Эшли протестующе вытянула руку, чтобы остановить его.
— Чарли, тебе не нужно говорить мне, что Эрик — лучший человек, которого я только могла когда-либо встретить, и что я полная идиотка, оттого что бросаю его. Ты и не подозреваешь, что на протяжении последних двух недель я уже много раз повторила себе то же самое.
— Тогда почему же ты согласилась на этот проклятый перевод? Почему ты оставляешь Эрика?
— Потому что я не могу не оставить. Я должна выполнить обещание.
— Какое еще обещание? — спросил Чарли, ничего не понимая. — Твоему боссу?
— Моему… — Эшли запнулась.
Несмотря на то, что она рассказала Эрику о брате, она не могла повторить рассказ Чарли. Он ничего не знал ни о болезни ее матери, ни о мечтах отца, ни о том роковом дне, прошедшем семнадцать лет назад. Он не поймет, чего она лишила своих родителей гибелью Джека.
И что теперь могла им возвратить.
— Я должна это сделать, — сказала Эшли твердо. — И помимо всех обещаний, это была и моя мечта тоже. Я хочу сказать, что мне очень нравится работать в службе информации… а в моей профессии перевод в Чикаго — значительное продвижение по служебной лестнице. И я люблю Чикаго.
— Но ты любишь и Эрика, — напомнил Чарли.
— И я люблю Эрика. — Эшли любила Эрика. Всей душой и сердцем. Любила то волнение, которое он вызывал у нее, любила его загадочность, силу и нежность. — Недавно он передал мне историю, которую рассказала ему мать, историю о маленькой птичке-котори. Птичку полюбила девочка и, несмотря ни на какие уговоры, не посадила в клетку, позволив ей улететь, когда настало время. Я всегда недоумевала, почему Эрик называет меня своей маленькой птичкой. Теперь понимаю, и я еще больше люблю его за то, что он предоставляет мне возможность свободно улететь.
Конечно, если не учитывать, что даже сейчас, когда она говорит все это, комок застревает у нее в горле и она никак не может скрыть слезы, навертывающиеся ей на глаза. Действительно, никто не удерживает ее в Анн-Арборе, ей позволено свободно улететь, и она должна улететь, но Эшли не могла улететь, как птичка, частицу себя она оставляла здесь.
На следующее утро прибыл фургон. В тот момент, когда грузчики выносили коробки и мебель из ее комнат, из своей квартиры вышел Эрик и зашел к ней. Эшли видела, как он обходит стулья и кровать в середине гостиной, пробираясь в сторону кухни. В руках он держал большую черную квадратную коробку, украшенную изображением журавля красных и золотистых тонов.
— Что в ней? — спросила она, радуясь встрече.
— Пустяк, — Эрик протянул коробку. — Возьми с собой в дорогу.
Осторожным движением Эшли поставила разукрашенную коробку на стойку и приподняла крышку. Внутри находился небольшой поднос, заставленный всяческими закусками. Подняв поднос, она обнаружила другой поднос, а под ним третий.
— Как изящно, — сказала Эшли и один за другим вернула подносы в первоначальное положение, и они вновь, соединившись, составили квадратную коробку.
— В Японии, — пояснил Эрик, — отправляясь на работу или в путешествие, укладывают таким образом еду. Возможно, тебе захочется перекусить в дороге.
— По-моему, это совершенно сказочная упаковка для дорожного завтрака, — повернувшись к нему, она его обняла и поцеловала. — Когда ты успел приготовить все это?
— После того как ты ушла прошлой ночью. Я очень скучал по тебе.
И она тоже…
— Прошлым вечером звонил папа, — сказала Эшли, заставив себя вспомнить причину, по которой покидает любимого. — Папа очень рад за меня.
Эрик нахмурился.
— Человек не должен жить жизнью другого.
— Не надо, — взмолилась Эшли, закрыв глаза.
Она не хотела слышать никаких банальностей. Слишком легко принять истину сказанных Эриком слов, сдаться и навсегда остаться в Анн-Арборе.
Но в какое положение она поставит своего отца?
— Я должна ехать, ты знаешь, я должна.
— Я знаю, ты в это веришь.
Эрик отвернулся, сделав вид, что наблюдает за погрузкой. О, как бы он хотел, чтобы Эшли пообещала ему всегда его любить и никогда не покидать. Но она ничего ему не обещала. С самого начала она настаивала, чтобы они не давали друг другу никаких обещаний.
И Эрик по-идиотски согласился на ее условия.
— Когда ты уезжаешь? — спросил он.
— Наверное, сразу же, как только все отсюда вынесут и я передам ключи Чарли.
— Так скоро?
Молча Эрик смотрел, как коробки с вещами выносят из комнаты. Он вспомнил, как впервые вошел в ее квартиру, вспомнил устроенную Эшли вечеринку… Она предупредила его тогда, что вот этот самый момент когда-нибудь настанет. Он ответил, что понимает.
Но он не понимал.
Эшли притягивала его, но Эрик не предполагал, насколько глубоко она сумеет проникнуть ему в душу, насколько неотъемлемой частью его существа станет. Он и не подозревал, что она принесет в его жизнь душевное равновесие и радость, которых ему всегда так не хватало, и что любовь к ней наполнит смыслом каждое мгновение бытия.
Ему хотелось излить боль криком или рыданием, но он не издал ни звука. С самого рождения мать воспитывала в нем умение властвовать над своими чувствами. И за шестнадцать лет тренировок ниндзя-цу наставник научил Эрика оставаться сильным, что бы ни произошло.
