Я привычно пропускаю лекцию мимо ушей и с ужасом представляю, что мне делать с этими десятью «милыми мальчиками»?
— Не бойся, Виола, они не станут навязываться, — говорит мама. — Идем, тебе лучше отдохнуть.
Не станут навязываться? Ну да. Не знаю, как отличить выбранного мне мальчика от обычного слуги, но… Я же говорила, во дворце невозможно остаться одной. Стоит только маме отвести меня в мою «беседку», как тут же просто роем появляется толпа юношей — я их даже рассмотреть не успеваю, — готовых сделать со мной все, что угодно, лишь бы я улыбалась.
Меня пугает такое количество народа в моей зоне комфорта. Пугает и злит. Попытки им нагрубить проваливаются: им плевать. Кажется, если я решу снова разбить стул, они и не заметят.
Тогда я прошу найти мою подругу — Рапунцель появляется и… спасает меня, как принц на сияющем белом скакуне. Она тут же переключает внимание всех на себя, по крайней мере на какое-то время. А я успеваю сбежать.
В Садах есть укромные уголки — это я помню еще по опыту десятилетней давности. Если сбежать удалось — спрятаться можно. Ненадолго, потом нужно перепрятываться, — но можно.
Я углубляюсь в Сады все дальше и дальше от дворца и вечер встречаю вся в золотой пыльце (кстати, кожа от нее больше не зудит — и прекрасно), с рассеченными коленками, порванной курткой и аж пятью венками от висп. Полагаю, такая принцесса, а уж тем более фея, как я, может присниться разве что в страшном сне.
До заката мне удается остаться незамеченной. Я лежу в траве, среди цветов, слушаю, как гудят виспы и нормальные пчелы, стрекочут кузнечики, время от времени проваливаюсь в дрему, где не надо думать, что я жестокая ужасная женщина, нагрубила бедному парню, который меня очень любит, и разбила ему сердце. В общем, совесть молчит, и я пытаюсь заснуть — когда мне на грудь вдруг с размаху падает маленький, но неожиданно тяжелый белый кролик.
Падает, прижимает уши и дрожит.
— Привет, — добродушно говорю я. Кролик топчется по моей груди, ловит взгляд.
Где-то я его уже видела…
— Куда ты бежал? — продолжаю я, почти ожидая, что он сейчас достанет карманные часы и посмотрит время.
Кролик прижимает уши к голове еще сильнее, а взгляд становится умоляющим.
— За тобой кто-то плохой гнался? — предполагаю я. Глупости, в Садах хищники все сплошь добрые и травоядные. Поэтому, бедняги, давно уже мигрировали в соседние эльфийские леса.
Кролик кивает. По-человечески. И начинает скрести лапкой по моей рваной куртке.
— Эй-эй, аккуратнее! Ладно, не бойся, — я сажусь и подхватываю пушистика на руки, — я тебя в обиду не дам.
Кролик все равно дрожит и прядет ушами — я понимаю почему. Сквозь кусты роз к нам кто-то ломится. Громко так — я представляю себе слона. Сейчас затопчет на фиг.
Но лично я ломиться сквозь розы — а они колючие вообще-то, — чтобы сбежать, не собираюсь, поэтому просто встаю, баюкая кролика на груди. И, прямо как герой, смело заявляю:
— Не бойся, сейчас разберемся.
Да, я ожидала увидеть слона. Слона, с хоботом и ушами, как у Дамбо. Мне просто было сложно представить, что сквозь кусты с таким треском будет продираться… юноша.
— Это мой кролик, — тут же заявляет он, замечая меня. И убирает за спину что-то вроде серебряного короткого жезла. — Отдай.
Бедный кролик закрывает лапками глаза, и я, спрятав его под курткой, вежливо говорю:
— Какой кролик?
— Тот, которого ты только что спрятала, — недружелюбно отвечает парень. — Верни сейчас же.
Разбежалась!
— И что ты с ним сделаешь?
