Он подошел к ней, протянул стакан воды.
– Я уважаю твой траур, что бы ты себе ни думала… Можешь поехать к нему на могилу… Я выделю водителя и охрану… На седьмой день, как у нас положено. Хотя извини, и у тебя тоже.. Ты ведь приняла ислам, когда выходила замуж… Идеальная жена, – сказал и вышел, а ее чуть не задушило возмущение, злость, ярость… Траур он уважает ее? Мерзавец! Человек, сначала убивший Карима, а потом надругавшийся над ней на ее семейном ложе, когда тело ее мужа еще не остыло! И самое ужасное, что она не сопротивлялась, что в конечном итоге позорно сдалась… Слабая, ничтожная сучка, всегда готовая расставлять ноги по первому его требованию… Как бы она мечтала освободиться от этой зависимости… От этой одержимости… Даже через года, через расстояние, через ненависть преследующую ее…
ГЛАВА 32
На удивление Васель дал Владе личное пространство, почти избавив от своего присутствия в ее жизни. Резиденция была огромная, поэтому они почти не виделись. Только изредка, в комнате у Микаэла или на прогулках, где Увейдат старался проводить достаточно времени, чтобы узнать мальчика лучше и привязать его к себе. Влада предусмотрительно разузнала часы, в которые его рабочий график позволял общаться с ребенком, и специально организовала свой день так, чтобы они не пересекались, проводя свободную от игр с Микаэлом часть дня в комнате, якобы за работой над новой книгой. Но работы никакой не было. Она не могла писать… Словно что – то перекрыло ее вдохновение, как будто слова в голове закончились… Она часами смотрела на пустую страницу вордовского файла и сгорала от злости и беспомощности… А ведь сроки поджимали. Очевидно, издатель готов был войти в ее положение из – за смерти мужа и последовавших пертурбаций, официально она сказала, что уходит в себя, что прекращает на некоторое время взаимодействие с окружающим миром, желая избежать инсинуаций по поводу ее жизни на территории Васеля, но вся эта подвешенная ситуация не могла продлиться вечно. Шел четвертый месяц, как Карима не стало… Официальный траур у нее заканчивался через четырнадцать дней… Старинная мусульманская традиция – соблюдать траур четыре месяца и десять дней – идда, скорее всего, изначально был связан с тем, что уровень развития медицины позволял наверняка определить, что женщина может быть беременна от покойного мужа, только на пятом месяце, когда живот был бы уже виден. Сейчас это условие соблюдалось формально, хотя даже оно казалось для Влады чудовищным – она не понимала, почему женщина должна снять траур за такой короткий срок, почему вообще у этого срока есть рамки… Как вообще можно думать, жить активной жизнью и тем более думать о новом замужестве, как это нередко было, спустя всего четыре месяца после кончины супруга…
Владу пугало, что свое «уважение» к ее трауру Васель увязал именно с этими пресловутыми правилами. Что как только официальный срок закончится, он снова покажет свое истинное лицо, и она боялась этого лица, она не понимала, что от него ожидать… Оно проступало все чаще и чаще в его взоре, мимике, жестах при их редких встречах. Этот тяжелый взгляд, наполненный вожделением, пороком, алчностью… Он был ей хорошо знаком, и даже если бы он смеялся ей в лицо, доказывая, что ему плевать на нее, что чувства остыли и она свободна, как ветер в поле, она знала, что он блефует… И он знал, что она знает… Она была его пленницей… В прямом и переносном смыслах слова…
А еще Влада буквально с первой недели задавалась вопросом, где его жена… Формально, Мирна числилась в супругах Васеля. Согласно открытой информации, у них была дочь Мадлен, названная в честь бабки Увейдата, жены его деда по отцу, но вот никаких совместных фотографий в интернете кроме тех, которые были сделаны в первый год их жизни, не было. Словно действовал негласный запрет на эту тему, словно женщины и не должно было быть в его жизни… Вопросы буквально съедали ее, но она держала язык за зубами, понимая, что любые ее расспросы станут известны Васелю, а этого ей не хотелось от греха подальше…
О том, что официальный срок ее траура закончился и он об этом не забыл, она поняла, когда после очередной прогулки с сыном зашла к себе в комнату и обнаружила там полностью забитый новой одеждой шкаф- все, начиная с самого интимного, заканчивая красивейшими вечерними платьями дорогущих брендов… Он недвусмысленно давал ей понять, что ей придется выбираться из кокона ее отчуждения. И это пугало с неистовой силой… Пугали его планы, не совсем ей понятные. А главное, пугали ее собственные эмоции… Эмоции к мерзавцу, к чудовищу, к убийце ее мужа… Деспоту и тирану…
Ей была нестерпима мысль о том, что она стала чувствовать предательскую потребность ухватить его образ хотя бы краешком глаза. Издалека, на расстоянии, но увидеть его статную фигуру- неважно – плавающую ли в бассейне, занимающуюся ли вечерней пробежкой, увлеченную ли чтением газет и документов в гостиной. Она сотни тысяч раз внушала себе, что это не так, что дело лишь в полном вакууме общения, но факт оставался фактом- Влада подсознательно тянулась к нему, хоть и нивелировала любой намек на это при их личном контакте, упорно опуская глаза в пол, и давая волю чувствам и эмоциям только за закрытой дверью в своей комнате.
