— Ты еще хочешь в Сиерну?
— Куда? А… Нет, зачем?
— Поговорить с королем. Я могу настроить тебе портал, или зеркало, или…
— Да ну нет, мамуль. — Наверное, я очень по-идиотски сейчас улыбаюсь. Но мне хорошо! — Не надо его беспокоить. Я… Зачем я вообще хотела с ним поговорить?
Я не помню, но это меня и не волнует.
— Хорошо, цветочек. А насчет того демонолога…
— Какого демонолога, мам? А, Дамиана… — Я с удивлением понимаю, что вся моя обида, депрессия и раздрай «помириться-поссориться» исчезли. Я больше не вздрагиваю от имени Дамиана, я больше не забочусь, что с ним произойдет. Да что бы ни случилось… Мне все равно.
— Я же говорила, — довольно усмехается бабушка. — Только добрые, счастливые мысли.
Мама все еще хмурится, а бабушка встречается со мной взглядом:
— Виола, у тебя на полдень назначен выбор спутника. Будь добра, отнесись к нему серьезно.
Спутника? Как это замечательно! Я еле сдерживаюсь, чтобы не захлопать в ладоши. С ним можно будет играть, исследовать Сады, разговаривать обо всем и… Ой, кажется, я говорю это вслух!
— Мама, а какие побочные эффекты у этого зелья? Кажется, Виола впала в детство.
— Глория, у этого зелья нет никаких побочных эффектов, оно абсолютно безопасно. Виола совершенно нормально относится к выбору спутника — это действительно замечательно.
— Мама!
— Глория! Она станет феей любой ценой. И ей это понравится! Так же, как нравится тебе.
— Мама, да ладно, все же хорошо, — улыбаясь, встреваю я. — Пойдем выберем мне спутника, я очень хочу! Ну ма-а-ам!
Мама помогает мне встать и, бросив на бабушку один-единственный, зато очень красноречивый взгляд, ведет меня к двери.
Бабушка смеется, а Рауль кормит ее с руки сахарными розами. Что-то толкается мне в голову при виде этой картины, что-то неприятное. С трудом я держу это в голове.
— Мам, а что ты говорила про… ну… демонолога?
— Ты очень из-за него переживала, — отвечает мама. Мы выходим в сад, на солнце, и мне снова становится легко и хорошо. — Вы расстались, если я правильно поняла. Ты… ты забыла?
— А? Нет. Просто мне теперь кажется… Я все правильно сделала.
Мама неожиданно улыбается и счастливо смотрит на меня:
— Ну конечно, моя фиалочка. Ну конечно.
Что-то кажется странным, неправильным, и это чувство — единственное омрачает прекрасный яркий день. Мне нравится — почему раньше я думала, что это скучно? — сидеть на траве и следить за игрой висп. Или плести с ними венки. Я не пытаюсь сбежать, когда ко мне присоединяется Рапунцель с мамиными фрейлинами — они все уже большие друзья, кажется, на почве нарядов. Я слушаю их, и раздражавшая меня раньше словесная «очередь» Рапунцель теперь звучит музыкой, а феи уже не кажутся глупыми, легкомысленными болтушками.
Это все то зелье, понимаю я. Глупо было обижаться на маму, да и на бабушку тоже. Они действительно хотели как лучше. Им удалось усыпить — надеюсь, что навсегда — ту часть меня, которая постоянно волновалась, расстраивалась, оценивала других. Которая не могла просто наслаждаться солнцем, красотой цветов и сладкими ароматами Зачарованных Садов. Которая сбегала от людей или фей, которая боялась подпустить их ближе, которая не могла с ними запросто болтать. А мне же правда это нравится — когда я не одна. Мне приятно улыбаться шуткам — пусть и весьма плоским — фей и давать им и Рапунцель вплетать в мои волосы цветы.
Мне давным-давно не было так хорошо и спокойно. И если для этого нужно выпить какое-то зелье — ну и прекрасно. Надо попросить бабушку, пусть закажет еще. И сказать ей спасибо. И маме тоже. Почему я раньше на нее обижалась? Как я могла быть с ней и бабушкой такой грубой? Мы же семья. Совершенно естественно, что они хотят мне добра.
Все в Садах хотят мне добра, а я подозревала их черт знает в чем. Как это грубо, как это неправильно с моей стороны…
Феи пытаются посвятить меня в тонкости ритуала выбора спутника — полдень приближается. Разговор очень быстро сваливается на обсуждение достоинств мужской внешности и мужского же характера. Я улыбаюсь, слушаю и нежусь на солнышке.
Почему раньше я так не хотела участвовать в этом… ритуале? Кто внушил мне, что тот, кого я выберу, обязательно сделает мне больно — словом или жестом?
— Ой, Виола, я же вспомнила! — кричит вдруг мне прямо в ухо Рапунцель. — Матушка, — так она зовет Виллинду, — просила передать, чтобы ты ничего не пила за завтраком с мамой и бабушкой. Вот… Точно. Она еще что-то говорила, но я забыла. Но вспомню! Обязательно вспомню.
Я улыбаюсь и успокаиваю ее, что все хорошо, все замечательно. Совет крестной опоздал, но он и не был нужным. Мне стало намного лучше после того зелья. Виллинда просто ничего не понимает — но она же ведьма, а не фея. А мы, феи…
Я замираю, вдруг сообразив, что только что, пусть и мысленно, по своей воле причислила себя к феям.
