Она передернула плечами.
— Вот уж поневоле начнешь верить, что это было наказание каких-нибудь духов предков… — угрюмо проговорила она. — И вместо эксперимента мы полдня просидели в психдиспансере, пока ожидали заключения доктора. Ретроградная амнезия неясного генеза. Вот тебе и весь прорыв.
— Хм, интересно… — я прожевал кусок блинчика, мимоходом отметил, что он и правда очень вкусный, но история Веры внезапно стала интересовать меня больше, чем гастрономическое удовольствие. — А к нему никто не мог вечером заглянуть в гости?
— Нет… — она покачала головой. — На самом деле, не знаю. Он вообще не обязан был нам помогать, но сам вызвался. Он сначала письмо написал на адрес института, а потом Денис к нему в Ловозеро ездил. И он очень живо интересовался, нельзя ли ему тут в Соловце работу подыскать, чтобы можно было остаться, когда исследования закончатся.
— А кто он вообще такой? — спросил я.
— Мы сначала на контакт с его отцом пытались выйти, но тот в основном очень туманно отвечал, — Вера поджала губы. — Два месяца мы его обхаживали, но дальше пространных рассуждений он так никуда и не продвинулся. А потом мы уехали, и нам написал Сейко. Мол, отец и не стал бы нам помогать, только всякие ценности вытягивал. А он, Сейко, помочь хочет и может. Потому что шаман, как и его отец. Только он захотел сам приехать. Мы немного сомневались, молодой он совсем парень. Но другого варианта у нас все равно не было, так что мы оформили все нужные документы и вызвали его сюда. А потом…
— Получается, что он из дома сбежал, чтобы вам свои фамильные тайны выдать, но тут его амнезией и накрыло? — усмехнулся я.
— Такая вот мистика, да, — кивнула Вера. — Так что теперь мы снова в том же месте, где и начинали. А продолжать эксперименты с клинической смертью при нынешних данных уже не очень хочется.
— А разве в прошлый раз у вас не получилось? — спросил я, дожевывая второй блинчик.
— Вот поэтому я и сказала, что мы были на пороге прорыва, — Вера вздохнула и поставила подбородок на крепко сжатый кулачок. Посмотрела на меня. — Только чтобы сделать следующий шаг, нам был нужен настоящий шаман, а Сейко… Эх…
Я смотрел на нее и улыбался. Вообще не соврал, когда сказал насчет таблицы умножения! Но сейчас на ее лице было столько эмоций, что и слушать ее, и смотреть на ее лицо, было настолько приятно, что мне даже стало за себя немного стыдно. Она же правда переживает о своей работе, а я о чем думаю? О пуговке на ее блузке, которая расстегнулась, и теперь мне было видно волнующую ложбинку в вырезе.
— Мне иногда кажется, что наше исследование будто кто-то проклял, — сказала она. — Только не говори никому из ученого совета, что я это сказала!
— Между прочим, проклятье тоже может быть предметом твоих исследований, разве нет? — я не удержался и накрыл ее подрагивающую ладонь своей ладонью. — Ты же занимаешься научным оккультизмом, разве это не та самая область науки, которая изучает разные необъяснимые вещи? А проклятье или, скажем, приворот — это то, во что наши предки верили тысячи лет. Не может же это быть чистым суеверием?..
Я говорил тихо, чувствуя, как меня прямо-таки накрывает горячей волной. Она замерла, глядя мне в глаза. Зрачки ее расширились, губы приоткрылись. Колено под столом проехалось по моему бедру.
— Приворот, говоришь… — прошептала она одними губами, не отводя обжигающего взгляда.
Глава 10
Нам нравятся люди, которые смело говорят нам, что думают, при условии, что они думают так же, как мы.
Чай уже давно остыл, а мы все сидели и молча смотрели друг на друга. Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть магию момента. Чуть двину рукой, и все, она тут же отстранится, закроется, опустит свои потемневшие глаза. Повиснет неловкость…
Мелькнула мысль о том, что я и в своем-то мире уже подзабыл, как ухаживают за девушками, а как принято вести себя в личной жизни по эту сторону — вообще плохо себе представляю. Только после свадьбы? По взаимному письменному согласию? Или точно так же, как и в моей версии реальности, в смысле — как покатит?
— …а на КП стоит такая цаца с блондинистой косой, — донесся с соседнего столика приглушенный голос одного из шоферов. — Девица в самом соку, я чуть слюной не подавился! Ну, прапор уволок мои документы в будку, печати поставить и все такое прочее, а я подумал, что это я просто так стою? Подкачу-ка я на удачу, вдруг выгорит чего.
— И что? — задал нетерпеливый вопрос другой водитель.
— Ну я кепочку сдвинул и подкатываю, — самодовольно продолжил первый. — Так, мол, и так, барышня, не желаете прокатиться на большой машине, скрасить, так сказать, досуг скучающего кавалера?
— А она? — вклинился в паузу самый любопытный.
— А она, оказывается, не одна была, а с хмырем каким-то, — продолжил шофер. — Я его сразу даже не заметил, ну, трется там какой-то кучерявый, понимаешь… Тот сразу такой глазами зырк, мол, даму свою от посягательств защитить. А она ему: «Подожди, Рома, вдруг у товарища проблемы какие-то, вдруг помочь надо…» И как бы невзначай ружье с одного плеча на другое перекладывает…
— Она еще и с ружьем была?! — ахнули слушатели.
