– А почему ты после всего, что я, – из-за всхлипов у меня не выходит говорить неотрывно, – сделала и сказала, ведешь себя так… по-доброму.
– Потому что вижу, как сильно тебе сейчас плохо. – Ник продолжает держать мою руку в коконе из своих ладоней, и от этого я чувствую себя так, будто оказалась в самом безопасном на свете месте.
Из моей души вырывается вся накопившаяся невыносимая боль, и Ник смиренно ждет, когда все закончится. Пару раз мне кажется, что он хочет протянуть руку к моему лицу и смахнуть со щек теплые слезы. Приходится снова напомнить себе, что это невозможно, потому что мы чужие, а я для него по-прежнему никто. Он рядом только из вежливости и жалости.
Успокоившись и собравшись с силами, я достаю из сумки бумажные салфетки и кое-как привожу себя в порядок. Пишу Саве, что со мной все хорошо, и завожу машину. Ник отворачивается к окну и всю дорогу не сводит глаз с пролетающих мимо дорожных пейзажей. Я точно знаю, что мы оба жалеем о произошедшем сближении наших сердец. Но у меня никак не получается забыть возникшее несколько минут назад ощущение.
Когда он держал мою руку в своих ладонях, я чувствовала, как в этом касании рождается нечто удивительное, похожее на цветок, пробивающийся сквозь асфальт. Словно на кончиках наших переплетенных пальцев распускался целый благоухающий сад. А убрав руку, я вновь ощутила себя окаменевшей снаружи и внутри.
Ник
В детстве, когда во время болезни меня лихорадило, мама всегда садилась рядом с моей кроватью и просила дать ей руки. Она называла это сэндвичем из ладоней. Мои – маленькие и ослабленные, ее – большие и сильные. Я до сих пор помню это ощущение и то, как успокаивающе оно на меня действовало. Болеть не страшно, когда знаешь, что рядом есть человек, который возьмет твою руку в свою и не отпустит ее, пока не станет лучше.
Когда в глазах Ясмины блестят слезы, мне сразу приходит идея сделать для нее то же самое. Я не особо верю в силу человеческого прикосновения, но ничего другого у меня нет. Кажется, что за те двадцать минут, пока ладонь Ясмины покоится в моих руках, я успеваю впитать в себя частички ее кожи. Она плачет совершенно беззвучно, и это поражает до глубины души. Никаких дрожащих плеч и громких всхлипов. У нее абсолютно безучастное выражение лица и взгляд, устремленный в никуда. Складывается впечатление, что она годами тренировалась плакать молча. Я смотрю на Ясмину и не понимаю, как можно снаружи оставаться каменной глыбой, когда внутри столько боли.
Перед тем, как оказаться в ее машине, я всерьез задумался о том, что собираюсь сделать. Мне пришлось пообещать себе, что в независимости от увиденного и услышанного, я не стану ее осуждать. И поэтому, когда она дает мне пощечину, я не оставляю Яс в одиночестве, а, наоборот, – решаю, во что бы то ни стало ее поддержать. Легко ли мне оставаться рядом с ней, когда мои раны еще не зажили? Нет. Когда все заканчивается, я чувствую себя хуже некуда. Ощущение такое, будто отдал Ясмине остатки собственной силы.
Не думаю, что ей стало легче. Просто она, как обычно, натягивает на лицо маску и возвращается к одной из своих ролей. По дороге в квартиру у меня нет ни малейшего желания смотреть на ее фальшивую натянутую улыбку и искусственный блеск в глазах. Она может сколько угодно притворяться кем-то другим. Это не изменит того, что я теперь знаю.
В нашем новом общем доме мы молча расходимся по разным комнатам, и на этом все заканчивается. Я еще долго не могу уснуть, продолжая прислушиваться к царящей в квартире тишине. Похоже, что Ясмина разговаривает с кем-то по телефону, но вполне возможно, что мне это лишь чудится. Разве неделю назад мы с ней могли представить, что скоро нас в буквальном смысле будет отделять друг от друга стена?
Я, правда, стараюсь не анализировать поведение соседки, но в голове один за другим всплывают десятки вопросов: почему все случилось именно сегодня, что она делала в том районе, из-за чего плакала, почему удивилась, что я не ударил ее в ответ, от чего или кого сбежала, зачем ей понадобилось уходить из дома? Никогда прежде меня не интересовал внутренний мир другого человека. Я не знал, что могу с подобным остервенением пытаться докопаться до истины. Очевидно, по этой же причине Ясмина так внимательно рассматривала меня в первый день моего возвращения на учебу. Видимо, ей стало любопытно, что же такого произошло, раз я полез в окно.
Вот так это и случилось. Изучающие взгляды, череда случайных встреч и пугающих совпадений. И вот мы здесь, в сегодняшнем дне.
Утро стремительно и без предупреждения врывается в мою комнату. Открыв глаза, я радуюсь, что меня разбудило яркое январское солнце, а не звуки вчерашней адской машины, с помощью которой Ясмина готовила себе какую-то бурду. Удивительно, но Уголек и Пломбир все еще спят, устроившись на полу рядом с диваном. Думая, что соседка еще не проснулась, я с большой неохотой поднимаюсь с кровати и первым иду в ванную, чтобы принять прохладный душ, который должен помочь мне взбодриться.