Но почему нет? Я же фея. Почему я раньше думала, что это плохо? Мне же нравится…
Полдень тем временем подкрадывается, как любопытный котенок — тихонько, на мягких лапках. Все еще в розовом тумане, пронизанном солнечным светом и запахом роз (сладкий, приятный аромат — как я раньше могла его не любить?), я оказываюсь в беседке — тронном зале. Человеческий тронный зал это напоминает разве что наличием трона — высокого кресла, увитого плющом и розами без шипов. Как на нем можно сидеть, не раздавив цветы?..
Мама в золотом богатом платье, похожем на перевернутый тюльпан, в венке, так густо усыпанном золотой пыльцой, что не узнать корону невозможно, стоит у трона и улыбкой подзывает меня ближе. Я подхожу, замечая, как стихает шушуканье фей, писклявый приглушенный разговор трутней, и даже виспы перестают носиться по залу, а чинно выстраиваются в ряд под потолком, цепляясь за белые цветы, напоминающие маленькие лилии. Становится тихо, так тихо, что слышно, как снаружи ветер перебирает ветви цветущих яблонь и где-то неподалеку звенит ручей.
Мама берет меня за руку, шепчет, чтобы я просто стояла и улыбалась. Я стою и улыбаюсь, а она делает совершенно, на мой взгляд, ненужную вещь: представляет меня присутствующим как свою старшую дочь и наследницу. Зачем? Все же и так знают…
Речь королевы длится долго — она сплетается с шепотом ветра, со звоном ручья, и я покачиваюсь, прикрываю рот ладошкой, прогоняя зевок, и даже умудряюсь задремать стоя, поэтому чуть не пропускаю момент, когда в залу входят десять юношей и под мамин голос выстраиваются в шеренгу перед троном. Я равнодушно смотрю на них и мечтаю, что, когда все закончится, найду этот говорливый ручеек и посплю на полянке у его берега. Там, конечно, должна быть полянка, покрытая бархатистой травой…
— Виола, — шепотом обрывает мои мечты мама. — Ты должна выбрать.
— Да? — спохватываюсь я. — Уже?
Мама коротко кивает.
Я оглядываю зал и глупо улыбаюсь:
— А из кого?
Мама изумленно моргает и взглядом указывает на юношей в шеренге.
— А-а-а… — Интересно было бы сейчас посмотреть на мое лицо: улыбка наверняка побила все рекорды глупости и идиотизма.
А впрочем, мне это неважно.
Я делаю шаг, подхожу к неподвижно стоящим юношам и принимаюсь их с интересом разглядывать. В голову лезет сравнение со смотринами, а еще та, заснувшая часть меня ворочается и стонет, что это ненормально, что стыдно — вот так стоять, пялиться и… Все должно быть не так!
Я успокаиваю ее, что все идет именно так, как нужно. Ну что в том, что передо мной аж десять парней, готовых стать моими женихами? Ну и что, что их мама выбрала. Они же…
— Мам?
Кажется, я только что нарушила какую-то традицию: мама хмурится еще сильнее и одними губами спрашивает:
— Что?
— Мам, они все одинаковые.
Затаив дыхание, нас слушает весь королевский двор. Мне очень хочется хихикнуть, а еще почему-то танцевать.
Странно, я никогда особенно-то не любила танцевать. Но… А впрочем, меня это тоже не волнует.
— Конечно, Виола, они и должны быть одинаковыми.
Смех я уже еле сдерживаю. Да, понимаю, звучать он в тишине тронного зала, когда на тебя, затаив дыхание, смотрит толпа из сотни придворных, будет по меньшей мере очень глупо. Но войдите в мое положение: передо мной в шеренге стоят десять абсолютно одинаковых юношей, причем внешность да и одежда у них настолько невыразительные, что шпион должен скончаться от зависти при взгляде на них. Я их мгновенно же всех забываю, стоит только повернуться к маме.
И как я должна выбрать?
— Сердце, Виола, слушай свое сердце, — шепчет мама в ответ, когда я довольно громко задаю ей этот вопрос.
Я честно прислушиваюсь. Снова оглядываюсь. Мама с надеждой ловит мой взгляд.
— Ну?..
— Стучит.
Кажется, мама тоже хочет засмеяться — по крайней мере лицо ее на мгновение приобретает такое выражение, словно она мечтает и захохотать, и зарыдать одновременно. Но королевы так не поступают.
— Виола, — она подходит ближе, — прислушайся. Посмотри на них, — она снова показывает на юношей. — При взгляде на кого-то из них твое сердце должно екнуть…
Я честно смотрю на всех десятерых. Потом на каждого по очереди. Сердце не екает.
Время идет. В зале наступает звенящая, напряженная тишина.
— Виола? — шепотом разбивает ее мама.
— Мама, — шепот у меня тоже получается очень громкий, особенно учитывая тишину, — я ничего не чувствую.
Мама хмурится.
— Может, ты мне других найдешь? — тихо предлагаю я.
Но других мама искать почему-то не соглашается. С видом «нет уж, выбирай из этих» она тихо-тихо шепчет:
— Просто укажи пальцем.
Пожав плечами (и не глядя), я протягиваю руку, указываю — и даже не сильно удивляюсь, когда флер с парней спадает и они оказываются очень даже разными, включая одежду. Действительно очень разными: комплекция, цвет волос, лица… Но все красивые — правда, на разный вкус.
— Что ж вы раньше так не сделали? — зеваю я. В конце концов, даже у героев в сказках, когда невесту надо было из ее одинаковых сестриц выбрать, мушка по щеке ползла. Муха — я так всегда читала.