Поэтому он и был здесь, несмотря на то, что ему хотелось бежать, хотелось закрыть глаза и не осознавать реальности происходящего, забыть, что Эшли на самом деле уезжает. Даже когда грузчики вынесли из ее квартиры все вещи и уехали, Эрик не уходил, он ждал, пока Эшли прощалась с Чарли и отдавала ключи, и он помог ей отнести чемоданы к машине.
Шел снег, колючий холодный ветер метал мелкие обледеневшие хлопья. Несколько мгновений Эрик постоял с Эшли у открытой дверцы ее автомобиля, момент отъезда неминуемо приближался. Нежным движением он поправил пуховый шарф вокруг ее шеи и запахнул пальто.
— Ну, — сказал Эрик, пристально взглянув ей в глаза, голубизна которых внезапно увлажнилась.
— Ну, — повторила она и провела перчатками по его куртке.
— Пришло время прощаться.
— Мне будет тебя не хватать, — сказала Эшли, не замечая, что слезы текут по щекам.
— И мне тоже.
Она выдавила из себя улыбку, щеки раскраснелись от ветра и холода.
— Мой ниндзя.
— Моя котори.
— Маленькая птичка? — Эшли попыталась рассмеяться, смех прозвучал деланно. — Не думаешь ли ты, что мне следовало бы улететь куда-нибудь на юг, а не в Чикаго, где погода ничуть не лучше, чем в Анн-Арборе.
— Позвони мне, как только приедешь. Я хочу знать, все ли с тобой в порядке.
— Да, обязательно, — пообещала Эшли и вытерла глаза. — Эрик…
— Да?
— Я… — Зримая тоска отразилась в ее глазах. Он ждал, когда она закончит фразу. — Будь осторожен, — прошептала она наконец, но ему показалось: что-то другое хотела она сказать. — Я боюсь, что с тобой может что-либо случиться, — продолжала она, — особенно, когда ты… — снова запнулась Эшли, ее пальцы сжались на его рукаве, — …ты знаешь… ну… когда ты станешь помогать лейтенанту Пизу.
— Я буду осторожен, — пообещал он.
Эрик почувствовал, как она дрожит. Он обнял ее и привлек к себе в безудержном желании согреть и защитить ото всех бед, которые только могли предстать в воображении.
— О, Эрик!
Она подняла на него глаза, и он понял, что боль, переполнявшая его сердце, мучает и ее. Ему захотелось вернуть Эшли домой, закрыть у себя в квартире и чтобы она осталась с ним навеки. Но он также понимал и то, что это невозможно.
Поэтому Эрик просто поцеловал Эшли, и ничего более.
Поначалу ее губы были холодными и жесткими, но, прикоснувшись к его губам, они мгновенно согрелись, смягчившись и наполнившись особой, только им присущей нежностью. Он целовал ее и все теснее прижимал к себе, желая, чтобы время остановилось и ему бы никогда не пришлось расставаться с Эшли.
Она жадно отвечала на поцелуи. Она целовала и плакала, рыдания сотрясали все ее тело, и слезы потекли и по его щекам.
Эрик застонал, когда Эшли резким движением слегка оттолкнула его от себя, внезапно прервав поцелуй. Она отвернулась к машине, и он заметил. Эшли вытирает щеки. Эрик быстро смахнул слезы и со своего лица, надеясь, что, если она и заметит у него на лице какую-то влагу, то отнесет за счет ветра и таявших снежинок.
— Я, наверное, поеду, — сказала Эшли, не глядя в его сторону, — пока снегопад не усилился.
«НЕ УЕЗЖАЙ!» — хотелось ему крикнуть, но он открыл для нее дверцу автомобиля.
— Осторожнее за рулем!
— Да, конечно.
— Не забудь позвонить мне.
Она выглянула из окна машины.
— К тому времени, как я приеду в Чикаго, ты уже будешь вести урок.
— Я отменил все сегодняшние уроки.
Сегодня ему ни за что не удалось бы сосредоточиться.
— Я позвоню, — пообещала Эшли. — Будь осторожнее, Эрик, и помни, я тебя люблю.
Он кивнул, но ничего не смог сказать в ответ. Не смог.
Прикусив нижнюю губу, она захлопнула дверцу — слезы струились по щекам — и включила зажигание. Эрик счищал последний снег с ветрового стекла. Затем он сделал шаг назад и наклонил голову.
Эшли ответила ему легким кивком, и машина тронулась. Она проехала половину улицы, когда он сказал то, что хотел сказать:
— Ай шите иру, — прошептал он. — Я люблю тебя.
Его слова унес ветер.
Глава 14
Эшли надеялась, что будет слишком занята своей новой работой, чтобы вспоминать об Эрике, но ошиблась. Два с половиной месяца спустя после переезда он по-прежнему не выходил у нее из головы. Если она встречала кого-то с восточными чертами лица или слышала музыку, напоминавшую ей об арфе-кото, или видела человека, одетого в черное, то вспоминала Эрика и тосковала по нему.
Даже плакала.
Она оставила его, но он ее не оставлял.
— Обещания… — ворчала Эшли, проезжая на своей машине чикагские улицы, запруженные автомобилями.
Никогда больше в жизни она не станет давать никому никаких обещаний.
И последние двадцать четыре часа великолепно продемонстрировали, в какую переделку можно попасть