— Кроме Ежова и Ады Зальцберг, которые не обнаружили в себе должных качеств, нам срочно потребны другие люди, которые могли бы оказаться полезными для подпольной борьбы.
— Я не совсем понимаю, графиня.
— Боюсь, что Ада, каким бы хорошим человеком она ни была, годится только на роль сиделки, а нам не помешал бы специалист с техническим образованием. А лучше два. В последнее время в наших рядах наблюдается недостаток инженеров, и порекомендовать подходящего никто не может. У вас есть кто-нибудь на примете, Борис Викторович? Человек надёжный, разбирающийся в механике, готовый работать за идею и жить в Озерках, не оставляя надолго машину без присмотра? Место в доме найдётся даже двоим.
Ловя момент, когда хозяйка дачи обратилась к нему с важной просьбой и заговорила о жизненном пространстве, находчивый юрист воспользовался принципом quid pro quo:
— Как умер Штольц?
— С горла кровью изошёл, на полу и нашли. Вы, верно, не желаете занимать его комнату?
— Мне как-то не совсем уютно по утрам наступать на кровь мертвеца босыми ногами…
— Устроим комнату внизу, вы только приведите верных людей.
— Надёжных инженеров у меня едва ли отыщется в должном количестве, — просьба поставила Савинкова в тупик, но ненадолго. — Впрочем, есть товарищ, толковый слесарь из разночинцев. Знаю его по «Петербургскому союзу борьбы». Насколько мне известно, он не задерживался за участие в каких-либо акциях и беспорядках. Человек, верный делу. Холост. Может бросить работу, если его увлечь.
— Выпивает?
— В меру.
— Как вы можете охарактеризовать его в двух словах?
— Полезный и незаметный.
— Я просила бы вас обратиться к нему, но для начала не от лица ячейки, а как бы от себя лично. Узнать, готов ли он в принципе. Если ваши отношения допускают такую возможность, — добавила графиня, словно не до конца уверенная в том, стоило ли ей об этом просить беглого ссыльного.
— Благодарю за доверие! Предложение чрезвычайно лестное, но в настоящий момент я стеснён в средствах на насущные расходы, — едва сдерживая восторг, ответил правозащитник.
— Вопрос наличных мы уладим. Обещайте не заходить к супруге, как бы вам этого ни хотелось. Если вы приведёте на дачу филеров, погубите большое дело, которое только начинается. Поклянитесь родными и близкими, поклянитесь своими детьми! — приказала Аполлинария Львовна.
Савинков на секунду замялся, но лишь на секунду, чтобы исключить из списка младшую дочку. Детьми клясться ему ещё не приходилось, даже ссыльные террористы не требовали от него подобного поступка. Однако графиня, лишённая радостей материнства, была опьянена нигилизмом, исходящим от «бесов», и не видела разницы в предмете священного залога. А, может быть, голова в подвале подучила испытать его преданность.
Молодой революционер вынес проверку на любовь с честью.
— Пусть жена моя от голода умрёт, а сына расстреляют, если я нарушу святые правила конспирации! — горячо заверил Савинков.
Графиня с пониманием кивнула, принимая зарок.
17. САКВОЯЖ С АНГЛИЙСКОЙ НАБЕРЕЖНОЙ
Выезд петербургской жандармерии ничем не отличался от всех прочих ванек, разве что на облучке сидел филер.
Ротмистр Анненский в партикулярном платье мог сойти за бонвивана, который на исходе дня рядится с извозчиком доехать за недорого к девицам. Александр Павлович запрыгнул в коляску, а филер обернулся к нему, докладывая:
— Зашёл.
— Который?
— Обои-два. Тот, что в шинельке, руки в карманах держит, по всему видать, боевик. У него там по револьверу. Как заяц бегает, никакой конь… — от досады филер сплюнул, — …спирации!
— А с саквояжем? — ноздри Анненского хищно раздулись.
— С саквояжем, он самый и есть, — уверенно заявил агент. — К англичанке заходил без саквояжа, вышел с саквояжем. Я его до Четвёртой линии вёл, там кирюхе передал, у Сытного рынка принял. Чего о нём? Немчик малохольный, в очёчках. Ничего не видит, по сторонам не глядит, совсем глупый.
Студент-железнодорожник Аркадий Галкин доложил, в каком часу заявится к тётке курьер с деньгами для закупки типографской краски и бумаги, а также в целях распределения между товарищами, находящимися на нелегальном положении, и на иные нужды Центрального Комитета.
В тот день, после демонстрации хирургических инструментов, Анненский дал любителю английского языка передохнуть в холодной и, вернувшись с обеда, вызвал его в кабинет попить чаю.
Комната 101 и чаепитие действовали значительно эффективнее пустого чаепития. Секрет успеха заключался в правильной их последовательности. Лишь сия тонкость гарантировала достижение согласия сторон. В этом было что-то от зубатовщины, но не патриархальной московской, а в модернизированном петербургском изводе. Аркадий не мог не признать фатального безрассудства пути, ведущего к свержению царской власти. Разговор после пыточной и холодной прошёл с тем столичным блеском, который был недосягаем даже для самого Сергея Васильевича Зубатова. Строптивый скубент ссучился на раз-два. Он не мог отказаться от предложения выйти из Департамента на своих ногах, выглядеть как ни в чём не бывало, товарищам ничего не рассказывать, а всё рассказывать господину ротмистру. Анненский вернул ему подрывные брошюры, и Аркадий Галкин полетел отдавать их в тайную типографию. Ему удалось не вызвать подозрений.
