Анненский исправил положение сам. Быстро пробрался вперёд, схватил стрюцкого за ухо, выкрутил и потянул кверху.
— Ай, за что? — всхлипнул Ежов.
— Жизнь к дуракам жестока, привыкай.
Не разжимая пальцев, Анненский потащил репортёра в задние ряды, а тот только слабо взвизгивал:
— В чём я провинился?
— Сейчас узнаешь, косячный дьявол, — приговаривал жандарм, и, только достигнув своего места, отпустил Ежова, поставил пред собою и сварливо осведомился: — Совсем разум потерял? Хочешь ради торжества словоблудия погубить не только свою жизнь, но и моё дело? Зачем дал в газету отчёт об ограблении ювелира, не посоветовавшись со мной?
— Не знал, что вы…
— Даже если бы не я, а полиция, ты преступникам козыри в руки сдаёшь. Выношу тебе открытое предупреждение. В следующий раз посажу за пособничество и Савинкова закрою вместе с тобой. Он с подельниками до сих пор думает, что их продал Михаил Гурович. Не разочаровывай камрадов.
Стрюцкий заметно приуныл, но жандарм не дал ему завянуть. Накануне он посетил в узилище Радиана Радионовича, заметно оклемавшегося рассудком без побоев и зверского пресса, расспросил по убийству купца Галашникова. Как и предполагал Порфирий Петрович, Раскольников был свидетелем преступления, никоим боком в нём не участвуя. Он видел человека, нанёсшего роковой удар топором в темя. Легендарный Раскольник оказался высоким чухонцем средних лет. С ним был кряжистый подельник, похожий на разночинца, который вымогал у купца наличность, упирая на старые знакомства и какие-то родственные связи.
Только исключительная занятость не позволила сыщику самому посетить дачу графини Полли, и он воспользовался случаем побеседовать с осведомителем, лично знакомым с подозреваемыми.
— Как камрады твои в Озерках поживают? Что поделывают?
— Пьют, — стрюцкий вздохнул с облегчением от того, что экзекуция кончилась. — Немчика привезли паровую машину обслуживать. Зовут его Михель Кунц. Он безвредный. Кажется, по-русски совсем не шурупит, если вообще не дурак.
— А Юсси, что он? — как бы невзначай спросил Анненский.
— Он всё по хозяйству. Слова из него не вытянешь. Чухна, она чухна и есть.
— А этот Воглев?
— Он бородат, безумен и опасен, как Достоевский с бритвою в руке, — Ежов угодливо захихикал.
Анненский выдержал многозначительную паузу. Долго выглядывал в толпе потенциальную угрозу, занимался насущной работой. Ежов ждал и с каждым мигом всё более стращался. Наконец, ротмистр медленно выговорил:
— Сходи в Озерки, не медли. Выдумай предлог. Узнай, нет ли каких новостей. Всё мне потом доложишь. Да не куце, а в развёрнутом виде, как в своём сортирном листке!
Стрюцкий мелко-мелко закивал, прозревая, что на том нарекания за его корреспонденцию исчерпаны. Анненский отпустил его, и журналист поскакал к воротам монастырского подворья.
Похороны завершились. Толпа потянулась на выход, а высокие лица — в трапезную, где всё было накрыто для достойных поминок. Внешнее оцепление сняли.
Улучив момент, когда все стояли к нему спиной и, следовательно, его не видели, Александр Павлович подкрался и с размаху пнул носком сапога в самую гущу голубей.
Совещание, на которое пригласили Анненского, было посвящено подготовке встречи Государя с британским посланником. Возникли опасения, что террористы постараются использовать его визит для совершения резонансного преступления. Расширенный состав встречи был обусловлен не только активизацией радикального подполья, но и последними данными, полученными Министерством иностранных дел в Европе и Великобритании.
Вячеслав Константинович фон Плеве открыл совещание и предоставил слово чиновнику из МИДа — белому, гладкому господину с напомаженными усами. Он был весь какой-то без недостатков и шероховатостей, словно мастер по полировке человеков навёл на него глянец и покрыл лаком, так что дипломат утратил признаки людского в угоду внешнему совершенству, отчего возбуждал в собеседнике чувство менее выгодное, нежели рассчитывал изначально.
— Как вам известно, господа, через два дня, в среду, семнадцатого сентября в Санкт-Петербург прибывает с частным визитом подданный британской короны Витольд Плешнер, — доложил дипломат хорошо отрепетированным масляным тоном.
Анненский не поверил своим ушам.
— Витольд Плешнер состоит в ложе «Древних» Объединённой Великой Ложи франкмасонов Англии и является мастером высшей степени посвящения. Прошлое его весьма туманно и двусмысленно. Доподлинно известно, что он является отцом братьев Плешнеров, задержанных нашей тайной полицией за ведение антиправительственной деятельности и в данный момент находящихся под стражей. Сам Витольд Плешнер выпустил в Лондоне под псевдонимом Джин Шарп ряд подрывных брошюр, в частности, «Освободительная борьба» и «От тирании к народовластию». Они нелегально переведены на русский и распространяются подпольно среди анархистов и социалистов-революционеров. Официальной целью визита британского посланника является перевод на собственные средства и распространение в России с благотворительными целями странной книги «Некрономикон» оккультного характера.
