иях, о приключениях, да я б в солдаты пошел, если бы меня пустили, а не комнатной собачкой сидел у ног этих придворных… куриц, — оборачивается, ловит мой изумленный взгляд. — Прости. Я не хотел, чтобы это так прозвучало. Ты не такая, Виола.
— Угу. Я некрасивая, — киваю я.
— Ты видишь меня, — тихо говорит он. — Я вижу, когда ты на меня смотришь… Между прочим, ты знаешь, что у тебя очень красивые глаза?
— Ты любишь красный цвет?
— … И я вижу, что… что ты меня понимаешь, — заканчивает Дамиан и протягивает руку к моим пальцам, тоже держащимся за перила.
— Дамиан, ты знаешь, скольким несчастным красивым девушкам ты отказал из-за своих дурацких комплексов и глупых фантазий?
— Ни одной, — усмехается он. — Виола, ты действительно странная. Мне иногда кажется, что ты из другого мира. Тебя удивляют вещи, которые для всех нормальны. Титул определяет положение в обществе. И те, кто выше по титулу, действительно считают, что могут купить тех, кто ниже. Мой отец сделал это с моей мамой, например.
— Да? А как же любовь?
— А любовь, — усмехается Дамиан, — шла приятным дополнением.
Надо же!
— Да ты циник, Дамиан.
— Жизнь такая, — философски замечает он.
— Угу. Дамиан, скажи, мы когда собираемся вернуться домой?
Он бросает на меня взволнованный взгляд.
— Я тебя уже утомил? Прости, я…
— Я имею в виду, до заката или после?
— А… Как ты скажешь, — быстро находится он.
— Тогда давай после. Я хочу тебе кое-что показать. Мне кажется, это немного изменит твои представления о жизни. Может быть, в лучшую сторону?
— Я уже заинтригован, — усмехается он.
— Дамиан, и еще… Только не обижайся. Из тебя бы получился очень плохой фаворит. Очень.
— Почему? — изумляется он.
— Ты слишком робкий. Возьми меня, наконец, за руку. Если не боишься, конечно, моих перепонок.
Он тихо смеется и за руку берет. Вовремя — мы начинаем снижаться, и я снова пытаюсь упасть (не держалась за перила). А так, Дамиан меня придерживает, и да, это очень приятно.
Но только в саду, на одной из лужаек, где мы сидим на траве, едим мороженое (Дамиан его тоже любит) и разговариваем о всякой чепухе вроде «какая птица сейчас поет?» (с Дамианом, оказывается, можно и о чепухе поговорить — это тоже безумно приятно), я понимаю: а ведь сама про красивых юношей думаю точно так же, как и он. О Дамиане думала точно так же. Красивый — тщеславный — глупый — пустой. Вот примерно такая цепочка. Дамиан другой, совсем другой, но верит в то же. Да… да, пусть посмотрит на меня, ночную. Заодно и расскажу ему наконец правду. Хватит, хватит лгать.
Может быть, потом мы поищем Розалинду вместе?..
И вот наступает вечер: тени удлиняются, но солнце еще не садится. В застывшем воздухе плывут сладкие ароматы цветов, и смех гуляющих словно становится громче. Я лежу на траве рядом с Дамианом и делаю вид, что любуюсь прозрачно-голубым небом, а на самом деле не могу отвести взгляда от его волос. На них так красиво играют солнечные блики…
— Виола, я хотел тебе кое-что показать. Точнее, подарить. Можно?
— Конечно, — улыбаюсь я. — А что?
Дамиан приподнимается на локтях и быстро вынимает из кармана браслет-цепочку. Серебряный, с камнями-капельками, такими же, как у Дамиана на подвеске. Правда, на браслете эти камни складываются в цветы. В малютки-фиалки.
— Вот, — смущается Дамиан, показывая мне браслет. Так вот что он рисовал тогда на уроке! — Я не знал, что ты не любишь цветы. Просто… Это амулет. Я сам его сделал. И зачаровал так же, как мой, а мой не раз спасал мне жизнь. Я подумал… если ты будешь его носить…
Наверное, я сейчас улыбаюсь, как идиотка.
— Ну конечно, буду! Дамиан, спасибо! Мне никогда еще ничего лучше не дарили. Правда.
К моей зеленой коже браслет не идет совершенно. Я посматриваю на солнце. Ничего… Уже скоро…
Дамиан светится от похвалы. И смотрит на мою руку с браслетом так, словно я сделала ему громадное одолжение и осчастливила ну просто до седьмого неба.
— Виола, а можно… Можно мне…
Мы смотрим друг другу в глаза, и Дамиан вдруг отчаянно краснеет. Или это свет заката так красит его щеки? Красиво…
— Можно мне тебя поцеловать?
— Что?
Дамиан в ответ просто смотрит — с такой отчаянной надеждой, что я лишь спрашиваю: — Ты помнишь, что я заколдована?
Не отрывая взгляда от меня, он кивает.
— И что меня расколдует только поцелуй влюбленного?
Он снова кивает.
— И ты готов рискнуть? — меня неожиданно подводит голос. — Дамиан, пойми, ты мне очень нравишься, но я боюсь, что это вряд ли взаимно, и если ты…
Он не дослушивает. Странно — а ведь обычно он робок…
Не дослушивает и целует меня. Нежно — очень нежно, никогда меня так не целовали. Впрочем… Обычно папины протеже просто хотят поскорее от меня отделаться. Тут не до нежности. Сейчас — нежно, ласково. Любяще.
Я закрываю глаза и жду знакомой золотой вспышки. Солнце еще не село, но не может же быть, что от такого поцелуя я не расколдуюсь… Это просто как «я тебя люблю», только сказанное не словами.
