– А сейчас кто отдает вам приказы? – задал еще один вопрос подполковник.
– Только ректор, Борис Борисович. Но если он будет требовать обналички или перевода средств куда-либо, я сразу скажу об этом следователю… Меня уже трясут, как грушу…
– А если потребуют перевести в инвестиционный фонд «Парус»…
– Если ректор потребует, то выполню приказ, ведь у нас с фондом «Парус» договор… В прошлом году я переводила на какие-то счета: мне Полозова приносила письмо от них… Но там все законно, у нас с ними официальный договор. Даже следователь вопросов не задавал…
– Кто письмо подписал? – спросил Дроздов.
– А я помню? Я на реквизиты смотрю, а не на подпись.
– А какова общая сумма перевода? – продолжил бывший ректор.
– Да там десятка три платежек прошло, потому что такой суммы на счетах не было. А всего где-то около двухсот миллионов рублей.
– Неплохо, – оценил Дроздов, – пусть будет и так. Но вы уж там держитесь.
– А за что мне держаться, если я одинокая женщина?! Потому меня трясут, как грушу, все кому не лень! А когда мне личную жизнь устраивать, когда я сгораю на работе. А потом еще и посадят неизвестно за что… Ой, – вдруг вспомнила главбух, – вы уж меня простите… Просто с языка слетело.
– Вот когда с языка слетает, тогда и сажают, – просветил женщину профессор Дроздов. – Спасибо, вы нам очень помогли. Желаю вам хорошо провести выходные.
Завершив телефонный разговор, профессор посмотрел на гостя и усмехнулся:
– Именно эта дама утверждала в своих показаниях, что я заставлял ее обналичивать деньги, которые потом оставлял себе. Следователь в омском изоляторе даже листы с текстом ее признаний показывал. А как это возможно, если в университете никаких следственных действий не происходило? А еще эта одинокая женщина за год моего вынужденного отсутствия поменяла свою корейскую микролитражку на «БМВ»-купе, который стоит шесть ее годовых зарплат, если не больше. Я в ценах на машины не разбираюсь. Но мне об этом Борис Борисович сказал.
– Про Рачкову ректор ничего не рассказывал?
– Ничего, ни плохого, ни хорошего: он ее страшится как огня. Боится, что скажет что-то не то, а ей передадут. Хотя от меня что скрывать… Я уже сообщил ему, что докторская диссертация Светланы Тимофеевны – это сочинение на тему, а никак не научная работа, претендующая на какие-то открытия. Грамотное изложение фактов, утверждения, не требующие доказательств, очень много говорится о задачах, стоящих перед новыми поколениями российских исследователей… Очень много надергано из моих работ, причем без ссылок на мое авторство… Диссертацию писала Полозова, я даже не сомневаюсь а этом. Она считала, что я не буду указывать на плагиат… Да и как я укажу, если я в омском СИЗО за три тысячи километров. Конечно, меня туда упрятали не для того, чтобы я помешал защите, но за что-то меня все-таки отстранили и от научной, и от преподавательской деятельности. Мне даже толком ничего и не предъявили. Только ничем не подтвержденные показания главбуха и двух мамаш, незнакомых друг с другом, но написавших как под копирку о том, что за поступление их сыновей в Университет промышленных технологий они давали взятку ректору Дроздову в размере полутора миллионов рублей каждая. Я помню этих парней: они завалили первую же сессию, ни сдав ни одного зачета, ни одного экзамена, прогуляв производственную практику. Один мне заявил, что не хочет здесь учится, потому что очень скоро переедет в другую страну на постоянное место жительства. А второй сказал, что мечтает стать блогером, а для этого учиться не надо – нужен только талант, которого у него в избытке.
– В Омск вас отправили, потому что в неблаговидных действиях вас обвинила директор омского филиала «Промтеха» Виктория Викторовна Ковтун…
– Которую я в глаза не видел, – подхватил Дроздов, – то есть видел, конечно, но никогда не общался с ней наедине, без свидетелей. Она написала на меня донос, а потом не смогла опознать меня, когда ей предъявили пятерых мужчин, в том числе и меня…
– Она вас не смогла узнать дважды, – напомнил Гончаров.
– Может, еще по пятьдесят капель? – спросил профессор. – Если вас остановят сотрудники ГИБДД, ваше удостоверение поможет?
– Смотря какие сотрудники остановят, – пожал плечами Игорь, – но вообще я не сажусь за руль, если выпил. А если вдруг случается, как сегодня, что выпью чуть-чуть и от меня не будет пахнуть алкоголем, то никто же не заставит полковника полиции просто так дышать в трубочку. Да и не остановят меня, если правила не буду нарушать.
– Если что, можете остаться у меня, – предложил Дроздов.
Гончаров не остался. Поехал домой, и, как ни странно, его все же остановил инспектор. Игорь опустил стекло, протянул молоденькому лейтенанту водительское удостоверение. Тот осветил его фонариком и тут же расплылся в счастливой улыбке.
– Товарищ подполковник, мы всем отделом смотрели сегодняшнюю программу! Огромное вам спасибо от всех наших ребят, что поймали этих подставщиков. А то от нас каждое утро на разводах требовали, чтобы мы… чтобы кровь из носа… А вы еще и их главаря схватили!
– Не я, а ваша патрульно-постовая службу. Их благодарите.
