Засобиравшиеся уходить люди замирают на месте. Они смотрят так, будто хотят мне поверить, но не могут.
Я рассказываю о том, как родители оставили меня в поле. О том, как за отказ есть приготовленный мамой ужин, она привязала меня на сутки к батарее. Моих синяков не видно, но я провожу пальцами там, где они находились раньше: на щеках, под глазами, на шее, плечах и груди, на животе, бедрах и ягодицах. Если бы со временем раны не проходили, сейчас моя кожа выглядела бы совершенно иначе. Я – тело, на котором не осталось нетронутого места.
Лиза все это время стоит рядом, и, кажется, тоже плачет. Ее рука неизменно покоится на моей спине, и я не понимаю, почему она поддерживает меня. Разве ей не положено ненавидеть всю нашу семью за то, что отец так и не смог нас оставить?
Выливающаяся наружу правда шокирует всех, кроме родителей. Они смотрят на меня так, словно видят впервые.
Я так сильно поглощена своей болью, что за собственными криками и рыданиями не замечаю оказавшихся по бокам от меня людей в белом. Один из них, мужчина, мягко отталкивает Лизу и берет меня под левую руку.
– Что происходит? – спрашиваю я охрипшим голосом, когда меня насильно пытаются увести из кабинета.
– Не переживай, все в порядке, – спокойно отвечает женщина, взявшая меня под руку с другой стороны.
Я падаю на землю, надеясь, что они не станут тащить меня волоком. Лиза тянется ко мне, но подошедший отец ее останавливает.
– Она не в себе, – грубо, но уверенно заявляет он, не оставляя никому из присутствующих сомнений, что так и есть. – Специалисты помогут.
Я так сильно устала за последние полчаса, пока рассказывала свою историю. Историю, в которую никто, кроме меня самой, никогда не поверит. Может, он прав, и я действительно не в себе? Может, моя правда на самом деле очередная ложь?
Ну и пусть. Быть сумасшедшей и лгуньей гораздо проще, чем продолжать бороться за эту искалеченную жизнь.
Ник
Ее нет. Проходит минута, две, пять, десять. Я возвращаюсь на парковку и вижу, что ее машина исчезла. Меня охватывает внезапная паника. Быстро бегающие из стороны в сторону глаза пытаются отыскать ту, кого здесь уже точно нет. Подступившая к горлу лихорадочная тревога мешает сделать глубокий вдох.
– Ник? – зовет меня появившаяся рядом Лу. – Ты чего не идешь в институт? – Заметив мой растерянный взгляд, устремленный в асфальт, она кладет ладонь мне на плечо. – А где Ясмина?
– Не знаю, – я готов провалиться сквозь землю и улететь прямиком в ад за то, что оставил ее одну. – Она пропала.
– Снова? – Лу не была бы так спокойна, если бы видела Ясмину этим утром, когда та столкнулась в коридоре с Пломбиром. – Уехала куда-то на машине?
– Да, но… – у меня, наверное, впервые в жизни ломается голос.
– Но что, Ник? – она трясет меня за плечо, пытаясь привести в чувство. – Что-то случилось? Между вами?
– Я не уверен, но, кажется, ей стало хуже, – присутствие подруги и наш разговор только усиливают нарастающую панику. – Этим утром она снова испугалась Пломбира. И я чувствую, что что-то не так, Лу.
– Но как ты упустил ее из виду?
– Она попросила оставить ее на пять минут. Я отошел к институту, а когда вернулся, машина уже исчезла.
– Ты пробовал ей звонить? – Лу достает из кармана пальто телефон.
– Раз пять, – я хватаюсь за голову, – что нам делать?
– Я напишу Саве. Может быть, он что-то знает.
– Хорошо, спасибо.
– Ты уверен, что мы не зря поднимаем кипиш? – спрашивает она, набирая сообщение Саве. – Все, готово, теперь ждем ответ.
– Я уверен, что она исчезла не просто так.
– Что? – Лу осекается, и по ее лицу пробегает тень осознания. – Ты же не думаешь, что она…
– Пойдем в кафе через дорогу, – я беру ее за руку, и мы уходим в противоположную от института сторону. По дороге я не перестаю пытаться дозвониться до Ясми, но в ответ получаю лишь переадресацию на голосовую почту.
Мы устраиваемся за столиком и просим официанта принести два стакана минеральной воды.
– Сава ответил, что ничего не знает. Но она обещала приехать сегодня вечером домой, чтобы поговорить с родителями, – Лу поднимает глаза. – Ты что-то об этом знаешь?
– Да. Она много чего запланировала на этот день, – не верю, что она струсила. – Ясми не сбежала бы просто так. Что-то не так, Лу.
– Я уже тысячу раз это слышала, – она раздраженно стучит ногтями по поверхности стола. – Но, если ты не забыл, это ты с ней живешь и ездишь в поездки. Я по-прежнему ничего не знаю. Ни про ее жизнь, ни про ее родителей, ни про ее тайны. И, честно говоря, это бесит и мешает увидеть картину целиком. Ты на нереальном взводе, а я не могу понять причину. Что не так с Ясминой? Скажи мне, Ник. Серьезно, говори прямо сейчас.
– Она собиралась тебе обо всем рассказать. Сегодня в этом самом кафе, – я провожу ладонью по вспотевшему от волнения лбу. – Дело в ее родителях. Особенно, в матери.
– Я в курсе, что их с Савой мама – не подарок.
– Она жестоко обращалась с Ясминой.
