мерзавцы. Хлопни два раза в ладоши, Саймон, если понял.
Элли снова приняла оскорбленный вид: казалось, она вот-вот взорвется. В другое время, может быть, это бы насмешило Генри, но сейчас он ей сочувствовал, и ему стало ее жаль.
— Джордж, заткнись, — сказал он. — Нельзя же так не считаться с людьми.
— А что такое? — Он поднял взгляд и, когда Генри кивнул на тещу, досадливо понурился и, отвернувшись, свирепо посмотрел на свою чашку с кофе. — Кой черт, — сказал он, — Элли знает, что я шучу.
— Да простит тебе господь богохульство, — произнес Саймон тихо и как бы рассеянно, провожая взглядом струйку дыма, поднимавшуюся от сигареты Джорджа.
И вдруг, сперва поразмыслив немного, Джордж Лумис бахнул кулаком по стойке и сказал:
— Черта с два! Если ты не обязан выслушивать правду от меня, то и я не обязан слушать твою белиберду. И заткни свое поганое поддувало.
У Генри перехватило дыхание.
Теща сказала:
— Это называется, он шутит. Ну и фрукт ты, Джордж.
Появилось двое новых посетителей. Они со смехом вошли в дверь и, проходя за спиной Джорджа и Саймона к кабинке, расположенной в дальнем конце зала, окинули на ходу взглядом всех четверых и, казалось, ничего особенного не заметили. Элли подошла к ним, поджав губы.
— На улице погода, прямо лето, — сказал один из них. Элли хмуро улыбнулась.
— Я тебя вот что спрошу, — негромко сказал Джордж. — Ты-то почему так терпеливо от него выслушиваешь всю эту муть? — Он бросил взгляд на Генри и снова опустил глаза. — Я скажу — почему. Потому, что считаешь его слабоумным. Если бы ты считал его не дурей остальных, ты бы попробовал ему вправить мозги, а ты и не пытаешься. Или вот она, — сказал он еще тише, ткнув большим пальцем в сторону Элли, которая в этот момент обслуживала посетителей. Джордж почти до шепота понизил голос. — Ведь она такая же чокнутая, как Саймон; скажешь, все это не чок — и пение псалмов, и остальные ее штучки. И если она чем-то лучше Саймона, то только потому, что она хуже. Он, идиотик, печется о нашем спасении, она уверена, что все погибнут, и говорит: «А мне начхать». — В это время Элли подошла к жаровне, и он прикусил язык.
— Джордж, что с тобой творится? — спросил Генри. — Я тебя сроду таким не видал. Ты, наверное, еще где-то раньше завелся. Из-за того, что тут у нас случилось, никто не стал бы так психовать.
— Какого черта, — сказал Джордж. — А если у человека есть убеждения — это недостаточный повод, чтобы высказаться? Если я протестую против уничтожения евреев в газовых печах, что же, значит, у меня разлитие желчи?
— Саймон не фашист, — сказал Генри.
Джордж обдумал этот довод, ссутулившись и свесив голову. Не поворачиваясь к Саймону, спросил:
— Ты знаешь, Саймон, что говорят евреи о Христе? Они называют его мошенником. Говорят, что у него мания величия — есть такой специальный термин. Может, то, что он говорил, очень умно и хорошо, только все же когда простой смертный воображает себя богом, сомнений нет — он псих. Вот что говорят евреи. Или, может быть, ты думаешь, он просто притворялся… ради блага человечества, поскольку философию легче протолкнуть, если ее приперчить суеверием?
Саймон молчал, глядя, как поднимается к потолку дымок.
— Это ведь ты называешь его простым смертным, Джордж, — сказал Генри.
— Конечно. Саймон и меня отправит в газовую печь. Но разве ты был на Голгофе? Тебе все в точности известно? — Он вспомнил про кофе и, не дожидаясь, чтобы остыло, выпил залпом всю чашку.
