нко шлепают по плитке с каждым ее шагом. Милла объясняет на ломаном испанском: «Nada йогурт».
Одним таким утром я решил, что должен что-то с этим сделать, потому что гнев мой достиг уже переломного момента. Я сообщил Марлен, что она неспособна организовать хозяйство и домработницу, которая к нему прикреплена: Милле придется поискать другую работу. Марлен тут же согласилась. Объявление о вакансии будет размещено в австрийской газете: в симпатичный дом на средиземноморском острове требуется домработница, владеющая немецким.
От откликов не было отбоя. План состоял в том, что Марлен отправится в Вену и выберет там счастливчика на вакантную должность, но внезапно, когда пришло время садиться в самолет, она почувствовала, что не в состоянии лететь. В качестве альтернативы она попросила свою сестру Ренату – которая в то время проживала в Женеве – заменить ее. Той показалась подходящей некая леди из Каринтии. Она вылетела со мной на Ибицу и восхитительным образом приготовила мне овощи по заветам Вилли Дунгля.
К сожалению, в том, что касалось работы по дому, она была далека от идеала: постепенно дом наполнялся песком, хрустевшим под ногами. Когда я снова вылетел в Вену, она летела со мной в качестве пассажира. Марлен между тем нашла фантастическое решение для нашей проблемы.
Всякий, кто знает Марлен и ее щедрую натуру, без проблем угадает, в чем же заключалось ее решение: в наш дом вернулась Милла. Я внес несколько условий в ее контракт, в частности, отдельно прописал, что бигуди и шлепанцы должны исчезнуть навсегда. Эти суровые условия были приняты, и с той поры обслуживание дома улучшилось примерно на 5 %.
Одна из проблем состоит в том, что мне нужны чистые вещи – свитера, сорочки, носки, слаксы. Каждые две недели я покупаю пять-шесть свитеров Hugo Boss, и мне все равно не хватает. Всякий раз, когда я захожу в бар Альби (La Villa), там обязательно оказывается кто-нибудь – мужчина или женщина, – одетый в мои вещи. Даже свитера Marlboro, предназначенные исключительно для пресс-конференций с участием членов команды, находят способ выбраться из моего шкафа с одеждой. Мой шурин Тилли носит мои слаксы, Марлен носит мои футболки, а вся Ибица таскает мои свитера.
Моя свояченица Рената и двое ее детей, как правило, проводят время у нас, так что мы не то чтобы живем в одиночестве, так как у нас есть еще двое своих детей, две собаки, два пони и морские свинки (требующие надежной защиты от нашего пса Тассо). Тилли тоже любит приезжать с визитами. Этот пылкий тридцатидвухлетний чилиец – великолепный художник и человек, способный найти себе занятие где и когда угодно. Лошади – его подлинная страсть. У него их три, и он предпочитает выезжать верхом ночью, прицепив себе на лоб фонарь, словно шахтер. Я спрашивал у него, почему он не ездит верхом днем, и он отвечал мне, что днем лошадям слишком жарко.
Если часа в два ночи вы отправитесь в бар Альби посреди Санта-Эулалии, первое, что вы там увидите, это лошадь, привязанную у входа. Словно кадр из вестерна «Ровно в полдень». На лошади красуется изящное чилийское кожаное седло ручной работы и повязанное на него лассо. За седлом лежит свернутый матрас для ночевки под открытым небом, а по бокам висят седельные сумки таких размеров, что их содержимого хватит для трехмесячного похода. Охраняет добро собака Тилли.
Сам же Тилли заседает в баре, облаченный в гигантское чилийское сомбреро и сапоги ездока, один в один Клинт Иствуд. «Ты что задумал?» – спрашиваю я, а он кивает в сторону бара. За барной стойкой выстроены в ряд не меньше тысячи бутылок, и я не совсем понимаю, что он пытается мне сказать. Однако, как только я приглядываюсь, я замечаю шахтерскую лампу, подключенную к розетке для зарядки аккумулятора. Полчаса спустя он прицепляет лампу к сомбреро, свистом подзывает сначала собаку, потом лошадь, прыгает в седло и уносится в ночь, так что подковы на лошадиных копытах высекают искры из асфальта, а собака едва поспевает за ними. Сейчас Тилли не в настроении заводить постоянный дом: он либо проводит ночи в Albi’s, либо ночует у нас, либо спит где-нибудь под звездным небом.
На четвертый день рождения Матиаса Тилли подарил ему пони – наперекор моему желанию, поскольку я не мог себе представить, кто будет ухаживать за этим существом в долгосрочной перспективе. Тем не менее Тилли и я все же притащили пони с другого конца острова. Матиас был на седьмом небе от счастья, а вот у Лукаса появились сомнения в том, что семья будет счастлива с одним пони. Мы хотели также приобрести маленькую тележку для пони, но фермер, у которого было то, что нам нужно, сказал, что продаст тележку, только если мы купим еще и второго пони в придачу. Я знал, что появление у нас двух пони – лишь вопрос времени, поэтому решил, что нам нужна конюшня.
