Цветовод Эммануэль Свеертс писал лично императору Рудольфу II: «Ваше Величество были достаточно добры, чтобы заказать мне несколько луковиц различных сортов прекраснейших цветов, что есть в Нидерландах, и приказать мне доставить их Вашему Величеству по такой низкой цене, что никто из специалистов в этой области не сможет рассчитывать на то, что его товар будет стоить дешевле, а именно по 2528 талеров».
Чтобы было понятно: 1000 флоринов (гульденов), которые в среднем предлагали в 1620-е годы за одну луковицу, составляли 10,28 кг серебра или 856 г золота, а доход квалифицированного ремесленника тогда не превышал 300 флоринов (гульденов) в год. А, например, Якобу ван Сваненбургу, первому учителю Рембрандта, чтобы заработать один флорин (гульден), нужно было нарисовать три живописных изображения тюльпанов. Купец средней руки зарабатывал в год от 1000 до 3000 флоринов (гульденов), и лишь единицы самых успешных предпринимателей имели доход свыше 10 000 флоринов (гульденов).
С другой стороны, цветок, привезенный с Востока, был не просто символом красоты и новизны. Он, в отличие от золота и драгоценных камней, мог размножаться, то есть он был не только сокровищем, но и доходным вложением капитала. Тюльпаны стали ассоциироваться с роскошью и богатством.
Раз уж мы упомянули Якоба ван Сваненбурга, то следует отметить, что в Нидерландах возник особый жанр «портрета тюльпана». Из таких «портретов» составляли альбомы и каталоги, и художники писали картины в эти альбомы не столько для торговцев тюльпанами, сколько для энтузиастов-любителей: живопись обходилась намного дешевле настоящих луковиц.
Как писал британский писатель и поэт Чарльз Маккей, «тюльпанами занимались дворяне, горожане, фермеры, мастеровые, мореплаватели, ливрейные лакеи, служанки и даже трубочисты и старьевщики». При этом профессионально занимались этим бизнесом немногие. Например, в Харлеме, тюльпановой столице Европы, в «тюльпаномании» участвовало 285 поименно известных людей, а в Амстердаме – всего 60. Все они были людьми состоятельными и искушенными в торговых делах. А некоторые из них активно пропагандировали свое увлечение. В частности, один увековеченный Рембрандтом хирург даже принял фамилию Тульп (Tulp – тюльпан) и украсил свой дом «тюльпановым» гербом собственного рисунка.
Постепенно рациональные и бережливые жители Нидерландов буквально помешались на тюльпановых спекуляциях. Началась настоящая «тюльпановая лихорадка».
А что обычно бывает в подобных случаях? Конечно же, за ажиотажным спросом всегда идут спекуляции, а потом наступает перенасыщенность рынка и падение цен.
Одно время тюльпаны в стране были повсюду: в домах, в садах, на картинах, в элементах одежды. Осенью 1634 года цветочные сделки приобрели фьючерсную основу, перейдя от сделок с луковицами к сделкам с контрактами на луковицы.
При этом выкапывать луковицы, посаженные в ноябре, было нельзя, но люди хотели зарабатывать круглогодично, поэтому покупатели стали платить за эфемерную возможность получить товар следующим летом.
В начале XVII века цены на тюльпаны больше не определялись соотношением спроса и предложения. Торговля ими была слишком нерегулярной, в дополнение ко многим другим экзотическим товарам, которые были нужны европейским элитам.
Ян Брейгель Младший. Аллегория тюльпаномании. 1640-е
Это было какое-то безумие. Шла настоящая «торговля воздухом». И историки совершенно справедливо называют «тюльпаноманию» первым в новой истории человечества «биржевым пузырем».
Случалось, что за один вечер осуществлялась торговля на сотни или даже тысячи флоринов. <…> Заседания проводились зимой, когда луковицы еще находились в земле, а оплата производилась только при получении луковиц летом. В моменте единственными, кто совершал выгодные сделки, были владельцы гостиниц.
Цены на луковицы выросли в 18 раз, потом – уже в 60 раз. К моменту вспышки «тюльпаномании» страна переживала двадцатилетие невиданного экономического подъема, но в 1635 году в страну вернулась чума (в тот год, например, в Лейдене умерла треть населения). И стало как-то не до тюльпанов. И в первых числах ноября 1636 года цены упали в семь раз. А потом началась совсем нелепая история: сделки с реальными растущими в земле луковицами проводились по низким ценам, а спекулянты перепродавали друг другу необеспеченные контракты в 20 раз дороже. Но долго так продолжаться не могло, и рынки всех городов Нидерландов обвалились окончательно и бесповоротно.
В феврале 1637 года цены на тюльпановые контракты упали в 20 раз, что поставило покупателей контрактов на грань разорения. Платить продавцам они не хотели, а часто и не могли, но просто отказ от исполнения обязательств в тогдашних Нидерландах считался преступлением, и банкротство навсегда делало человека изгоем.
Предпринимались какие-то попытки спасти ситуацию, но началась паника, и по всей стране пошли прокламации и карикатуры, поносившие «безумных» спекулянтов. Начался поиск виновных. И, конечно же, подняли вопрос о «заговоре евреев». Ничего нового…
Благоразумный доктор Тульп навсегда снял с фасада своего дома герб с изображением тюльпанов. До погромов дело не дошло, но в апреле 1637 года действие всех тюльпановых контрактов, независимо от даты подписания, было приостановлено. Верховная власть «умыла руки», поручив окончательное решение городским магистратам. Конфликты перешли из правовой сферы на уровень семейных споров, кредиторы преследовали должников, а должники отказывались платить.
В январе 1638 года заработал первый в Нидерландах третейский суд по цветочным спорам (Commissarien van de Bloemen Sacken – сокращенно CBS).
В мае 1638 года в Харлеме выработали типовой рецепт урегулирования спора: если продавец настаивал на возвращении долга, должник-покупатель освобождался от любых обязательств после уплаты продавцу 3,5 % от цены контракта.
Эти условия были невыгодными для всех, и спорщикам было проще разойтись миром, чем добиваться формального вердикта CBS.
Как написал британский писатель и поэт Чарльз Маккей, большинство «тюльпаноманов» разорилось, а «коммерция страны находилась в состоянии глубокого шока, от которого она оправилась лишь много лет спустя». Но на самом деле это не совсем так. В действительности никакого экономического кризиса не произошло. Дело в том, что в тюльпановом бизнесе были задействованы ничтожно малые ресурсы общества, поэтому даже полная гибель голландского цветоводства и разорение всех «тюльпаноманов» не подорвали бы общего экономического роста страны. Да, в том же Амстердаме число личных банкротств в 1637 году по сравнению с 1635 годом удвоилось, но, с другой стороны, очень многие «тюльпаноманы», успевшие накупить себе недвижимости, не испытывали проблем с наличностью.
Со временем «тюльпаномания» обросла огромным количеством слухов и мифов, и уже в конце XVIII века историкам было очень трудно разобраться, какие события того периода действительно имели место, а какие – просто выдумка.
Скудные данные начала 1640-х гг. свидетельствуют, что к этому времени цены на редкие тюльпаны были примерно в шесть раз ниже цен 1636–1637 годов и составляли одну-две сотни флоринов (гульденов) за луковицу. Вслед за снижением цен и прибылей плавно сократилось и число тюльпановых хозяйств. И к середине XVII века весь тюльпановый бизнес страны был сосредоточен внутри городской черты Харлема (около дюжины выживших хозяйств делили национальный рынок и контролировали экспорт тюльпанов вплоть до начала наполеоновских войн).
Глава двенадцатаяЗолотой век нидерландской живописи
Переформатирование искусства
Поговорим теперь отдельно о золотом веке нидерландской живописи.
Лишенные заказов со стороны могущественных католических церквей или королевских дворов, художники Республики Соединенных провинций в XVII веке были независимы, но финансово уязвимы. Они получили крупные гражданские заказы, но по большому счету картины и гравюры (скульптуры гораздо реже) покупали лишь для декорирования интерьеров домов. Это привело к переформатированию искусства.
Дело в том, что рост благосостояния населения позволил людям из разных социальных слоев приобретать предметы искусства (например, те же картины с изображением тюльпанов), чего раньше не случалось. В итоге за век с небольшим в Республике было написано несколько миллионов картин, и только несколько работ, не считая портретов, были выполнены на заказ. Другое отличие от европейской художественной традиции состояло в том, что многие работы были созданы для продажи на открытом рынке, а раз так, то художники начали специализироваться на определенных темах. В частности, кроме пейзажа и портрета особой популярностью стал пользоваться бытовой жанр.
Популярной темой стала простая жизнь нидерландских бюргеров, лишенных благородства, широкого образования, утонченных вкусов и почитания многих традиций. Богачи на портретах стали демонстрировать свои модные платья и шляпы с перьями, ценное оружие, начали принимать подчеркнуто горделивые позы. И это стало отличать нидерландскую живопись от живописи той же Фландрии, которая осталась под властью испанских Габсбургов. По сути, новая буржуазия Республики Соединенных провинций начала диктовать художникам новые художественные темы, чтобы прославить свое недавно приобретенное положение.