— Не в этом дело. В точности никому ничего не известно. — Генри хотел что-то добавить, но Джордж его перебил:
— Вот именно. И все же человек, готовый сжечь тебя за то, чего никто в нашем мире не знает точно и что многие считают белибердой…
— Ты поступил бы так же со своими противниками. В чем разница?
— Твоя правда, и я бы так поступил. — Он оттолкнул от себя чашку. — Я сжег бы всех благочестивых изуверов, какие только есть на свете, всех смертолюбцев, какие только живут на земле, если это можно назвать жизнью. Честных среди них не наберется даже одного на миллион. Даже одного! Ты считаешь, есть такие дураки, которые искренне верят в бородатого дядю на небе? Какой заложен в этом смысл? Жгут на кострах еретиков, жгут евреев, жгут ученых. С благими целями ведут войны с богатыми языческими странами. Тьфу!
Саймон Бейл сказал:
— А помыслы нечестивых сгинут. Говорит господь.
— А я говорю: тьфу! — сказал Джордж.
С черного входа вошла Кэлли, держа за руку Джимми, и повела его к кабинке справа от дверей покормить ужином. Она поглядела на Джорджа и пошла дальше, не выпуская руки малыша. К ней подошла мать, они вполголоса о чем-то заговорили, не оглядываясь на стойку. Джимми же выглядывал украдкой из-за бабкиной спины. Джордж продолжал ораторствовать, тихо, с придыханием, но Генри плохо его слушал. Он хотел бы его опровергнуть — что-то важное он мог бы возразить, трудно так сразу припомнить, что именно, хотя он знает: есть какой-то довод, — но вошли новые посетители, туристы, целое семейство: отец, коренастый, усталый, в темных очках и в синей рубашке с короткими рукавами; толстая блондинка в платье салатного цвета, разрисованном белыми кольцами; мальчуган (лет семи-восьми) в джинсах, тенниске и бейсбольной шапочке нью-йоркской команды «Янки». Генри налил стаканы водой и понес к их столику.
— Вечер добрый, — сказал он. (Джордж тем временем говорил у него за спиной: «Религия — это просто уловка, к которой прибегают одни люди, чтобы подчинить себе других. Знаешь, кто произносит слово „бог“ чаще, чем священники? Политиканы. Факт».)
— Чудесные у вас тут места, — сказал приезжий. Он был рыжеватый, с лысиной посреди головы, и на лысине виднелись веснушки.
— Да, сэр, — ответил Генри. — Лучше этих мест я лично не видал. — Они рассмеялись, хотя и не поняли, в чем шутка. — Других мест я вообще не видал, — пояснил он с некоторым запозданием. — Хе-хе. — Посетители опять рассмеялись.
— Надеюсь, еда у вас не хуже, чем виды, — сказала женщина. — Я умираю с голоду.
Генри ответил, выпучив глаза, слегка волнуясь, как всегда, когда он выступал представителем всего своего края:
— Никогда не слыхивал, чтоб с Катскилльских гор кто-то уехал голодным!
Радостный смех; еще немного, и они примутся пожимать ему руки. Мальчик спросил:
— У вас есть булочки с сосиской?
— Фирменное блюдо, — сказал Генри. Все засмеялись.
Джордж Лумис спрашивал:
— Если бы я был твоим сыном и пристрастился к курению, ты выпорол бы меня, Саймон? Это грех — курить? От курения бывает рак, как же, это каждый знает… хотя, с другой стороны, бывают случаи, когда оно может спасти от нервного расстройства… но грех ли это?
Саймон сказал:
— Всем сердцем вкупе с праведными восхвалю господа моего и в сонме восхвалю его.
— В гробу видал я твой говенный сонм, — сказал Джордж Лумис. Он выставил вперед подбородок и нижнюю губу, как разозлившийся мальчик.
Генри оставил туристов изучать меню — женщина, еще долго будет выбирать, ему известен этот тип. Когда он вернулся к стойке, шоферы уже собирались расплатиться. Теща сидела против Кэлли и Джимми; сблизив головы, женщины перегнулись через стол, будто сплетничали. Джимми таращился на Джорджа и не обращал внимания на ужин. Один из шоферов сказал.
