А в целом чего-либо нового, неизвестного, представлявшего научный или промышленный интерес они в Германии не обнаружили. Это подтвердил и еще один член НИГ — майор Каплин, успевший к тому времени объездить металлургические заводы Дрездена, Котбуса и другие. И то, что в первые годы войны они одну за другой, разгадывали загадки боеприпасов и артиллерии врага, а к концу обнаруживали спад производства, застой и разлад в исследовательских и конструкторских работах, все больше напоминало им что-то вроде сигнальной ракеты. Она с шумом и ярким блеском взлетает вверх, но потом — пустой обгоревшей картонной гильзой падает наземь. С этими наблюдениями и заключениями полностью согласился генерал Снитко, который был удостоен за свои фундаментальные научные труды Государственной премии. Поздравляя его наперебой, радовались тому, что эти глубокие исследования получили такую высокую оценку. И только потом стало известно: Снитко оставил себе лишь лауреатскую медаль, а всю сумму тут же передал в детские дома — сиротам войны.
Все члены НИГ с восхищением вспоминали, как Константин Константинович умел с ходу вникнуть в самую сложную проблему, поддержать научный поиск или, наоборот, жестко спросить с людей, если считал, что работа слишком затягивается.
Как он любил порой углубиться в историю своего «кровного» рода войск! И тогда мог свободно цитировать по памяти самый, пожалуй, ранний российский специальный труд по артиллерии, изданный в начало семнадцатого века, — книгу некоего Михайлова «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки…». Или начинал расспрашивать собеседника — известны ли ему первые московские артиллерийские «предприятия», какие они были, где находились. И с удовольствием рассказывал о Московской пушечной избе, построенной в 1475 году, о созданном еще лет через пятьдесят пушечном дворе, где работали великолепные мастера литейного дела, среди которых был и Андрей Чохов, творец царь-пушки…
Георгия Салазко однажды генерал удивил вопросом — давно ли он перечитывал Горького, его воспоминания о Ленине? И когда Салазко смущенно забормотал о том, что недосуг, что за сугубо артиллерийскими делами и заботами до литературы просто руки не доходят, Снитко укоризненно сказал:
— Нельзя так отделять одно от другого. Разносторонность, широта кругозора всегда отличали русских артиллеристов, подлинную интеллигенцию армии. В воспоминаниях Горького о Ленине есть весьма примечательное место. Думается мне, что напомнить его вам сейчас будет как нельзя кстати. Это поможет разрешить некоторые ваши сомнения. Насколько мне известно, они у вас сейчас есть, не так ли?
Салазко мрачновато кивнул.
— Послушайте — и ваши научно-служебные неурядицы покажутся вам песчинками. — С этими словами Снитко вынул из стола книгу с аккуратной закладкой, раскрыл и стал читать: — «Я предложил ему съездить в Главное артиллерийское управление посмотреть изобретенный одним большевиком, бывшим артиллеристом, аппарат, корректирующий стрельбу по аэропланам.
— А что я в этом понимаю? — спросил он, но поехал. В сумрачной комнате, вокруг стола, на котором стоял аппарат, собралось человек семь хмурых генералов, все седые, усатые старики, ученые люди… Среди них скромная штатская фигура Ленина как-то потерялась, стала незаметной».
— Что за генералы? — спросил Салазко. — Это ведь, как я понимаю, происходит уже после победи Октября?
— Ну, военспецы, перешедшие в Красную Армию, — объяснил Снитко. — Их фамилий Горький не приводит, а жаль. Наверняка были среди них очень известные деятели российской артиллерии. Ладно, давайте дальше… «Изобретатель начал объяснять конструкцию аппарата. Ленин послушал его минуты две, три, одобрительно сказал:
— Гм-гм! — И начал спрашивать изобретателя так же свободно, как будто экзаменовал его по вопросам политики: — А как достигнута вами одновременно двойная работа механизма, устанавливающая точку прицела? И нельзя ли связать установку хоботов орудий автоматически с показаниями механизма?»
— Неужели Ленин интересовался такими вещами? — изумился Салазко.
— Представьте себе, как и многим другим. Да что вы меня перебиваете? Дайте дочитать.
«…Спрашивал про объем поля поражения и еще о чем-то, — изобретатель и генералы оживленно объясняли ему, а на другой день изобретатель рассказывал мне:
— Я сообщил моим генералам, что приедете вы с товарищем, но умолчал, кто — товарищ. Они не узнали Ильича, да, вероятно, и не могли себе представить, что он явится без шума, без помпы, охраны. Спрашивают: это техник, профессор? Ленин? Страшно удивились — как? Не похоже! И — позвольте! — откуда он знает наши премудрости? Он ставил вопросы как человек технически сведущий!..»
Генерал захлопнул книгу, строго глянул на сидевшего перед ним Салазко.
— Видите, какое внимание Ильич уделял развитию артиллерии. А ведь тогда условия были намного тяжелее, да и страна не обладала ни должным техническим, промышленным уровнем, ни избытком средств. Но, тем не менее, на той встрече Ленин обещал Главному артиллерийскому управлению помощь и поддержку, и вскоре она последовала, в довольно солидных масштабах.