Спустя пятнадцать минут я уже стою на кухне и колдую над чайником. Ясмина все еще не появилась, и мне в который раз за последние дни становится не по себе. Когда вода закипает, я беру две кружки и бросаю по одному чайному пакетику в каждую, добавляю пару ложек сахара и заливаю кипятком. Пока лимонный чай остывает, снова готовлю себе бутерброды, прекрасно осознавая, что Натали будет вне себя от злости, когда узнает, чем я все это время питался.
Позавтракав, я удрученно смотрю на белоснежную кружку с уже остывшим чаем. В квартире по-прежнему тихо, только вот это совсем не радует. Нельзя скучать по тому, с кем едва знаком, но Ясмина – не просто моя соседка и одногруппница. Она та самая девушка, о которой я так и не смог рассказать Лунаре.
Это случилось в наш первый учебный день в институте. Тогда Лу еще не сомневалась в правильности сделанного выбора и пребывала в полном восторге от начала нашей студенческой жизни.
После занятий мы, как делаем и сейчас, шли пешком до ближайшей остановки, делясь впечатлениями и обсуждая новых знакомых.
– Сильно сомневаюсь, что смогу с кем-то из них подружиться, – вслух размышляла Лу, – а ты как думаешь?
– Думаю, что если захочешь, сможешь покорить их всех, – ответил я ей в привычной для себя ироничной манере, ведь тогда все было совершенно иначе.
– Да нет же! – засмеялась подруга. – Я спросила твое мнение о наших одногруппниках.
– Обычные ребята, ничего выдающегося, – я равнодушно пожал плечами, потому что слишком сильно погрузился в мысли о предстоящих стримах и съемке новых видео.
– А девушки, – голос Лу сделался приторно-сладким, – может, тебе кто-то понравился?
– Фу, перестань, – я поморщился, – ты сейчас точная копия моей мамы.
– Сынок, тебе нравится какая-нибудь девочка в институте? – каким-то новым голосом спросила она, и мы громко рассмеялись.
Видимо, слишком громко, потому что в следующую секунду позади нас раздалось недовольное цоканье. Когда мы обернулись перед нами стояла девушка, мало чем походящая на сегодняшнюю Ясмину. У той девушки были длинные светлые волосы и хитрый прищур, она никогда не держалась в стороне от других, та Ясмина всегда находилась в центре внимания и наслаждалась каждой минутой своего превосходства.
Я оказался настолько погружен в себя, что не заметил ее во время занятий, но когда она встретилась нам на улице, все повернулось на триста шестьдесят градусов.
– Чего это она? – спросила Лу, когда Яс с недовольным и высокомерным выражением лица прошла мимо нас.
– Черт ее знает, – ответил я, уже ненавидя себя за возникший интерес.
В следующие учебные дни я часто наблюдал за ней. Можно даже сказать – любовался. Да, вот так глупо и банально, но не мог оторвать от нее глаз. Мне нравился ее дерзкий образ и то, как свободно она общалась с другими. Ее глаза всегда были накрашены, каждый день по-разному. Приходя в институт, я гадал, в каком виде она предстанет на этот раз.
Когда они с Лу неожиданно стали подругами, я решил, что теперь мы с Ясминой будем видеться чаще. Думал, что, пообщавшись и узнав друг друга получше, мы станем ближе. Но все вышло в точности наоборот.
Мы оказались в одной компании: я, Лу, Ясмина и ее брат Сава. И в тот день вся симпатия, живущая в моем сердце на протяжении четырех месяцев, исчезла. Ее напыщенность, пренебрежение и грубость оттолкнули меня так же быстро, как в свое время привлекли. То, каким тоном она назвала меня «ютубером», вытравило из моего сердца малейшее проявление каких-либо чувств к этой девушке.
Сразу после знакомства с Ясминой, я проговорился Лунаре, что кое-кто мне все же понравился.
– Кто? Расскажи! Ну, пожалуйста! – канючила тогда подруга, упрашивая озвучить имя той самой девушки, что смогла заставить дрогнуть лед.
– Всему свое время, – отшутился я, а потом необходимость что-то рассказывать отпала сама собой.
Той девушки уже нет. А может, никогда и не существовало. Настоящую Ясмину никто из нас не знает. Лу дружила с образом идеальной лучшей подруги, который та создала специально для нее. Но даже самая тщательно изготовленная из лучших материалов маска рано или поздно дает трещину. Вчера в машине она показала свое истинное лицо, и оно вовсе не такое, каким я привык его видеть. Выходит, что мы с ней совсем не знакомы.
Я решаю забыть обо всем, что было до этого, включая нашу с ней первую встречу. Взяв со стола кружку с остывшим чаем, я направляюсь к ее комнате. Стучу несколько раз и с замиранием сердца жду, когда она появится.
Ясмина, сонная, лохматая и завернутая в одеяло, открывает дверь, и я вдруг понимаю, что впервые в жизни вижу ее без макияжа. Она кажется такой… другой, что еще раз подтверждает мои недавние мысли. Хочу верить, что она не станет притворяться, и что мы оба сейчас самые настоящие версии самих себя.
– Привет, – я протягиваю ей кружку, – меня зовут Никита, можно просто Ник.
Ее покрасневшие и опухшие глаза выдают в ней вчерашнюю, проплакавшую почти целый час в машине, девушку. Она растерянно моргает, переводя взгляд с кружки на меня и обратно.