоты птичьего полета, замечательный вид. Для вас особо длинный полет, раз вы так меня встречали. По три доллара с каждого.
Я с ужасом слушал собственные слова. Катать пассажиров с этого поля? Я с ума сошел!
Но один раз я тут приземлился, значит, смогу и еще раз. Для чего этот самолет был построен, если не для того, чтобы катать пассажиров?
– Давай слетаем, Билли! – сказал один из парней. – Я никогда не поднимался в воздух на таком открытом старом трудяге, как раз на таких отец учился летать. Сможешь взять нас вдвоем?
– Разумеется, смогу, – ответил я.
– Хотя, стоп. Боюсь, что у нас нет денег.
Они стали рыться в карманах, собирая отдельные зеленые купюры.
– У нас всего пять пятьдесят. За эту сумму ты нас покатаешь?
– Хм… ну раз вы так быстро прибежали сюда… О'кей.
Я взял пять долларовых купюр и две серебряные монеты и вдруг почувствовал огромное облегчение. Пища! У меня на ужин будет бифштекс!
Я выгрузил вещи из передней кабины, посадил пассажиров и пристегнул их ремнями, подсознательно затягивая крепления несколько туже, чем обычно.
Усевшись в свою кабину, я аккуратно выровнялся вдоль наклонной травяной дорожки и нажал на ручку газа. Несмотря на все признаки того, что я слишком далеко пытаюсь уйти на шатких ногах, я был рад, что лечу с пассажирами. Сейчас я постепенно вступал в полноправное владение деньгами, которые лежали у меня в кармане, и через несколько минут гудения в воздухе мне останется только приземлиться и поужинать. Я снова осмотрел окрестности, пытаясь найти, где еще можно было бы приземлиться, но не нашел ничего. Холмы, поля, все слишком маленькие и чересчур далеко от гор