— Это возмутительно! — не стерпел начальник охранного отделения Сазонов.
— Возможно, следует направить Его Величеству просьбу отказаться от встречи со столь сомнительным посланником, — обратился к министру Лопухин.
— Едва ли это будет принято благосклонно, — сдержанно отозвался фон Плеве. — Ведь рекомендовал его принц Уэльский Георг, с которым Плешнер находится в тесной дружеской связи. Кого Государь послушает — меня или двоюродного брата? Впрочем, вопрос риторический, господа. Нашей задачей является обеспечить безопасность британского посланника до конца его пребывания на нашей земле. Сергей Петрович, прошу вас, продолжайте.
Чиновник МИДа с достоинством кивнул своею холёною головою в знак признательности и продолжил с прежней маслянистой учтивостью:
— После того, как нас поставили в известность о готовящемся визите и предложили согласовать детали встречи с Государем, мы досконально выяснили подробности биографии, о которых умолчал Foreign Office. Точная дата и место рождения Витольда Плешнера неизвестны. Ранее проживал в Будапеште под именем Дьордя Шороша, однако есть сведения, что в Европу прибыл из Нового Света как торговец колониальными товарами Джозеф Карвен из Провиденса. Очевидно, ему требовалось время, чтобы приспособиться и замести под ковёр своё прошлое. В ярком свете общественного внимания делового Лондона Витольд Плешнер известен как создатель сети благотворительных организаций, работных домов, ночлежек и платных общественных уборных. В тысяча девятьсот первом году посетил Вену для изучения оккультной деятельности. Известно, что в июне девятьсот второго года родился его незаконный сын, получивший имя Карл Раймунд Поппер, с которым Витольд Плешнер не видится, но опекает.
— Сколько же ему лет? — прервал дипломата фон Плеве.
— Это может прозвучать странно, однако, с учётом салемского периода биографии Джозефа Карвена, около двухсот пятидесяти.
В кабинете зашелестели шепотки.
— Люди столько не живут.
— Кто сказал, что Дьордь Шорош человек? — вопросом на вопрос ответил почтенному совещанию чиновник иностранных дел.
38. НИГИЛИСТ ИДЁТ!
— Легче отыскать иголку в стоге сена, чем спрятать труп в подвале! — прорычал Воглев.
Подземелье под дачей графини только казалось большим, но, когда пришла нужда, места нашлось мало. Выкопать могилу и не разрушить тончайшим образом соединённую совокупность машин и приборов предстало задачей, посильной лишь изворотливому инженерному уму.
Наверху справились быстро. Окровавленную траву сорвали и кинули в топку, пятна у скамейки забросали землёй. О свидетелях не беспокоились. Звук выстрела съел туман, а промозглая погода удерживала в домах редких оставшихся по дачам соседей.
Подпольщики продрогли и озябли, но Савинкова трясло не поэтому.
— Прости, Господи, — бормотал он. — Не по злобе, а спасаясь.
— Возьмите себя в руки, Борис Викторович, — упрекал Воглев. — А ещё лучше, возьмите фараона за ногу.
Савинков думал, что покойника ночью утопят, набив живот камнями, но подпольщики привыкли укрывать свои дела от света божия.
— Вы своё дело сделали, Борис Викторович, — пресёк Воглев его поползновение дать мудрый совет. — Позвольте нам сделать своё. Куда же девать этого чёрта?
Он стоял и осматривался в подземелье. Пока труп лежал на столе, четверо мужчин могли свободно передвигаться в проходах между шкафами и аппаратами. Но стоит начать выемку земли, как места не станет.
— Надо включить голову, — рассудительно сказал Юсси.
Только тогда Воглев обратил внимание на Кибальчича, который давно и требовательно шевелил губами. Сунул руку под доску, бережно повернул вентиль.
— С-с-спасибо за внимание, — тихо прошипела голова. — Что за кипеш-ш?
— Городовой зашёл проверить регистрацию и увидел меня, — Воглев плавно увеличил давление воздуха. — Договориться не получилось. После нашей акции полиция встала на уши. Вот Борис Викторович его и застрелил.
— Понятно, хотя и печально, — обычным голосом произнёс Кибальчич. — Закопаем тело здесь. Руки и ноги вы уложите продольно в длинном углублении, которое выкопаете вдоль стены. Голову вы зароете под столом, не сдвигая его, иначе там всё развалится. Для могилы, в которой спрячете туловище, вам придётся отодвинуть шкаф, после того как вы зароете всё остальное. Копая там, вы наткнётесь на мои старые кости, но больше рыть негде.
— Чьи кости? — содрогнулся Савинков.
— Там закопано моё тело, — со смиренною печалью объяснил Кибальчич. — Нам больше некуда было его спрятать, не привлекая к нашей и без того не свойственной для дачи деятельности лишнего внимания соседей. В восемьдесят первом году Озерки были совершеннейшей пасторалью, без мастерских и артелей. Если бы в озере или в лесу было найдено обезглавленное тело, всех немногочисленных обитателей, зимующих в середине марта, допросила бы полиция, а уж наша странная обитель в обязательном порядке поверглась бы пристальному досмотру. Не спасли бы даже связи и титул