– То есть как? Била? – увидев мою неоднозначную реакцию, на мгновенье Лу прикрывает глаза. – Значит, что-то еще хуже.
– Да, намного хуже.
Какое-то время мы молчим, и официант, принесший заказ, шарахается от нас, как от чумных. Повисшая тишина не спасает. Подруга обдумывает услышанное, и с каждой секундой все больше походит на меня. Теперь нас двое: взвинченных и до смерти напуганных. А еще злых на самих себя за то, что не смогли уберечь Ясмину.
Спустя час, когда наши с Лу нервы истончены до предела, приходит сообщение от Савы. Мы синхронно вздрагиваем от звукового оповещения. Про себя я молюсь, чтобы Ясми оказалась в порядке. Перед тем, как взглянуть на экран, Лу, кажется, задерживает дыхание.
– Он пишет… – глаза подруги расширяются то ли от ужаса, то ли от сильного удивления.
– Да что там такое?! – я не выдерживаю и вырываю телефон из ее рук.
Сава: Лу, у меня есть новости. И они не очень хорошие. Ясмина сейчас в частной психиатрической клинике. Я тоже здесь. Напишу тебе позже, когда появятся какие-то новости. Пока что ничего толком не ясно.
– Что за! – я, не спрашивая разрешения Лу, нажимаю на кнопку вызова.
– Лу, здесь не очень удобно говорить, – отвечает Сава спустя несколько секунд.
– Где здесь? Где она?! – кричу я в динамик, наплевав на то, что все посетители кафе слышат мои вопли.
– Кто вообще говорит? Где Лу?
– Это Ник. Тупой ютубер и сосед Ясмины.
– А, – на несколько секунд он замолкает. – Прости, Ник, но я не могу сказать тебе, где она. Это для ее же блага.
– Для какого еще блага? Ты же знаешь, что ваша мать с ней делала. Так, какого черта?!
– Она заявилась к родителям на работу и начала нести всякий несвязный бред, – почти шепчет в трубку Сава. – Похоже на острый психоз. Когда ее привезли сюда, то сразу вкололи успокоительное, и сейчас она спит. Я напуган не меньше твоего, понятно?
– Тогда скажи мне адрес гребаной клиники, понятно?
– Пока не буду уверен, что она в порядке, и что, – он запинается, словно обдумывает следующие слова, – и что ты не причастен к этому срыву, я ничего тебе не скажу.
– Причастен? Думаешь, это я довел ее до такого состояния? – мне хочется рассмеяться и при встрече хорошенько его ударить. – А в том, что твоя мать все эти годы истязала ее физически и морально, тоже виноват я?
– Не лезь в это. Тебя здесь не было, и ты понятия не имеешь, через что прошла наша семья.
– Какой же ты тупой, раз думаешь, что Ясмина рассказывала тебе абсолютно все.
– К чему ты ведешь? – в его голосе появляется смятение.
– К тому, что сестра берегла твои чувства, идиот! Она не хотела, чтобы мать выглядела в твоих глазах монстром. Неужели ты все еще не понял, что она делала и сделает все, чтобы оградить тебя от этого кошмара? Она переживала все в одиночестве. Притворялась и врала всем, включая тебя. Только бы никто не узнал о том, как ей больно и плохо. Разве ты не понимаешь, как сильно мы все ее подвели?
Лу протягивает руку и беззвучно произносит «отдай». Сава по-прежнему молчит, а мои слова на исходе. Я возвращаю телефон подруге и залпом выпиваю всю воду из стакана.
– Сав, это я, – начинает Лунара, и в ее глазах блестят слезы. – Поверь, Ник не мог навредить Ясмине. И если ты еще помнишь, каково это – кого-то любить, ты пришлешь нам адрес клиники.
Она сбрасывает звонок быстрее, чем я успеваю вздрогнуть от слова «любить». Лу смахивает выступившие в уголках глаз крупные слезинки. Проходят какие-то жалкие доли минуты, и Сава скидывает название и адрес клиники.
– Хорошо, – облегченно выдыхает подруга, – но что именно мы собираемся делать? Нас вообще туда пустят?
– У меня есть одна идея, но я не уверен, что он согласится.
– О ком ты говоришь?
Я нахожу нужный телефон в списке контактов и нажимаю на «вызов». Он отвечает только на мой пятый подряд звонок.
– Ник, я на работе и не могу говорить. Помнишь, что мы говорили об экстренных звонках? – он говорит спокойно, но с толикой строгости.
– Это он и есть, Антон, – мой голос становится умоляющим. – Самый что ни на есть экстренный случай. Ты мне нужен. Прямо сейчас.
Через полчаса машина Антона останавливается у кафе, и мы с Лу быстро запрыгиваем внутрь. Мне стоило немалых сил убедить его нам помочь.
– Все еще не понимаю, Ник, как ты уговорил меня сорваться с работы, – он качает головой, уверенно маневрируя на дороге. – Тебе повезло, что я смог уйти.
– Это и есть ответ на твой недавний вопрос, – отвечаю я, сидя на пассажирском сидении. Лу, притаившаяся на заднем сидении, всю дорогу хранит молчание.
– Ты о чем? – Антон выглядит сбитым с толку.
– О том, что мы сами решаем, какими людьми хотим быть, – я вижу, как он приятно удивлен моей внимательностью к его словам. – Ты сорвался с работы, потому что хороший человек, и не мог поступить иначе.
– Скажи мне что-то, чего я не знаю, – он награждает меня широкой улыбкой. – Например, о тебе, Ник.