— Так у тебя выгорело что-нибудь или нет? — самый любопытный подергал оратора за рукав.
— Ну я ей в красках расписал, какое у меня дело, — сально ухмыльнулся водила. — А она как двинет мне под дых. Я думал кони двину. А тут прапор из будки с моими бумагами выскочил. Глаза бешеные. «Товарищ капитан, у вас все в порядке?!» Она капитан, прикиньте! Но какая девка, ух!
Вера тихонько рассмеялась. Бесконечное мгновение закончилось, но магия никуда не исчезла. Девушка положила свою ладонь поверх моей и легонько сжала.
— У тебя чай остыл, — она кивнула в сторону чашки, и в глазах ее заплясали веселые искорки.
— Есть такое дело, — кивнул я. — А ты на машине?
— Нет, — она покачала головой. — Я сюда пешком через лес прихожу.
— Может тебя до дома подвезти, а то уже темно? — я кивнул в сторону выхода. — Или ты хочешь еще посидеть и подумать?
— На самом деле я размышляла, не будет ли с моей стороны наглостью пригласить тебя в гости, — смущенно рассмеялась она. — У меня тоже есть чай.
Отказываться от приглашения я, разумеется, не стал.
Квартирка у нее была — романтичнее не придумаешь. Мансарда под скатом крыши трехэтажного сталинского дома. Почти все стены, до самого высоченного потолка, занимали книжные шкафы. Круглый стол на толстенных ножках. Непрозрачные портьеры, похожие на театральный занавес. Низкая тахта с уютным торшером. Письменный стол из темного дерева. Квартира выглядела так, будто досталась Вере в наследство от какого-то одинокого профессора. Это явно было не семейное гнездо, а берлога одиночки. Причем скорее мужская, чем женская на вид, впрочем, какая разница?
— Поставить чай или…? — начала она, повернув собачку замка. Но закончить я ей не дал. Положил руки на талию и притянул к себе. Она прильнула ко мне спиной и положила затылок на мое плечо. Бросила искоса лукавый взгляд.
— К вопросу чая мы еще вернемся, — прошептал я ей на ухо и скользнул губами по ее шее. Она затрепетала, ее ладонь легла мне на бедро, и все сомнения насчет того, не слишком ли быстро для этой реальности у нас развиваются события, у меня сразу же отпали.
Мы целовались в прихожей, торопливо срывая друг с друга одежду. Потом переместились на тахту, прогнав с нее пушистого рыжего кота. Недовольный таким бесцеремонным обращением представитель высшей расы запрыгнул на одну из многочисленных книжных полок и равнодушно взирал оттуда, как два человека совершают свои нелепые телодвижения, сплетаясь в нехитрых позах, не особенно задумываясь о соответствии оных кама-сутре и прочим трактатам о высоком искусстве любви.
— Я об этом мечтал с того самого момента, как тебя увидел, — сказал я, когда поток нашей страсти иссяк, и мы лежали поперек ее тахты, обнявшись, но не озаботившись прикрыться хоть чем-нибудь.
— Ты мне тоже сразу понравился, — она потерлась щекой о мое плечо. — Ты же не собираешься прямо сейчас одеться и сбежать?
— Разве что ты сама меня выгонишь, — засмеялся я. — На завтра у меня есть планы, разумеется. Тренирока, вроде центрифуга еще должна быть, надо на плюшке посмотреть. Так что если предложение насчет чая еще в силе…
— Конечно, — сказала Вера, выскользнула из моих объятий и, шлепая по паркету голыми ногами убежала на кухню.
«Как-то слишком все легко получилось, — подумал я. — Может тут есть какой-то подвох?»
Я приподнялся на локте и тряхнул головой. Про чушь какую-то я думаю, вот что. Судя по занимательной беседе шоферов за соседним столиком, никаких особых изменения личная сфера не претерпела. Разве что, в отличие от позднего Советского Союза, который я немного застал, в этой версии СССР не было никакой излишней стыдливости, да и к качеству «изделия номер один» у меня тоже претензий не было. Смешно. Упаковка осталась, как будто с прежних времен — утилитарная, скучная, из грубой коричневой бумаги. Но вот содержимое оказалось не хуже всяких зарубежных дюрексов-контексов. Во всяком случае, я разницы не заметил.
— Сделать тебе бутерброд? — спросила с кухни Вера.
— Можно даже два! — с готовностью отозвался я. И подумал про оставленную в бардачке плюшку. Помнится, когда я ее снимал, я подумал, что навру, будто у меня было свидание. Получается, не наврал даже. Хотя надо будет спуститься вниз и забрать ее оттуда. Там же у меня и будильник, и расписание, и всякое такое прочее. А то вдруг пока я тут развлекаюсь, там уже составлен план на завтра с четырех утра и до самого вечера.
Болтали мы часов до трех ночи, в основном рассказывала Вера, а я просто слушал. Она родилась в Ленинграде, ее родители — именитые медики, настоящие светила, оба-двое. Отец нейрохирург, мать — гинеколог. И с самого детства считалось, что она тоже пойдет в медицинский. Но у нее к этому совсем душа не лежала. Хотелось чего-то совсем другого. Но в медицинский она поступила все-таки. Отучилась один курс, бросила и поступила на исторический. Разразился страшенный скандал. Родители, понимаете ли, за дочку все распланировали, а она… И было это как раз в девяносто первом году. Я мысленно отметил, что мы с Верой, похоже, ровестники. Мои перипетии с поступлениями-переводами тоже были в начале девяностых.