В этот момент я понимаю, что тоже люблю Дамиана — это огромное, безумное, щемящее чувство, которое переполняет меня всю, и мне кажется, я сейчас превращусь в воздушный шарик и улечу в золотисто-розовое небо…
Потом Дамиан отстраняется. Ошеломленно смотрит на меня. И быстро целует снова.
Ничего не происходит.
Я тоже смотрю. На свои перепончатые… лапы. А в голове одна мысль: только бы не заквакать.
Это потом приходит осознание, что ничего, совсем ничего не произошло. И вопрос, на который необходимо, жизненно важно ответить:
Почему?
— Я что-то сделал не так? — Дамиан снова краснеет и ошеломленно смотрит на меня. — Я…
— Ты все сделал правильно, — я слышу свой голос словно со стороны. — Так же, как и все. Другие. До тебя.
— Дру… Другие?
— Да, папа хотел, чтобы я поскорее избавилась от проклятия, — отстраненно говорю я. — Не обращай внимания. Серьезно. Я все понимаю, — и сглатываю, тяжело и больно-больно. Какая дура я была, что поверила! Поверила, что такой, как он, может меня полюбить. По-настоящему полюбить.
А он-то что себе придумал?
— Мы же останемся друзьями? — говорю я и спокойно смотрю Дамиану в глаза. Ему тоже больно, я вижу. Но не делаю ничего, чтобы смягчить эту боль. Мне больше не хочется его касаться. Мне больше не хочется его видеть.
За горизонтом тонет солнце…
Я быстро встаю. Озираюсь. Вон хорошая роща. Золотую вспышку увидят, но кто сейчас, вечером, в парке, где одни влюбленные парочки, будет обращать внимание на такие мелочи?
Увы, Дамиан встает следом за мной.
— Виола…
— Оставь меня! — резко (наверное, слишком резко) бросаю ему я. Оглядываюсь на горизонт и понимаю, что надо бежать.
— Виола!
И бегу. Со всех ног. Меня душат слезы, мне уже неважно, увидит Дамиан или нет. Мне просто хочется остаться одной. Дурочка, снова, снова позволила сделать себе больно. Снова на одни и те же грабли! Все они, эти писаные красавцы, одинаковые. О чем он, интересно, думал?! Что влюбился в меня без памяти? Нашел, тоже мне, родственную душу! Да с чего он взял, что знает, каково это: быть уродиной все время, всю жизнь! Получать насмешки — всю жизнь. Он что думал — влюбился? И «дай-ка поиграю в героя»?
Превращаюсь я уже в роще. Одна. Он даже не попытался меня остановить…
Дальше я бреду куда глаза глядят. Их застят слезы, так что даже не знаю, как я вновь оказываюсь на берегу лебединого озера.
Зато плакать навзрыд здесь романтичнее. Лебеди, правда, даже не думают утешать — подплыли, глянули, что еды нет, и уплыли. Зато…
Ну почему, почему так, а? Я же думала, что сказка, я же думала, что это правда сказка! Я же сама в него влюбилась!
Шагов я не замечаю, и только когда на плечи мне опускается теплый, меховой плащ, вздрагиваю и оборачиваюсь.
Ромион мгновение сочувственно смотрит мне в глаза. И прижимает к себе. Крепко-крепко.
Я всхлипываю и плачу, уткнувшись ему в ворот рубашки. Потом его запах — пряно-травяной — будет мне сниться. Но уже под утро. Потому что уйду я опять почти на рассвете…
— Кто тебя обидел, моя принцесса? — тихо шепчет Ромион. — Скажи мне. Только скажи — я заставлю его страдать. За каждую твою слезинку, Виола. Скажи.
— Лучше… — голос меня снова не слушается, — с-сыграй м-мне. П-пожалуйста.
Он улыбается.
— Ты хочешь забыться, моя принцесса?
— Д-да. — Именно, именно забыться. Вчера его музыка унесла меня в сказку. Настоящую, красивую сказку. То, что надо сейчас.
— Мне не нужно играть, чтобы весь мир зазвучал, — шепчет Ромион. Он все никак меня не отпустит. — Послушай.
Я прислушиваюсь — и… Да, воздух, листва, вода — все вокруг поет. Волшебно, очаровательно. Завораживающе.
— Позволь, моя принцесса, — Ромион берет мою руку и нежно целует.
Озеро становится залом с полом из стекла, лебеди — парами, кружащимися в танце. Луна таинственно освещает их, мягко оттеняя белые наряды… Ромион тоже кружит меня, и на мне сейчас платье, легкое воздушное платье из лебединых перьев. Надо же, когда-то я плакала, пораженная па-де-де принца и Одетты в «Лебедином озере». А это было лишь жалким подобием настоящей сказки с настоящим принцем…
— Спасибо. — Я ловлю его взгляд и дарю улыбку. Он дарит мне взамен настоящее волшебство.
— Я боялся, что ты не придешь, — говорит он в ответ. — Виола, у меня не так много времени, но я могу подарить тебе это, — он обводит озеро и лебедей взглядом. — Я постараюсь сделать тебя счастливее. Скажи мне, кто тебя обидел?
— У тебя не так много времени, чтобы драться на дуэли, — усмехаюсь я. — Да и вызывать некого. Я сама виновата, — снова на глаза наворачиваются слезы, и Ромион прикладывает палец к моим губам.
— Чшш, Виола. Слушай музыку.
Я слушаю. Это… это…
Ромион подхватывает мою улыбку и тоже улыбается.
— Скажи, что ты придешь снова, — просит он меня перед рассветом. — Пожалуйста.