— Во дают-то, а, Худышка?
Генри с улыбкой качнул головой (но сердце у него щемило — от досады, от злости. Что-то важное тут в разговоре пропало. Пусть бы они хоть на минуту замолчали, задумались и перестали молоть вздор). Он выбил шоферам чеки.
— Генри! — крикнул Джордж. — Я тебя спрашиваю, как мужчина мужчину, правда, ведь на свете нет ни дьявола, ни бога, а если даже есть, то человек, не верующий в бога, живет праведнее, чем те, кто верует? Ну, отвечай по совести. — Генри собрался ответить, но Джордж продолжал: — Те, кто считают себя праведниками, — страшные люди. Они ставят себе в заслугу случайные обстоятельства — место жительства, которое они себе не выбирали, круг знакомств. Такой праведник воображает, что он Иисус Христос, и с презрением глядит на окружающих.
Но тут семейство, расположившееся в кабинке, сделало выбор.
— Извини, потом договорим, — сказал Генри и пошел к кабинке.
Глава семьи сказал:
— Пожалуй, для начала я возьму сэндвич с говядиной, Худышка.
Генри извлек из кармана блокнот.
К тому времени, как их заказ был выполнен, подошли новые посетители. Наступало горячее время, и Генри понимал, что спор продолжить не удастся. Кэлли уже накормила Джимми, усадила в уголок, сунула ему два игрушечных грузовика, а сама вместе с матерью принялась помогать Генри. Джордж и Саймон, когда Генри подошел к ним в следующий раз, уплетали ужин и все так же спорили, вернее, Джордж все так же спорил, а Саймон все так же долго-долго напряженно молчал, а потом, вдруг рассердившись, разражался какой-нибудь длинной цитатой из Библии. Позже возник док Кейзи, он стоял с ними рядом, засунув руки в карманы пиджака, и очки у него сползли на самый кончик носа, он цыкал зубом и казался злым, как бес. Он сказал:
— Ну, Джордж, ты рассуждаешь, как большевик.
— Это точно, — отозвался Джордж.
— Хвалю за прямоту, — сказал док Кейзи. — Ты вот отдай половину своей фермы Саймону Бейлу, тогда я тебе поверю. Но пока не отдал, я тебе прямо скажу: вранье все это. — Сейчас уже вопили все трое, в том числе и Саймон, восклицавший:
— Горе тем, кто называет зло добром, а добро — злом!
Но никто не обращал на крикунов особого внимания. В закусочной было полно народу — четверо шоферов с громким смехом обсуждали историю, как один шофер в Пенсильвании, затормозив, пришиб фараона, который гнался за ним, не соблюдая дистанции. Джим Миллет рассказывал, как вчера вечером на 99-й миле залатал одному малому шину; Ник Блю и работник Уота Фореста толковали о новых домах, которые строятся вдоль шоссе, по эту сторону от Нового Карфагена; двое мужчин, одетых как бизнесмены, возможно, коммивояжеры, рассказывали, как в одном из филиалов «Шевроле» дарят цветы каждой даме, покупающей машину марки «корвет». Генри обычно любил эти часы, время ужина, когда весь зал гудел и каждая стена вибрировала, если приложить к ней кончики пальцев, как крышка рояля во время игры. Он погружался в эту суету, как в теплую речную воду, и жалел людей, которых, в отличие от него, не захватывала сумятица красок и звуков. Но сегодня ему хотелось, чтобы часы пик скорее подошли к концу. Сотни доводов роились в голове, и каждые несколько минут он поглядывал, сидят ли еще на месте Джордж, Саймон и док Кейзи. (Док Кейзи говорил: «Все эти экспроприаторы врут. Это не мое личное мнение, а факт. Вот представь, человек всю жизнь разводит охотничьих собак. Скажи ему, чтобы он раздал их тем, кто собаку от коровы отличить не может, он тебе башку проломит, и правильно сделает».)