Рядом с нашим домом располагается громадный луг, который меня то и дело подначивают выкупить. Поскольку запрашиваемая за него цена примерно в четыре раза выше его текущей рыночной стоимости, я из раза в раз отклонял предложение, хотя Марлен считает, что мне давно следовало бы ухватиться за эту возможность. Пока я отсутствовал, пилотируя на этапах Гран-при сезона 1985 года, Тилли задумал возвести конюшню прямо у периметра луга. Всякий раз, когда я возвращался домой после гонок, стены постройки становились все выше. Наконец до меня дошло, что конюшня приобретает очертания натурального особняка – огромного куска каменной кладки, закрывавшего нам вид на море. Тилли спроектировал конюшню таким образом, чтобы она могла вместить двух пони и, как оказалось, вдобавок трех его полноразмерных чистокровных чилийских коней. В один прекрасный день к нам заглянул наш сосед и привел доказательство того, что мы построили здание слишком близко к границам его хозяйства: он был убежден, что теперь-то наконец сможет продать мне луг в четыре раза дороже его реальной стоимости. Я отказался покупать его. В соответствии с законом мы снесли монструозную конюшню. Мне дали зеленый свет на возведение моей версии конюшни, и теперь у нас на территории стоит небольшая миленькая конюшня, которой как раз хватает для наших пони. Она жива и по сей день, и кажется, что итог удовлетворил всех.
По правде говоря, все наши разногласия со временем так или иначе разрешаются, и все выглядят вполне счастливыми. Даже когда между нами разыгрывается неистовая ссора и Марлен приходит в бешенство, мы никогда не поднимаем тему развода. Мы женаты уже почти десять лет, и у нас фантастические отношения. Единственной целью любого нашего конфликта является изменение меня в лучшую сторону.
Мне кажется чудом то, что два человека с настолько разными темпераментами способны ужиться друг с другом. Я вижу себя расчетливым, эгоистичным, целеустремленным человеком, а Марлен диаметрально противоположна мне.
Каждый отдельный день она воспринимает как он есть, и она совершенно удовлетворена этим и не нуждается в структурировании. Она никогда не станет заниматься чем-то, что ей не по душе, и начисто лишена самодисциплины, которую столь эффективно сумели привить мне. Того, чего у меня слишком много, у нее слишком мало, и наоборот; результатом этого становится то, что мы так странно и так изумительно друг друга дополняем.
Это не означает, что я питаю какие-то иллюзии: нет никаких шансов, что мы могли бы жить в солидном мещанском сосуществовании, когда вы вместе изо дня в день. Тот факт, что мне приходится так много передвигаться, что я работаю в Австрии, а живу в Испании, автоматически делает невозможным чересчур долгое нахождение в обществе друг друга, когда наши противоположные темпераменты рискуют вступить в слишком бурное противоборство.
Ибица стала лучшим, что случалось с нами. У меня стало меньше проблем на фискальном фронте, а Марлен блаженно счастлива в своем испанском окружении, где рядом с ней живут ее мать и сестра Рената. Дети же растут с сумасшедшей скоростью: Лукасу уже шесть, а Матиасу четыре, и оба они искренние, непосредственные, щедрые и располагающие к себе, в точности как их мать. (Кстати говоря, рассеянность и общий недостаток постоянства у Марлен никак не проявляются в вопросах воспитания детей: когда дело касается их, она переключается на совершенно иной уровень функционирования.)
Младший, Матиас, настоящий проказник, абсолютно бесстрашный и готовый на все. Если он сидит на дереве, он просто крикнет: «Лови меня» и прыгнет, уверенный в том, что для него все закончится хорошо. Лукас, в свою очередь, тщательно оценит ситуацию и убедится, что внизу есть кто-то, кто сможет его поймать. Оба растут билингвами, они говорят на немецком и испанском; Лукас ходит в местную испаноговорящую школу, а Матиас – в испаноговорящий детский сад.
Изначально я планировал переехать обратно в Австрию, как только дети достигнут школьного возраста, но теперь этот вопрос даже не обсуждается, поскольку мы все очень счастливы на Ибице. К тому же я не думаю, что мне удастся убедить Марлен оторваться от корней и во второй раз переехать в Австрию. Она никогда не считала Зальцбург своим домом – она считает местных слишком чопорными (по крайней мере, по сравнению с кругом своих друзей с Ибицы).
Я тоже с удовольствием провожу на Ибице дни, которые мне временами удается урвать в перерывах между работой и разъездами. Наш дом расположен сразу за Санта-Эулалией, он построен на аккуратном возвышении, с видом на море, до которого примерно три километра. Мы регулярно поливаем наш сад, чтобы он оставался зеленым. Сам же дом был типичным для Испании фермерским домиком, который шурин Тилли расширил весьма изобретательным образом. Он легкий, воздушный и сильно контрастирует с суровыми очертаниями громадного жилища, которое есть у меня в Хофе, под Зальцбургом. Другим преимуществом дома на Ибице является то, что проезд к нему проходит по жуткой неасфальтированной дорожке, что отваживает от него фанатов; в Зальцбурге они были для нас настоящей чумой.
Нам очень повезло иметь соседом Альби Клари – дорогого друга, который застал еще первые дни существования Lauda Air. Альби управляет очаровательным баром под названием La Villa в Санта-Эулалии, а также рестораном, примыкающим к крупнейшей дискотеке Ибицы, Pacha. Альби всегда в курсе новостей и знает, где проходят главные движухи.