— Зачем вы так? Разве нельзя… Нельзя, чтобы никого не убивать? Мы могли бы договориться…
Королева усмехается.
— Иногда я завидую таким, как ты. Как ты умудрилась сохранить это благодушие со своим проклятьем? Тебя что, никогда не предавали?
Я закрываю глаза. Не надо ее слушать. Не надо ей верить. Все будет хорошо. Не может же быть иначе!
Вздохнув, я снова встречаюсь с королевой взглядом.
— Почему? Почему так? Зачем, ваше величество? Кто вас предал?
Королева смотрит на меня какое-то время, потом с усмешкой снова поводит рукой, и я опять вижу объемную картинку. Только не Дамиана. А маленькую уродливую девочку-горбунью, трущую полы щеткой до блеска.
— Время у нас есть, и я могу занять его поучительной сказкой, девочка. Так вот слушай. Я рано поняла, что этот мир принадлежит красавицам. Очень рано — и хорошо. Я не совершала всех этих глупостей, которые совершали они. Я не была наивной. С десяти лет. Смотри, у меня тоже была семья. Две красавицы-сестры, великолепная, им под стать, мать, которая презирала меня за мое уродство. Ей очень хотелось забыть обо мне — она же меня родила, значит, я была ее неудачей. Она так желала от меня избавиться, что, как только я достаточно подросла, продала черному колдуну. А деньги они потом с тюфяком-отцом поделили. Прекрасно, да? Я десять лет прислуживала этому старому идиоту Финдору. Десять лет смотрела, как он пытается добыть золото, и училась колдовству, пока он засыпал над своими ретортами. А потом этот мерзавец взял себе служанку покрасивее, Азалию, с выводком братьев. И представляешь, очень удивился, когда я не захотела умирать на алтаре, а взяла самые ценные из его книг и сбежала в столицу. Я, знаешь ли, мечтала поступить в Академию золушек. Думала, меня возьмут: я же умная и бедная. А там такие и нужны: умные и бедные. Они обещали мечту — жениха, который примет тебя такой, какая ты есть. Который будет тебя любить. А оказалось, им нужна красавица, — королева вздыхает. — Оказалось, ума недостаточно.
Она замолкает, а я смотрю на уродливую девушку, идущую прочь от веселенького, в розочках, здания, на воротах которого красуется хрустальная туфелька.
— Я поняла тогда, что должна стать красивой. Во что бы то ни стало. Иначе так навсегда и останусь… — она усмехается и, чуть помолчав, продолжает: — Потом был театр, где я тоже была недостаточно красива… И мальчишка-герцог, которого я спасла на охоте. Я полюбила его, дура… Он так часто ездил потом к моей избушке, якобы сбивался с пути… Каждый раз. Каждый раз! — Лицо королевы искажается, как будто от боли. — Я уже тогда была хорошей колдуньей, но красоту, и вечную молодость, и силу над Астралом мне самой было не добыть. Такие вещи стоят очень, очень дорого. — Она смотрит на меня в упор, но словно бы не видит.
— И что вы сделали? — мне совсем не хочется задавать этот вопрос, но он вырывается сам, как в хорошо отрепетированной пьесе, где актер говорит, даже не думая.
— Любовь — великая сила, Виола, — говорит королева, грустно улыбаясь. — Ее не достать, конечно, но даже влюбленность чего-то да стоит. Наугад однажды я наложила заклинание, и этот красавец-мальчишка снова проезжал мимо… Я вырезала его сердце. Страшно, девочка? Ах ты, солнечное дитя… Мне не было страшно. Мне солнце никогда не светило. Мне не было страшно, нет, только тоскливо — когда он последний раз посмотрел на меня на том алтаре. Этот взгляд мне до сих пор снится, — голос королевы утихает, снижается до шепота. — Как будто я что-то потеряла, как будто я сама что-то у себя отобрала… А я ведь, наоборот, приобрела. Я вышла из той избушки красавицей. И я пришла во дворец, и вдовец-король упал передо мной на колени. Он дал мне то, о чем я мечтала, — она с нежностью смотрит на сына. — А потом я тоже вырезала у него сердце. И стала сильнее. Еще красивее. И потом все эти фавориты, которые думали, что я такая же кукла, как и вы все, красавицы… — Она замирает и снова смотрит на меня, подняв брови. — Что?
— И вы сделали все это… чтобы быть красивой? Только чтобы быть красивой? — выдыхаю я. Это настолько невероятно ужасно…
— А ты бы не сделала? — улыбается королева. — Это мир, где красота — страшная сила, Виола. Что ты отдала бы, чтобы снять свое проклятье? Лягушка днем, красавица ночью — тебя это… не бесит? — с чувством делает она ударение на последнее слово. — Неважно, какой ты будешь внутри, все видят днем только лягушку. А ночь всегда заканчивается… Я вижу, Виола, ты любила однажды, как я. И он тебя бросил, не так ли? Ты не мечтала тогда вырезать ему сердце? Чтобы стать самой сильной, самой красивой, самой!..
— Нет!
— Тогда ты и правда глупа, — пожимает плечами королева. — Любовь дает власть — когда любят тебя, конечно. А вот когда ты влюблена в ответ… Становишься дурой. Как ты с Ромионом. Он не вырезал твое сердце лишь потому, что тоже еще глуп. И молод. А я… я давно вырезаю сердца влюбленных — и они сияют для меня. Любовь — это свет во тьме. Жаль, что он так быстро угасает… Ну и хватит об этом. У нас гости.