Парень подходит ко мне почти вплотную — мы оба при этом не отрываем взгляда от моей груди. То есть кролика, конечно.
— Сварю и съем! — раздраженно бросает парень. — Я предупреждал тебя сидеть смирно! — Это он кролику? — А ну отдай! — А вот это уже мне.
Я уворачиваюсь.
— Не-а. Я за Гринпис. Ищи себе другого кролика.
Минут пять мы еще распугиваем виспов, бегая друг от друга по пятачку полянки, потом я шагаю на тропу сквозь розы, которую этот любитель кроликов проложил, пока ко мне шел.
— Ты кто такая? — интересуется он вдруг.
Самое время знакомиться, конечно.
— Герой я, — фыркаю, прижимая кролика к груди сильнее. — Спасаю невинно обиженных направо и налево. От таких, как ты.
Юноша вздыхает и неожиданно улыбается. А мне вдруг кажется, что зашедшее солнышко решило выглянуть из-за горизонта и посветить еще немного — настолько у него яркая улыбка.
— Я Туан. Извини, фея, просто этот кролик — все, что осталось мне от дома.
Бездомный, значит. Прелесть. Тащат феи к себе всякую…
— То есть он тебе дорог как память?
— Ну… как-то так. — Парень выстреливает улыбкой, прямо как Рапунцель словами. Но я держусь.
— Отринь воспоминания свои и живи настоящим, — бросаю я, отворачиваюсь и иду по тропе к садовой дорожке.
— Фея! Постой! Ну хорошо, забирай ты этого несчастного кролика! Ты что, обиделась?
Мужчины — странные существа. У них очень, очень странная логика. И выводы они делают соответственно очень странные.
— Давай я тебя провожу! Ты в каком круге живешь?
Это он про ад намекает?
— В девятом, — тут же отзываюсь я. — Только там жарко — тебе не понравится.
— В смысле? — Парень уже поравнялся со мной. — Тут жарко не бывает. Или я чего-то не знаю?
— Ничего ты не знаешь, — вздыхаю я. — Как там тебя…
— Туан.
— Вот-вот.
— А тебя?
— Виола.
— Забавно, — снова улыбается он, — так же зовут принцессу, которую я должен был встретить и куда-то отвести, но я забыл куда. На самом деле это плохо — теперь Ее Величество может решить, что я недостоин ее доверия и не разрешит мне познакомиться с ее дочерью… Это ведь не ты?
Вот черти! И тут нашли… мамины поклонники…
— Я похожа на принцессу?
— Ты и на фею не очень похожа, но что в Садах делать человеческим девушкам? — парирует Туан.
— Ну вот, значит, это не я. Кстати, помоги вспомнить дорогу до дворца. Я там живу.
И пытаюсь его обогнать — помню я дорогу, хорошо помню. Просто хочу, чтобы от меня отстали. Желательно все.
— Погоди! А ты точно не принцесса?
— Точно.
— Налево, Виола, так короче, если срезать через вишневую рощу… И знаешь, ты самая странная фея из всех, что я здесь встречал.
— А я только что приехала. Скоро адаптируюсь.
— Что это значит?
— Сольюсь с коллективом.
— То есть?..
— Слушай, ты отстанешь от меня сам или тебя нужно в лицо вежливо послать? — не выдерживаю я.
— Не отстану, — улыбается он. Как-то очень уж радужно и солнечно для человека, которого только что попытались отшить. — Ты мне нравишься.
— Ты сумасшедший?
— А ты уверена, что можешь понравиться только сумасшедшему?
Я некстати вспоминаю Дамиана. И его комнату.
— Да!
— Ну а я привык считать себя нормальным, и ты мне все равно нравишься, хоть ты и колючая, как ежик. — И берет меня за руку. Панибратски так.
— Отпусти!
— Зачем?
— Затем!
— Нет.
До дворца мы успеваем поругаться, неожиданно помириться — с этого Туана как с гуся вода все мои уколы. И расстаемся уже почти приятелями. По крайней мере я мирно желаю ему пойти утопиться в ближайшей речке, а он мне — спокойной ночи.
