После съезда
Влияние доклада Н. С. Хрущева на международное коммунистическое движение, на многие события в мире было огромным и неоднозначным. В одних коммунистических партиях, например в Итальянской, его приветствовали, но в других он был встречен с плохо скрытым неодобрением. Явное недовольство чувствовалось в руководстве Китайской коммунистической партии. В США, во Франции, в некоторых других странах, где материалы XX съезда обсуждались публично, немалое число членов коммунистических партий заявило о выходе из них. Хорошо известно, что именно XX съезд КПСС стал одной из причин волнений в Польше осенью 1956 года и знаменитого венгерского восстания в Будапеште в октябре-ноябре того же года, хотя для этого имелось немало и других причин. О международных последствиях XX съезда было написано много, и первые книги о влиянии «секретного доклада» Хрущева на международное коммунистическое движение появились уже в 1958 году. Однако мало кто изучал воздействие XX съезда на общественность самого Советского Союза, на коммунистическую партию нашей страны, на идеологию КПСС. Казалось, что на советских людей доклад Хрущева оказал наименьшее влияние. Это было одновременно и правильное, и неправильное мнение. Влияние было огромным и глубоким, но оно реализовывалось постепенно. Этот процесс развития и углубления того, что получило название «линии XX съезда», происходил на протяжении нескольких десятилетий. Я могу сказать здесь только о некоторых эпизодах, наиболее близких по времени к XX съезду.
Далеко не на всех партийных собраниях и активах, происходивших в марте, удалось избежать обсуждения доклада Хрущева и попыток углубить критику «культа личности» и преступлений сталинского времени. В специальном закрытом докладе или письме ЦК в нижестоящие организации говорилось в этой связи о двухдневном партийном собрании в теплотехнической лаборатории АН СССР 23 и 25 марта, на котором некоторые сотрудники говорили о перерождении партии и режима, о диктатуре небольшой кучки вождей, о том, что культ личности Сталина сменяется в стране культом личности Хрущева, даже о движении СССР к фашизму и необходимости вооружения народа. Ораторы были исключены из партии и сняты с работы. Аналогичные донесения о «настроениях» и «разговорах» шли в ЦК через КГБ из разных городов страны: из Киева, из города Чкалова, из Южно-Сахалинска и др. Однако в кругах московской интеллигенции было известно о менее радикальных, но не менее болезненных для ЦК КПСС выступлениях, которые имели место, например, на партийном собрании Союза советских писателей «Об итогах XX съезда партии». Говорили здесь и о тяжелом положении, в котором оказалась литература в годы культа, и о незаконных репрессиях против писателей, среди которых было немало выдающихся деятелей русской и советской литературы и литературы народов СССР. 70-летний писатель П. А. Бляхин, член партии с 1903 года, сказал: «Ленинские заветы и принципы были попраны и еще не восстановлены. Сталинская эпоха поставила под удар братство народов, социалистическую законность. Реабилитировано пока 7–8 тысяч человек. Слова Хрущева о количестве заключенных произвели тягостное впечатление. Сколько еще будут томиться в тюрьме невинные люди? Необходимо провести массовую реабилитацию. Единственная гарантия против повторения того, что было при Сталине, – партийная и советская ленинская демократия» [99] .
На многих партийных активах в Москве и Ленинграде по итогам XX съезда выступал сам Н. Хрущев. Он не стыдился говорить, что знал многое о неблаговидных делах, творившихся при Сталине, но боялся поднять голос критики и протеста. Однажды он получил из зала записку: «Как вы, члены Политбюро, могли допустить, чтобы в стране совершались столь тяжкие преступления?» Хрущев громко прочитал записку и так же громко спросил: «Записка не подписана. Кто ее написал – встаньте!» Никто в зале не поднялся. «Тот, кто написал эту записку, – сказал Хрущев, – боится. Ну вот и мы все боялись выступать против Сталина». Это был очень неполный, но все же честный ответ. Однако другим членам Президиума ЦК было труднее отвечать даже на такие вопросы, ибо они входили в ближайшее окружение Сталина не с середины 30-х годов, как Хрущев, а с середины 20-х годов. Именно поддержка этих людей позволила Сталину закрепиться у власти. Они были, таким образом, не молчаливыми свидетелями, но соучастниками многих преступлений режима. Хрущев также был во многих делах и в Москве, и на Украине не только молчаливым свидетелем. Но сейчас в его руках была власть и контроль над партией и органами безопасности, и он надеялся лишь укрепить эту власть после XX съезда. Этой надежды не было, однако, ни у Молотова, ни у Ворошилова, ни у Кагановича, ни у Маленкова. Огромные политические и психологические трудности возникли не только у высших руководителей партии, но и у руководителей среднего и низшего звена, которые непосредственно общались с рядовыми членами партии. Не знали часто, что делать, что говорить, как объяснять события прошлых лет, работники идеологического аппарата партии, партийной печати. Актив партии и многие из рядовых членов КПСС оказались просто не в состоянии дружно перейти на новую идеологическую платформу или идти