В понедельник 8 сентября, на Рождество Пресвятой Богородицы, филеры встали от Английской набережной до тёткиного дома на Малом проспекте Петербургской стороны. Комбинация конного наблюдения с пешим давала неизменно превосходный результат. Агенты сопроводили курьера и его стражника до парадного. Было удивительно, что нарочные с таким ценным грузом пренебрегают элементарными предосторожностями. Они не затруднились прошмыгнуть во двор, провериться и зайти с чёрного хода, а попёрлись прямо с проспекта. «Или какая-то такая особенная хитрость? — гадал Анненский. — Демонстративно идут наперекор здравому рассудку, чтобы никто не догадался? Или нас ждёт подвох?»
По сигналу ротмистра из соседнего двора выскочила группа, притаившаяся в дворницкой. Её вёл корнет Ногинский, родом из дворян-подмосквичей, недавно переведённый на повышение в столицу. С ним был вахмистр Кочубей, также в жандармской форме. Платон не годился для работы под прикрытием фальшивого образа, от него за версту сквозило Отдельным корпусом, зато при полном параде убедительнее жандарма было не сыскать. Анненский целесообразно использовал его для придания мероприятиям необходимого градуса официоза.
Сейчас накал формальности был весьма желателен. Анненский хотел преподнести директору Департамента полиции Лопухину сюрприз аккурат накануне визита к Государю британского посланника, а не после. Александр Павлович спланировал брать курьеров с поличным на передаче денег, чтобы заодно произвести обыск и накрыть осиное гнездо целиком. Связи с типографией, ниточки в ЦК, сотрудничество с британской разведкой — знаменитый сыщик любил размах. Филеры должны были охранять дом снаружи и при необходимости стрелять.
Второй отряд под предводительством околоточного надзирателя должен был подняться из дворницкой по чёрной лестнице и ждать, когда им отворят жандармы, либо революционеры, задумавшие спастись бегством.
Анненский спрыгнул с подножки, пересёк Малый проспект, пружинистым шагом догнал на лестнице отряд. Городовые свирепо и недовольно выпялились на уркагана с глазами психотического убийцы, обряженного в невзрачную пару и заношенный котелок. Платон Кочубей, узрев своего господина, словно пуд прибавил, так налился силой от осознания, что прибыл настоящий руководитель и теперь всё пройдёт как положено. Щеголеватый корнет Ногинский ожидал начальство на площадке. Понимая, что сапогами нашумели достаточно, чтобы вызвать тревогу у сторожких подпольщиков, Анненский посмотрел на него как на своего заместителя и спросил:
— Ну, что, корнэт, готовы к подвигам?
— Так точно, господин ротмистр, — сдержанно отчеканил Ногинский, впервые участвующий в деле с Анненским и не знающий, как себя с ним вести.
Анненский протянул руку и многажды прокрутил барашек звонка, оглашая прерывистыми трелями не только прихожую, но и лестничную клеть.
— Приготовьте оружие, — распорядился он. — Возможно, мы получим отпор. Курьеры невротизированы самим фактом того, что перевозят крупную сумму денег. Они готовы к нападению бандитов и могут натворить глупостей.
Его слова подействовали на всех волшебным образом. Полицейские осознали, что впутались в нешуточное предприятие. В их руках появились длинные «смит-вессоны». Ногинский достал из кобуры «наган» и, увидев, что ротмистр стоит с голыми руками, спросил:
— А как же вы?
— А я у вас за спиной спрячусь, — без тени юмора ответил Анненский.
Бегая по городу наравне с филерами, железо Александр Павлович не брал.
Двоюродная тётка Аркадия Галкина не спешила отворять. Должно быть, курьеры надеялись, что налётчики устанут ждать и уйдут, если им не открыть, или решат, что ошиблись квартирой и пойдут грабить соседей. Александр Павлович взглядом подозвал Платона и, отступив с позиции возле звонка, сказал:
— Крути, пока не отвалится.
Хороший командир, отдавая приказ, должен быть уверен, что его выполнят. Анненский знал, что либо не выдержат нервы у подпольщиков, либо шток у звонка и тогда придётся стучать, но вахмистр Кочубей переможет и то, и другое. Так и получилось. Не выдержав казацкого напора, из квартиры гулко заголосила старуха:
— Чего растрезвонился-то, иду, покарай тебя Бог! Уймись, уймись, аггел! Щас иду.
В прихожей послышалось шарканье проношенных тапок. Дверь колыхнулась, из щели донеслось нечистое старухино дыхание, когда она спросила:
— Кто там? Чего надо?
— Откройте, полиция, — жёстко сказал Анненский.
Однако прислугу посылали явно не для того, чтобы впускать незваных гостей, а чтобы потянуть время. Где-то далеко в недрах жилья что-то щёлкнуло, потом как будто дважды ударили молотком по широкой доске, дробно замолотили молотками помельче и снова оприходовали доску.