– Нет, мы знаем теперь, кто нам помог! Ипатьев вас показал на месте задержания; он так и сказал, что, если бы не подполковник Гончаров, еще долго бы страдали простые граждане…
Тут же он вернул удостоверение и, отступив на шаг, взял под козырек:
– Счастливого пути.
Гончаров возвращался домой, где его никто не ждал. Ехал, вглядываясь в наступившую ночь, пытался понять, чем же он сейчас занимается – он, который уже не полицейский опер и еще не сотрудник Следственного комитета. Хотел раскрыть убийство Карпоносенко, но Лев Борисович оказался жив, здоров и вполне счастлив, отойдя от всех дел. Есть еще не раскрытые убийства, например, Александра Анатольевича Калитина – отца Лены. Но еще неизвестно, убийство это или дорожно-транспортное происшествие. Пропал инженер Тимофоеев, или, как называли его все знающие люди, Шурик, потому что герой популярного фильма тоже носил фамилию Тимофеев. Но дело о его пропаже никто не возбуждал. Вполне возможно, что Александр жив и здоров, только напуган сильно всеми этими смертями вокруг его семьи. Возможно, так оно и есть: сидят Тимофеевы – Саша и Настя вместе с сыном Славиком – в Италии и не дают о себе знать. Ведь после гибели отца Лены ей отправили племянника, а с какой целью?..
Все это крутилось в голове, и ответов на вопросы не было. Но главное, о чем прочти непрерывно думал Гончаров: как задержать того человека в шикарном костюме и на дорогом автомобиле, которого так боится соседка Жаворонковых. И не только она.
Глава семнадцатая
Картофельного поля не было. От него остался небольшой островок возле старой бани и дровника, накрытого листами серого шифера. Зато стоял новый дом.
Это была не обещанная соседом изба-шестистенок. Это был терем с остроконечной крышей, украшенный искусной резьбой. Резными были наличники, ставни и высокое просторное крыльцо, на котором уже располагался стол с самоваром. За столом сидели сосед Иван Егорович и пара мужиков в майках.
Игорь вышел из «Рендж Ровера» и помахал рукой старику.
– Это ты? – удивился Иван Егорович. – А то я смотрю, незнакомая машина едет. Один приехал, что ли? А где жена?
– Уволена за несоответствие занимаемой должности! – крикнул Гончаров.
– Ну тогда ладно, – махнул рукой старик, – а то я уж подумал, случилось что. Вдруг заболела. А ты заходи, чайку с нами выпей.
Гончаров поднялся на крыльцо, пожал руки мужикам, оказавшимся плотниками.
– Нас тут трое человек собирались работать, – объяснил один из них, – Егорыч сказал, что надо помочь хорошему человеку. А когда мы узнали, кому помогаем, то еще пятеро вызвались. Всего получается восемь. Так что быстро управились.
Гончаров уселся за круглый стол, а сосед налил ему чай в граненый стакан с подстаканником.
– Каждому российскому гражданину по закону положены тридцать кубов строевого леса бесплатно, – начал докладывать старик, – например, я и моя старуха такой возможностью не воспользовались, а потому пошли в районную администрацию, и там нам выписали порубочные билеты на шестьдесят кубов. Но не будем же мы с ней на старости своих лет сами лес валить. Я позвонил двоюродному племяннику в Архангельскую губернию, где он управляет леспромхозом, обрисовал создавшуюся ситуацию, и он согласился поставить мне эти кубы в обмен на наши порубочные билеты. И через два дня пригнал сразу аж три лесовоза. И ведь кубы – не сосна, не елка, а лиственница. Мы ее и на сваи пустили, и на стены. Да еще на стропила осталось. А кое-что обменяли на шпунтовую половую доску из березы…
Игорь пил чай, закусывая пирогами с какими-то ягодами.
– Вкусный пироги, – оценил он, – только с чем они?
– С морошкой, – ответил старик, – ее всегда у нас на болоте много было, а в этом году особенно. Жена сказала, что с одной кочки собирает чуть ли не треть десятилитрового ведра. Она и сейчас там на специальной табуреточке сидит… После обеда пойду заберу ее: она с двумя ведрами пошла. Мы же людям ее раздаем, варенье из нее делаем и тоже раздаем.
После чая сразу пошли осматривать дом изнутри. Гончаров, восхищенный тем, что открылось его взору, молчал и крутил головой. А Иван Егорович проводил экскурсию.
– Печку и камин я лично выложил. Я же потомственный печник, а в участковые пошел, потому что надо было кому-то, никто не хотел, так как никто не уважал тогда участковых. И ты попробуй только реквизировать самогонный аппарат: мужики за топоры, а бабы воют и вслед плюют… Но вроде у меня дело пошло. А печки я в свободное время за так людям ставил… Изразцы вот эти, что я тебе теперь положил, из Петергофа: там старый дворец ломали и все старье на свалку: мы с одним мужиком поехали и загрузили мой служебный «уазик» по самый брезентовый верх… Два раза съездили. Я в сарае у себя четверть века это добро хранил. Изразец голландский, семнадцатый век. Говорят, что во дворце у Меншикова, что на Васильевском, такие же… А ты мне ответь на один вопрос, который нас тут всех иногда мучает. Почему про тебя сначала хорошее говорят… мол, гордимся этим человеком, потом, мол, ты врагам продался и в оборотни записался. А теперь вот снова – герой. Вчера опять кого-то поймал. Моя бабка смотре