Ники Лауда. В ад и обратно. Автобиография — страница 19 из 49

тали бы заключаться между командами, а мы бы, как идиоты, оказывались где-то между, надеясь на милостыню.

Я ни за что в жизни не подписал бы эту форму, и я сумел убедить Пирони в том, что нам всем нужно собраться и что-то предпринять по этому поводу. Он сделал несколько звонков и успел как раз вовремя, не дав большинству других пилотов выслать прилежно заполненные ими формы обратным письмом в Париж.

Когда в январе мы все собрались в Южной Африке на первый Гран-при сезона 1982 года, выяснилось, что только пятеро пилотов из тридцати подписали бланки. От двадцати пяти не подписавших требовалось подписать их перед квалификацией. Пирони и я четко обозначили наши позиции: контракты должны быть взаимно обязывающими, то есть если мне не дозволяется покинуть McLaren, то и McLaren нельзя увольнять меня.

Президент FISA Балестр и Экклстоун (на правах спикера от лица боссов команд) объединились, чтобы показать нам, кто тут на самом деле власть. У нас был выбор, как выяснилось: принять условия такими, какими они были, или катиться к черту.

По странному совпадению этот диспут разгорелся прямо перед первой моей гонкой после возобновления карьеры. Из-за него складывалось впечатление, что всякий раз, когда поблизости оказывается Лауда, во все стороны летят пух и перья. Однако этот вопрос был слишком важен для меня, чтобы оставаться в стороне. Не в последнюю очередь потому, что более молодые и менее опытные пилоты находились в более слабой позиции и нуждались в опытной руке, которая укажет им путь.

На встрече пилотов была достигнута договоренность о том, что мы все – за исключением Жаки Икса и Йохена Масса – откажемся выступать. Было решено, что мы объявим забастовку и бойкотируем практику в четверг.

Солидарность пилотов в «Формуле-1» никогда не была впечатляющей, даже во времена Грэма Хилла и Джеки Стюарта. Одиночек всегда было слишком много. Однако в этом случае солидарность была чрезвычайно важна, потому что мы не могли допустить, чтобы наш единый фронт раскололся. Нам нужно было дать более уязвимым пилотам что-то, за что им можно было бы ухватиться.

Идея с автобусом была моей. В семь часов утра в четверг автобус подъехал к паддоку и припарковался у входа. Внутри сидели водитель, Пирони и подписавшие форму гонщики. Каждого следующего пилота по прибытии просили парковать свои машины и забираться в автобус. Мы собирались отправиться в поездку. Жаки Икс и Йохен Масс не собирались присоединяться, но все остальные спустя время заняли свои места в автобусе, а не на стартовой решетке трассы.

Неудивительно, что в автобусе царила суматоха, а возбуждение било через край. Все выглядели довольными, и было стойкое ощущение нашей силы чрез единство. Наш автобус отправился длинным маршрутом к прекрасному отелю в Йоханнесбурге. По пятам за нами следовал целый конвой репортеров, фотографов и съемочных групп с ТВ.

Пирони провел еще одну консультацию с организаторами на трассе. Без толку. Затем он присоединился к нам в отеле с новостями о том, что если мы немедленно не вернемся к тренировке, нас пожизненно отстранят. Разумеется, в тот день по системе громкой связи объявили имена всех тридцати отказников. Все дисквалифицированы, все отстранены sine die.

Мы тусовались около бассейна и провели просто замечательный день. Все беспокойства и тревоги камуфлировались бурным весельем и смехом, хотя даже многоопытные пилоты понимали, что последствия забастовки могут быть радикальными. Показательная иллюстрация этого: Берни Экклстоун уже выкатил ультиматум двум своим пилотам, Пике и Патрезе. Крайний срок истек, и в теории их обоих уже уволили из команды за нарушение условий контракта.

Тем не менее главную проблему составляли пилоты помоложе. Они привыкли к тому, что последнее слово всегда остается за шефами команд, и они явно были гораздо сильнее нас напуганы перспективой расторжения контрактов и возможными исками за нанесенный ущерб. Они боялись реакции своих спонсоров на то, что выделенные ими деньги валяются бесхозными в боксах и вместо процентов генерируют убытки. Для многих из них невозможность стартовать в первой гонке сезона была ни много ни мало катастрофой.

Однако я был убежден, что есть только один вариант: оставаться в отеле, не раскисать и держаться вместе. Если бы мы этого не сделали, оппоненты разобрали бы нас поодиночке и перекрутили бы в фарш.

Хорошее настроение сохранялось и в течение обеда, а когда мы попросили менеджера отеля организовать для нас комнату – одну на всех, – было много смеха и дуракаваляния. Если бы мы разбрелись по отдельным номерам, это привело бы к краху единого фронта, в этом у меня сомнений не было.

Комната, которую нам выделили, оказалась маленьким банкетным залом. Там стояло пианино, но не было уборной. Нам принесли постельное белье, и мы расстелили простыни на полу.

Первый антракт случился, когда шеф команды Ensign Мо Нанн объявился в отеле и выразил желание поговорить со своим пилотом Герреро. Ему хватило хитроумия привести с собой девушку Герреро. Они смотрели друг на друга через стеклянную дверь. Герреро был в слезах; его девушка была в слезах. Этой картины хватило для того, чтобы заставить сильных мужчин прослезиться. Ладно, сказал я, выйди и поговори с ней, но я пойду с тобой. Мы вышли наружу, и я ждал, пока они шептали друг другу слова нежности. Когда я попытался увести его обратно, он отказался, поэтому я впустил к нам и ее.