— Как кролика зовут? — кричу я ему вслед.
— Томми! Он любит яблоки!
Томми. Надо же — как юного принца Томми, брата Ромиона и Дамиана. Забавно.
Уже ночью, укрывшись одеялом с головой — чтобы не слышать, как жужжат ночные виспы (а то сейчас прихлопну гадов, потом еще и под суд за убийство попаду), — я размышляю, поглаживая спящего рядом Томми. И вдруг понимаю две вещи: со встречи с Туаном я ни разу не вспомнила Дамиана. До этого момента. Ну да я же говорила, что все пройдет…
И вторая вещь: у Туана ярко-зеленые глаза. Пронзительно-зеленые, прямо как… У «маски». Но не может же это быть он. Голос вроде другой. И… Злодей, спец по слабостям, будет препираться с жертвой из-за кролика?
Да и какой из Туана злодей? Милый мальчик, непосредственный и дружелюбный. Вот и все. А у меня со всеми этими снами скоро паранойя начнется. Что теперь, от всех зеленоглазых шарахаться?
Спать, спать, спать! Боюсь каких-то монстров под кроватью — и с тем же успехом. Глупости это все. Спать!
Вот странно: я могу по пальцам пересчитать те моменты, когда мне снились кошмары. Я уже говорила, что тщательно блюду режим питания и сна — «Скажи болезням „нет“!» И я убеждена, что никаких кошмаров при таком образе жизни быть не может. Ха, да я способна во сне посмеяться даже над математиком, который требует, чтобы я построила для него сотню парабол. Примерно этим же способом, кажется, в каком-то из «Гарри Поттеров» избавлялись от полтергейста… Вроде бы. Ну, когда представляешь что-нибудь веселое и лепишь его к кошмару. Тот сразу превращается в абсурд, и тебе смешно. Мое подсознание всегда так поступает, когда я испугана, но последнее время мне стала сниться такая отборная и качественная гадость, что юмор уже не помогает.
Допустим, я еще могу мысленно — правда, только проснувшись — пририсовать злодею в маске рожки и коровий хвост и отправить плясать на зеленый лужок под «Du hast». И даже когда мне снится кладбище а-ля хоррор с привидениями, я тоже могу пошутить и представить, как зомби отплясывают лезгинку или калинку-малинку.
Но есть моменты, когда моя закаленная общением с крестной ведьмой и Рапунцель психика дает сбой. Думаю, у многих, если не у всех, имеется запрятанный далеко на подкорку детский страх, когда ты испугался так, что помнишь и десять, и двадцать лет спустя, пусть даже это какая-то мелочь вроде страшилки про красную руку, черную простыню и зеленые пальцы или громадное, красочное изображение кузнечика со всеми подробностями его хитинового покрова.
У меня это картинка из детской книги «Дикие лебеди» Андерсена. Сказка мне нравится, я всегда сочувствовала Элизе (хотя она, конечно, безвольная дура в первой половине истории: запросто дала королеве себя облапошить). Но потом, уже в конце, есть момент, где принц (или король?), женившись на Элизе, узнает, что она каждую ночь (или не каждую? не помню, я давно читала) ходит за крапивой на кладбище. Принц тайно идет за женой, видит, как она рвет эту крапиву… Фантазия иллюстратора сказки дорисовала много деталей, о которых сам Андерсен, быть может, и не задумывался. Например, он населил ночное кладбище ведьмами, очень похожими на зомби, заставил их выкапывать могилы, а потом жрать мертвецов. Еще посреди кладбища танцевали черти — вокруг котла, в котором варилась какая-то мерзость. Но особенно мне запомнилась одна ведьма, зеленая, как авокадо, в черном глухом платье, с выпученными глазами и лицом, как у обтянутого кожей черепа. Она сидела где-то у котла, рядом с чертями, на коленях у нее лежал некто без головы, а ведьма, запрокинув голову, готовилась его, полагаю, съесть.