А еще предательски о себе говорила физиология… Она привыкла к мужской ласке, любила секс, и ей его не хватало… Вот так банально и просто… В один из выездов на шоппинг в город она даже умудрилась купить невесть откуда оказавшуюся в магазине нижнего белья игрушку для самоудовлетворения… Этим ее всегда поражала Сирия. Столь набожная, консервативная страна, и столь открытая для таких тем в семейной жизни, стоит только зайти в магазин нижнего белья, можно было найти все, о чем только может фантазировать мозг, а главное, что люди не стеснялись такие вещи продавать и покупать, потому что по умолчанию предполагалось, что клиенты – люди семейные, ну не пойдут здесь проститутки вот так, в открытую, покупать такие товары, а раз семейные- то все можно, все, что происходит за дверью в спальне, дозволительно…
Игры с собой немного помогали ей восстанавливать баланс физический, хотя на уровне психологическом неизбежно толкали в пучину стыда и самобичевания. Влада упорно пыталась представлять в своих фантазиях Карима, хоть это и доставляло ей щемящую боль от утраты, но в конечном итоге, ее мысли неизбежно возвращались к Васелю, чье имя она судорожно шептала, содрогаясь в пылких конвульсиях… А после долгожданной разрядки наступало разочарование пустота, тоска, боль, унижение… Она слабая дурочка, попавшая в западню к этому мерзавцу, который, казалось, в отличие от нее, не отказывал себе ни в чем… Она то и дело слышала доносившиеся с цокольного этажа, где у него была зона отдыха, музыку и веселый смех, в том числе и женский. А еще он все время где-то пропадал ночами и пару раз, когда они случайно пересеклись с Владой в коридоре после его приездов из города, она учуяла, как от него разило алкоголем и женскими духами… Влада старалась все это упорно не замечать, чтобы не выдать ему свои предательские ревность и смятение даже взглядом. Он ведь с такой легкостью ее читал. В такие минуты она еле дышала, а на его вопросы в стиле «как дела» или «как сын» отвечала сдержанно и односложно, стараясь быстрее скрыться с его глаз…
Тот день не стал исключением. Она слышала, как ближе к рассвету подъехал его автомобиль с охраной. Ей не спалось, бессонница уже успела войти в привычку в этом доме. Дождалась семи часов, вышла из комнаты, надеясь застать сына уже бодрствующим. Васель действительно обеспечил его лучшими преподавателями и секциями. На практике это вылилось в то, что сын был все время чем-то занят и ей катастрофически не хватало общения с ним…
Идет через балюстраду, связывающую два крыла дома, вся погруженная глубоко в мысли, и вдруг его рука, преграждает ей путь.
– Далеко собралась?
– К сыну… Куда еще мне здесь ходить..
– Не знаю… Пообщаться со своими новыми приятелями, возможно.-дышит тяжело, чувствуется алкогольный запах, взгляд потемневший, блестящий от хмеля.
Влада знающе вздохнула. Неужели ни одна деталь в этом долбанном доме не ускользает от него… Неужели ему есть дело даже до ее трех фраз вежливости, которыми она перекидывается с водителем Микаэла, одним из садовников всякий раз, когда вынужденно пересекается с ними… Она действительно старалась быть вежливой со всеми этими людьми, обслуживающими их быт.
– Васель, что ты хочешь? Что тебе надо от меня? Я ведь стараюсь вести себя тихо и незаметно, как ты говоришь, соблюдать правила этого дома… Что – то еще не так?
По его взгляду прекрасно понимает, что не так. И это пугает, но почему – то волнует одновременно.
Смотрит на нее жадно, глаза цвета темного шторма. Поднимает руку к ее лицу, проводит большим пальцем по губам…
– Не целовал эти губы с того самого дня, как ты засадила в меня пулю… Даже когда трахал тебя в тот сучий день, не целовал… Чтобы не смягчиться, чтобы наказать, как хотел…
–Так это было наказание… Вот как это называется… А за что, позволь узнать?
–За ложь… За то, что сына скрывала… Поцеловал бы- и простил… А не хотел прощать… Ты и кончать не должна была… Но ты же…– похотливо улыбнулся,– слишком горячая девочка,– наклонился и прошептал прям у ее губ, обдав алкогольными парами, -со мной…
– Не обольщайся, не только с тобой. И не поцелуешь… Больше… – выпалила, отстраняясь, но уверенности в голосе почему – то не было.
Ноздри расширились. Смотрит на нее нагло и зло.
Берет за подбородок. Резко прижимается своим ртом к ее, бесцеремонно просовывает язык. Поглощает ее, пожирает, с таким напором, так нагло, так собственнически, что она чуть не задыхается, что не может освободиться от плена его поцелуя, хоть и отталкивает что есть силы… Он сам от нее отрывается. Смотрит с усмешкой, облизывает губы.
– Меня всегда веселили твои громкие обещания и фразы в духе «никогда», «ни за что»… Пора бы тебе уже запомнить, детка, что со мной в твоем случае может быть только «всегда»… Почему ты продолжаешь ходить в этих черных тряпках? Разве тебе не понравилась одежда, которую тебе принесли?