Вильнёв и де Анджелис начали играть на пианино, и атмосфера вновь улучшилась. Потом заявился шеф команды Arrows Джеки Оливер. Он привел с собой местного громилу и попытался силой пролезть к нам. Он даже привел с собой полицию, так что нам пришлось вести себя очень осторожно, чтобы избежать потасовки, которая дала бы им повод вмешаться. Они открыли дверь наполовину и едва не прорвались внутрь, но нам удалось вытолкнуть их обратно – используя пианино для блокировки двери и избегая прямого физического контакта.

Ситуация становилась критической. Пилоты помоложе были очень напуганы. Почти все они подходили ко мне за успокоением: действительно ли я уверен в том, что мы поступаем правильно? Что случится, если нас арестуют? Если организаторам придется отменить Гран-при, могут ли нас посадить за решетку как ответственных за срыв и привлечь к суду за причиненные убытки? Я чувствовал себя уверенно и был убежден в своей правоте, поэтому уверял их всеми силами. Дидье Пирони и Нельсон Пике тоже были надежными опорами нашего единства.

Мы попытались поспать. Поскольку туалет находился на другом конце коридора, нам нужно было обеспечить каждому доступ к ключу от него. Мы положили его на тарелку посреди комнаты и условились – зуб даю, клянусь всем, что есть святого, и так далее, – что всякий, кому нужно будет отлучиться, будет отпирать дверь, идти в туалет, возвращаться, заново запирать дверь и класть ключ обратно на тарелку. Мы все торжественно поклялись следовать этому ритуалу.

Ночь стояла лунная – прекрасный сеттинг для заговорщиков. Каждый раз, когда один из нас вставал, десяток голов поворачивались к нему. К рассвету ничего не поменялось. Никаких попыток примирения не было. Тео Фаби взял ключ, вышел и не вернулся. Единственный наш дезертир. Однако тот факт, что он отчалил, вновь заставил нас задуматься: а может быть, стоит проголосовать, чтобы удостовериться в том, что каждый остается здесь по своей доброй воле? Голосование было единогласным.

Долго все это не тянулось. Пирони вернулся на трассу и достиг соглашения с Балестром. Мы победили.

Оппозиции не хватило духу признать это публично, и весь уик-энд ходили слухи о том, что нас арестуют по пути в аэропорт. На деле же вышло так, что мы никогда больше не слышали ни слова о скандальном пункте про суперлицензию, который навсегда привязывал бы нас к одной команде.

Некоторые люди упиваются местью: после гонки было объявлено, что лицензии всех пилотов – за исключением Йохена Масса – будут аннулированы. Это «решение» было настолько глупым, насколько и неосуществимым, и со временем было заменено на предупреждение и туманные угрозы.

Власть предержащие затем закатили последнюю истерику и наложили на каждого из нас штраф в размере 5 тысяч долларов на том основании, что забастовка нанесла репутационный ущерб нашему спорту.

Мы все заплатили и подали апелляцию. Затрудняюсь сказать, вернули ли нам эти деньги или нет: я понятия не имею, выиграли ли мы эту апелляцию или тяжбы по-прежнему продолжаются.

Тем не менее в целом я бы сказал, что то, что мы сделали в Кьялами в 1982-м, стало важной вехой в развитии профессионального автоспорта. Наш поступок продемонстрировал лицам, администрирующим спорт, что пилоты не настолько слабы, простоваты и разобщены, что ими можно манипулировать как заблагорассудится. По-настоящему огорошило наших оппонентов то, что мы в кои-то веки держались вместе. Они не ожидали такого от столь пестрой компании.

Что же касается собственно гонки, то она сложилась для меня в целом неплохо, ни больше ни меньше. Я финишировал четвертым и получил первые представления о тех заоблачных требованиях к физической форме, которые предъявляли пилоту wing-car’ы. Ален Прост прекрасно откатал гонку, и его победа намекала на то, что Renault с блеском справились с техническими проблемами новых болидов. Но вскоре стало ясно, что не совсем. Время доминирования турбодвигателей еще не пришло, тем более турбо разновидности Renault.

Во второй гонке сезона – в Рио – я столкнулся с Ройтеманном. Следующий этап был в Лонг-Бич.

Де Чезарис занял поул-позицию и идет лидером. Я сказал себе набраться терпения. Он настигает пилота, который отстает уже на целый круг. Кем бы ни был этот пилот, он отказывается уступать дорогу, и Де Чезарис застревает за ним на подходе к шикане. Он пытается обогнать его по внешней траектории, но места не хватает. Я сказал себе расслабиться, иначе меня ждет вылет. Де Чезарис обгоняет медленную машину и потрясает кулаком, грозя пилоту. Я вижу, как он поднимает руку в угрожающем жесте, и говорю себе: а ведь ему нужно переключать передачу прямо сейчас. Я слышу омерзительный вой его ограничителя оборотов в момент, когда он доводит мотор до 11 000 об/мин. Я обхожу его, оставляя ему широкий зазор. В конце концов, нужно быть аккуратным, когда обгоняешь кого-то, кто так занят потрясанием кулаками, что забывает переключить передачу.