Дверь распахивается, и в залу спиной вперед влетает Ульрик — один, с окровавленным мечом. А за ним — с десяток клякс, таких же, как Габриэль, когда вытаскивал меня из зеркал… Разве что чуть поменьше и… хм… чище. То есть не такие темные, конечно.
Наверное, какие-то духи.
Розалинда вздрагивает, когда император гоблинов падает на пол неподалеку от нее. Вздрагивает, но уже мгновение спустя перестает его замечать, снова склонившись надо льдом. Ульрик же силится подняться, но кляксы окружают его… Пока королева жестом не приказывает им исчезнуть.
— Доброй вам ночи, милорд. — Она царственно выпрямляется на троне. — Как это мило, что вы заглянули. Чем обязана вашему вниманию?
Но не успевает поднявшийся Ульрик рта раскрыть, как королева продолжает:
— Розалинда, милая, ты что, не видишь — твой жених прибыл.
Роз трясет головой, словно пытается выпутаться из паутины. Из ее глаз текут слезы, и что-то ярко сверкает на щеке… А потом она тоже выпрямляется, наконец-то видит Ульрика и вскрикивает.
Королева усмехается.
— Подойди, принцесса. Видите, ваше величество, я держу слово: ваша невеста жива.
Ульрик что-то визгливо отвечает — что-то оскорбительное. Я не слышу, я смотрю на исхудавшую, осунувшуюся Роз, и от слез у меня шумит в ушах. Как, зачем?.. Как королева могла?..
Все действительно получается так, как она и говорила. Королева с улыбкой объясняет замолкшему Ульрику, что, пока гоблины будут бесплатно поставлять Сиерне руду, принцесса Розалинда останется жива. Не очень счастлива, но жива. Это же лучше, чем умереть счастливой, не правда ли? Ах да, еще неплохо бы пойти войной на гномов. А то совсем обнаглели. И помочь договориться с Креманией. Где, кстати, король? О, в Садах фей? Новая королева забрала? О, бедняга, он что, думал, феи помогут? Когда у Изабеллы обе дочери новой повелительницы цветов? Ну-ну.
Император гоблинов в отчаянии смотрит на Розалинду, его рука не отпускает меч, но что он может сделать?
Роз плачет, стоя у трона королевы…
Изабелла улыбается.
И вздохом скрипки, скрежетом доспехов да цоканьем копыт раздается:
— Не бывать этому, мачеха!
Но королева только небрежно отбрасывает с плеча мешающую темную прядь.
— Ромион, мальчик мой, где твои манеры? На коне в мой тронный зал? Да еще и в Астрале? Я думала о тебе лучше.
Ромион вскидывает руки — весь в браслетах Дамиана, как новогодняя елка. Это было бы смешно, не будь ситуация такой грустной.
— Ты ничего мне не сделаешь. И ты немедленно отдашь мне коро… Виола!
Я пытаюсь сжаться в своей клетке, стать незаметной. Кажется, даже рыцари, явившиеся с принцем, смотрят на меня из-за забрал изумленно и укоризненно.
— Да, милый, — смеется королева. — Твоя суженая у меня. Поэтому ты сейчас тоже выслушаешь меня, как вежливый, воспитанный мальчик. Мне же не нужно говорить, что я сделаю с твоей невестой в противном случае?
В глазах Ромиона снова появляется то затравленное выражение, с каким раньше он говорил о своем проклятье мертвого сна. А голос звучит сдавленно, когда он произносит:
— Я слушаю тебя, мачеха.
Я тоже слушаю. Все, все — как и рассказывала королева. Я смотрю на сломленную Роз, на императора гоблинов, задыхающегося в бессильной ярости, на Ромиона, бледного от отчаяния…
И впервые понимаю, что королева, кажется, действительно выиграла. Все правда будет так, как она говорит. Она умнее. И это… это не сказка.
Закрыв глаза, я сжимаюсь на полу в клубок и вижу перед собой Дамиана, которого отправила на смерть. Мой каприз отправил. Мой каприз дал королеве козырь. Я тоже сыграла ей на руку. Я действительно глупая лягушка, которая верила, что ничего плохого с ней никогда не случится.
Голос королевы журчит в ушах, а я глотаю слезы и хочу исчезнуть, умереть, не быть. Королева была права, во всем права. Начиная от красоты и заканчивая тем, что она умнее нас всех и сыграла на наших слабостях. Хорошо сыграла.
И выиграла.
Где-то там, в мире, который еще не знает, что из него забрали счастье, встает солнце. Я сверкаю золотом… И это меня уже не удивляет. Королева была и в этом права. Права во всем. И насчет Ромиона тоже: я была нужна ему, он такой же, как Изабелла. Только он тоже проиграл. А я снова лягушка.
Все то хорошее, что было, исчезает в одно это мгновение, чтобы никогда не вернуться…
А потом клетка вокруг меня тает, оседая на пол лужей вешней воды, и чья-то рука поднимает меня, помогая встать на ноги. «Не плачь, моя принцесса, — шепчет невозможный, совершенно невероятный голос (потому что у меня точно начались галлюцинации). И пальцы осторожно смахивают слезы с моих щек. — Я больше не дам ни одной твоей слезе пролиться».
Я поднимаю голову, встречаюсь взглядом с самым красивым парнем на свете, улыбаюсь, как дурочка, как лягушка. И бросаюсь ему навстречу, как какая-то… спасенная принцесса! Мне все еще страшно, что я сошла с ума, что он мне чудится, что это все не настоящее… Пока голос королевы не разбивает упавшую волшебную тишину: