Судя по мелькнувшему за стеклами очков ужасу, «хозяина» не миновала изрядная доля баек, сочиненных людьми о эльфийских методах борьбы с избирательным склерозом.
– Готов поклясться сетью святого Жихры и ухватом святой Марты, – запинающимся голосом пробормотал он, – я готов рассказать вам что угодно, если бы только знал…
– Он врет.
Будь я гномом, непременно бы уточнила: «с вероятностью в 80–85 процентов» – фоновый страх от нашего «визита» поглощал все прочие оттенки, словно безлунная ночная тьма. Оставалось лишь понадеяться на интуицию полковника Карда и подыграть монаху – благо изобразить холодно-безразличный тон в моем нынешнем состоянии получалось как нельзя естественней.
– Похоже, брат мой, – вкрадчиво произнес монах, – вы не в полной мере осознали ситуацию. Для вашего же блага я поясню одну вещь. Истории про людей, сумевших обмануть эльфов на допросе – выдумки. Все до единой. Даже нам, престонианцам, неизвестны подобные случаи… даже – этот повтор Винсент выделил особо, – с участием братьев-монахов, как ни прискорбно признавать. Рано или поздно, но наши длинноухие враги узнавали правду.
Кожаные перчатки от «летного костюма» я не взяла, сочтя их, во-первых, слишком теплыми и душными, а во-вторых, на два размера большими. Пришлось нарочито медленно выпутать из пальцев петельки от манжет и начать закатывать рукав.
– У нас мало времени, брат. – Услышь я свой голос со стороны, наверняка бы испугалась. – Давайте закончим этот бесполезный разговор и перейдем к делу. Мне потребуются инструменты. Внизу, на кухне, должны быть ножи…
– Осмелюсь предложить начать с малого, – брат Винсент, пройдя вперед, взял с полки нож. Небольшой, с тонким лезвием, из тех, что придуманы гномскими мастерами для трудных и опасных боев с почтовыми конвертами.
– Инструмент не самый подходящий, – сухо заметила я. – Но для свежевания подойдет.
…только я скорее умру, чем прикоснусь к… «инструменту».
Время вдруг стало вязким и тягучим, словно кленовая патока. Зато к истрепанным пальбой ушам понемногу возвращалась чуткость. Я отчетливо слышала дыхание людей: спокойное и равномерное у монаха и торопливо-натужное – бандитского главаря. А еще: плеск волн о борт «Дырявой Кружки», стоны внизу и тончайший, на грани слышимости, звон. Источник я различить не сумела – если не брать в расчет поэтичную версию о натянутых, как струна, нервах.
А затем в эту симфонию напряженной тишины ворвались новые ноты – дымные щупальца осторожно высунулись из щели вдоль стены и почти сразу же втянулись назад, оставив после себя отчетливый привкус гари. Десятый Мешок шумно выдохнул и, откинувшись чуть назад, судорожным движением рванул ворот жилета.
– Да провалитесь вы на Вечный Лед! – прохрипел он. – Я скажу… и не потому, что боюсь ваших нелепых угроз, – поспешно добавил он, – а затем, чтобы вы с этим ублюдком перегрызли друг другу глотки. Я, – Мешок схватился за графин и щедро плеснул янтарной жидкостью, едва не расколотив стакан, – с удовольствием выпью за это.
– Совсем другой разговор, – радостно закивал брат Винсент. – Продолжайте, не сдерживайтесь…
– Хомяк ходил подо мной, – отрывисто сплюнул фразу Мешок, – до последнего времени. Пролез в норабы, – я удивленно моргнула, ибо до сегодняшнего вечера считала историю о «перевернутых титулах» у воров досужей выдумкой, – в кормлении у него числился Табачный док, Попугайский причал и прибрежная часть Ламберта до Коровьего рынка. Не то чтобы я ему особо доверял… гнилая душа, к такому спиной не повернись… но думал, что ему хватит не ума, так трусости, чтобы держаться меня. Ошибся… пару недель назад ублюдок решил отколоться… или еще чего. Сначала прошел слух… затем он отказался платить. Я послал нескольких человек разузнать, что и как. На следующее утро они вернулись, – стакан опустел, и Мешок вновь потянулся к графину, в корзине, выставленной у входа в «Кружку».
– Вот как? – с деланым удивлением произнес монах. – Похоже, наш приятель знает, как взвинтить ставки.
– Да он просто чокнутый! – рявкнул Мешок, заставив меня болезненно скривиться. – Такого у нас не прощают… и это знают даже заморские дикари в своих трущобах. Сам Полуночный Король велел принести пустую башку мерзавца в той же проклятой корзине. Да только крысеныш пропал, скрылся, растаял, как лед по весне.
Звонко лязгнув зубами о стекло, Мешок залпом опустошил стакан, хлопнул им по столу и замер, тяжело дыша и глядя куда-то в пространство между нами. Винсент, полуобернувшись ко мне, сделал короткий жест и беззвучно проартикулировал: молчите, сейчас будет продолжение.
– Мы назначили награду, – губы бандитского главаря искривились в усмешке, – за Хомяка, его людей, живых или мертвых, и за любые сведения. Хорошую награду… когда нужно, мы бываем куда щедрее королевского правосудия. Третьего дня явилась девка и рассказала, как ее товарку куда-то уволокли двое из хомячьей шайки… она узнала обоих, не раз перед ними подол задирала. Я послал проверить ее слова, послал пятерых, лучших, – Мешок повысил голос, – Лон семь годов оттарабанил в корабельной пехоте, да и остальные парни его стоили. Хоть один, да должен был приползти обратно! Обязан… а они взяли да сгинули.
– Я буду молиться, чтобы их души нашли путь к свету, – пообещал монах. – После, когда мы закончим с этим делом. Итак, брат мой… откуда не вернулись ваши люди?
– С превеликой радостью пошлю тебя туда, святоша!
Образ «клерка» давно уже лопнул по швам и осыпался. Видимо, наш приход сломал не только внутренний стержень главаря, но и маску, под которой он годами прятал эмоции. Сейчас, дав им волю, он был страшен и жалок одновременно – раскрасневшийся, брызжущий слюной человечек.
– За старые восточные доки, в те склады. Отправляйся со своей эльфийской шлюхой туда или прямиком на Вечный Лед!
– Надеюсь, брат мой, – с насторожившей меня интонацией произнес Винсент, – вы сказали правду.
– Мне врать ни к чему, святоша! – Мешок, приподнявшись, уперся руками в столешницу и качнулся вперед, сверля монаха злым взглядом. – Сказал же: я хочу, чтобы ты убил Хомяка, ясно? Или Хомяк – тебя, а еще лучше, чтобы вы все там сдохли! К чему мне врать? Чтобы ты еще раз пришел сюда?!
– Можете не беспокоиться, – печально вздохнул брат Винсент. – Второго раза не будет.
И снова движение оказалось настолько быстрым, что я не успела его разглядеть – лишь расслышала тихий стук. Десятый Мешок, подавившись очередным ругательством, посмотрел вниз – на костяную рукоять небольшого гномского ножа. Вот на черном атласе жилета появился влажно блеснувший оттенок, пятно быстро расползлось вширь… Мешок еще успел поднять голову, и на этот раз в адресованном Винсенту взгляде было лишь удивление.
– Если ты сказал правду, – объяснил монах, – я помолюсь и за твою душу.
Кажется, умирающий еще успел услышать и понять. А может, кивок был уже посмертной бессмысленной судорогой. Главный речной вор столичного левобережья ничком рухнул на стол, рука со скрюченными пальцами проскребла по зеленому сукну и застыла.
– Но… – глупый вопрос, но я не могла не задать его, – зачем? Он же сказал то, что мы хотели услышать.
– Он вор и… – Винсент, обойдя стол с мертвецом, приподнялся на носках и снял со стены небольшую картину: девушка в светлом платье и соломенной шляпке, прикрывши глаза ладонью, смотрела, как погружается в море устало-багровый солнечный полукруг. Великолепный образчик аранийской акварельной школы – воздушной, светлой, многоцветной. Создавший этюд художник был несомненно талантлив – и столь же несомненно неизвестен.
– …убийца.
– А вы?
– Я, – брат Винсент широко улыбнулся, – верный пес Ее Величества и полковника Карда. И сегодня ночью меня спустили с цепи.
– Кажется, мисс Грин, я недооценил сложность задачи, ай!
Гора ящиков, с вершины которой брат Винсент проводил свою рекогносцировку, с оглушительным треском осыпалась, едва не погребя под обломками пару облезлых кошек. Монах же с достойным эльфа проворством перескочил на соседний штабель воняющих аммиаком тюков. Оступился, замахал руками, но в итоге все же удержался от падения в хищно темнеющие заросли бурьяна: по большей части чертополоха и белены с коноплей, но разросшихся до невиданных мной доселе размеров – наглядное свидетельство полезности азотных удобрений.
– Вряд ли мы успеем обыскать все эти здания за оставшиеся до рассвета часы.
На мой взгляд, мы не успели бы обыскать их и до следующего заката. Между высоченным забором дока, рекой и заболоченным устьем бывшего ручья беспорядочно громоздилось не меньше полусотни строений. Человек наверняка бы счел их угрожающе-мрачными, но я видела перед собой просто уродливые полуразвалившиеся коробки.
– А что случится на рассвете? После третьего крика петуха мы превратимся в землероек?
– Могут возникнуть юридические коллизии. – Винсент спрыгнул вниз и принялся отряхивать плащ. – Полковник за последнее время и так оттоптал множество ног за пределами своих формальных полномочий.
– Вы… люу-у-уди… такие…
По канонам за этим вступлением должна была последовать пафосная, обличающая и очень длинная речь. Но сил и раздражения у меня хватило лишь на эти три слова – и на то, чтобы сунуть монаху спасенную им картину.
– Что вы собрались делать, инспектор?
– Смотреть, слушать и вынюхивать! – буркнула я. – Держитесь позади, шагах в дес… двадцати, святой брат. Ну и постарайтесь издавать как можно меньше звуков, хоть, – я не удержалась от шпильки, – вы и так уже наверняка разбудили половину Клавдиума.
Оставалось лишь надеяться, что причиной шума сочтут ветер, как раз усилившийся почти до шквального. В конце концов, даже гоблины не пытаются незаметно подкрасться с таким грохотом. Нет-нет, это всего лишь наглотавшийся горького столичного тумана гуляка-ветер сорвал кровлю или обрушил подгнивший столб, разве непонятно? Погода – дрянь, самое время крепко спать или хотя бы наливаться крепким пойлом в хорошей компании.