И я призываю вас отмести все сомнения и переживания. Ваши замыслы встретят поддержку, уверяю вас…
С годами эта черта Снитко стала проступать все ощутимее — стремление разобраться в затруднениях тех, кто погружен в поиски нового, помочь им, причем далеко не всегда добрым, ласковым словом, а чаще — суровым упреком, подсказкой неиспользованных возможностей, призывом к выдержке, терпению, проявлению характера и воли.
— Что и говорить — доставалось от него по первое число! И неоднократно… — улыбаясь, вспоминает Алексей Игнатьевич Клюев. — Но всегда по делу: обоснованно и вполне объективно. И любой его приказ, любое предписание так глубоко продумывались, так научно и служебно прорабатывались, что ни в Наркомате боеприпасов, ни в Наркомате вооружения никогда никаких возражений не встречали.
— Скажите, Алексей Игнатьевич, — спрашиваю я, — а с чем — в общих, конечно, чертах — были связаны собственные научные исследования Снитко?
— Ну, во-первых, он был одним из лучших теоретиков физики горения и взрыва… Кроме того, одним из первых сделал вывод, что у преобразований, у попыток синтезирования новых соединений, есть предел…
Ныне научные открытия позволяют создавать, синтезировать небывалые, фантастические по мощности взрывчатые вещества. Можно-то можно, но они неизбежно будут неустойчивыми… Вот над чем он постоянно думал…
Алексей Игнатьевич помнит до мелочей все, что связано с событиями сорокалетней давности. Тот период, естественно, особо дорогая для него часть жизни. Пусть и воскрешает она тяжелый труд, большую опасность, а все равно — дорогая. И соратники его, конечно, видятся ему такими, какими были четыре десятилетия назад. Да и он для них по-прежнему остается старшим товарищем, наиболее опытным и знающим. Короче — командиром. Все они давно уже люди самостоятельные, явно немолодые, многие внуками обзавелись, но, если надо обсудить какую-нибудь проблему, посоветоваться, принять решение, едут к Клюеву: с одного конца Москвы на другой. И это так трогательно.
Всю войну члены НИГ держались в форме, не позволяя себе хворать, не обращая внимания на недомогания и боли. А вот в мирное время, как и у многих фронтовиков, у них открылись всяческие недуги. Но и с ними упрямо сражаются военные инженеры, не сдаются. Вот только нет уже рядом одного из самых молодых их коллег, дослужившегося до генеральского звания, — Георгия Салазко…
Уважение к научной деятельности Алексея Игнатьевича, к его работам военных лет испытывают не только его бывшие коллеги.
Вот, например, какую оценку дал ему главный маршал артиллерии Воронов:
«В годы Великой Отечественной войны инженер-полковник Клюев выполнял ответственное задание по исследованию и описанию боеприпасов и артиллерии германской, итальянской и других армий, в результате чего им было издано несколько капитальных справочников и руководств общим объемом около шестидесяти печатных листов. Эти работы принесли большую пользу всей артиллерии Советской Армии. На основании некоторых научно исследовательских работ инженер-полковника Клюева были созданы новые образцы боеприпасов, принятые на вооружение нашей артиллерии».
Такая характеристика неплохо вписалась бы в наградной лист Клюева к ордену Красной Звезды — за войну и к ордену Трудового Красного Знамени, полученному им тоже в военные годы.
Не так давно в связи с двухсотпятидесятилетием артиллерийской академии была опубликована статья, одним из авторов которой явился заместитель начальника академии, лауреат Государственной премии, доктор технических наук, генерал-лейтенант инженер А. Солодов. В этой статье содержится, так сказать, «сегодняшняя» оценка всего сделанного НИГ. Вот она:
«Для того чтобы бороться с таким сильным и хорошо технически оснащенным противником, каким явилась армия гитлеровской Германии, необходимо было непрерывно следить за развитием его артиллерийского вооружения и боеприпасов, досконально выяснить его слабые и сильные стороны. Эту работу выполняла группа специалистов академии под руководством А. И. Клюева.
Результаты работы группы позволили выявить всю систему артиллерийского вооружения немецко-фашистской армии и ее союзников, быть постоянно в курсе всех его изменений в ходе войны».
Да, такая оценка — высокая награда.
Многие из бывших фронтовиков любят читать и перечитывать мемуары известных полководцев. Они, таким образом, не только вспоминают сражения, в которых сами принимали участие, но и приобщаются к стратегическим замыслам, невольно ставят себя на более высокий уровень, как бы участвуя в разработке победных операций.
Ветеранам НИГ не надо ничего воображать: они, аналитики по складу ума и профессии, углублены в свои, уже нынешние, заботы и проблемы, которые их тревожат.
…Вечер. Очередной разговор с Клюевым подходит к концу. Негромко работает телевизор — идет программа «Время». Алексей Игнатьевич прислушивается к сообщениям из «горячих точек» планеты и поворачивается ко мне.