теперь «линией XX съезда». Нужно было поднять наверх какие-то новые кадры и заменить большую часть прежних работников. Кое-где такое обновление происходило, но это было не правило, а исключение. Недовольство испытывали и высшие военные руководители; среди выдвинувшихся во время войны генералов и маршалов культ Сталина был особенно силен. В результате всех этих настроений давление на Хрущева из рядов самой партии возрастало, и он не всегда был способен противиться этому нажиму. Уже в апреле и мае 1956 года многие из попыток развить критику культа Сталина стали решительно пресекаться. Один из старых большевиков, выступивший на партийной конференции с резкой критикой преступлений Сталина, был через несколько дней исключен из партии. Преподавателя марксизма-ленинизма в одном из технических вузов, попытавшегося в одной из лекций затронуть вопрос о причинах, породивших культ личности, вызвали в горком партии в Москве и строго наказали. Информация об этом была разослана по всем районным комитетам партии. В газете «Правда» была перепечатана без комментариев статья из китайской газеты «Женьминь жибао», в которой утверждалось, что заслуг у Сталина гораздо больше, чем ошибок, и что многие из ошибок Сталина могут быть даже полезными, так как они обогащают «исторический опыт диктатуры пролетариата». Автором этой статьи, и об этом говорили в партийных кругах, был сам Мао Цзэдун. 30 июня 1956 года ЦК КПСС принял постановление «О преодолении культа личности и его последствий», которое было опубликовано во всех газетах. Это постановление и по содержанию, и по формулировкам было шагом назад по сравнению с докладом Хрущева на XX съезде. Но, с другой стороны, оно было и шагом вперед, потому что было опубликовано и становилось, таким образом, обязательным для всей партии документом. Доклад Хрущева таким документом не был, его отозвали из всех райкомов и горкомов партии сразу же после прочтения, и многие из активистов КПСС, которые по болезни или по другим причинам не смогли вовремя его прослушать, теперь уже не могли ознакомиться с этими небольшими книжечками в бумажных красных переплетах. К тому же и сам Хрущев в ряде публичных выступлений летом 1956 года неожиданно начал говорить, что Сталин – это «великий революционер», «великий марксист-ленинец» и партия «не позволит отдать имя Сталина врагам коммунизма».
С лета 1956 года жизнь страны как бы распалась на очень разные потоки, одни из которых находили отражение в печати, а другие, причем не менее, а часто более важные, не находили никакого отражения ни в печати, ни в других средствах массовой информации. Так, например, чрезвычайно важным, но некомментируемым политическим и социальным процессом второй половины 1956 года стало массовое освобождение почти всех политических заключенных из «трудовых» лагерей и из мест ссылки. Одновременно происходил столь же массовый и быстрый пересмотр дел и реабилитация большинства погибших в 1937–1955 годах узников лагерей и тюрем. Рушились стены ГУЛАГа на Колыме и в Воркуте, в Карелии и в Сибири, в Казахстане и в Мордовии, на Урале и в Приморье. Прежний порядок реабилитации был отменен. По предложению Хрущева было создано более 90 специальных комиссий, которые рассматривали дела заключенных непосредственно в лагерях или в местах «вечного поселения». В каждую из таких комиссий входил один работник прокуратуры, один представитель из аппарата ЦК КПСС и один из уже реабилитированных членов КПСС. Эти «тройки» временно наделялись правами Президиума Верховного Совета СССР и могли производить реабилитацию, помилование и снижение сроков заключения. Их решения не нуждались в утверждении и вступали в силу немедленно. Еще до начала работы комиссий телеграфным распоряжением из Москвы были реабилитированы и освобождены люди, которые находились в заключении по обвинению в критических отзывах о Сталине, распространении анекдотов о Сталине и аналогичных мелких делах.
Специальные комиссии работали на местах несколько месяцев. Дела заключенных разбирались быстро; для этого чаще всего было достаточно беседы членов комиссии с самим заключенным и непродолжительного знакомства с его делом. Сами дела, хранившиеся в особых отделах лагерей, уничтожались. В папках, на которых имелась надпись «Хранить вечно», оставались только приговор первого суда или «тройки» сталинских времен и новая справка о реабилитации. Я знакомился с материалами только одной из таких комиссий, которые привез в Москву старый большевик и участник Октябрьской революции в Петрограде Лев Матвеевич Портнов и сделал с них копии. До сих пор материалы таких комиссий не публиковались и общие итоги их работы не подводились, по крайней мере публично. Неизвестно, сколько человек было освобождено и реабилитировано. По некоторым устным свидетельствам, комиссии смогли пересмотреть до 500 тысяч дел. В других случаях назывались цифры в 1,5–2 миллиона дел. В первую очередь освобождались бывшие члены партии и члены семей погибших коммунистов. Были быстро освобождены те узники, у которых уже кончились сроки заключения, но которых все еще продолжали держать под стражей. В более сложных случаях этих людей освобождали без реабилитации, предлагая добиваться реабилитации позднее в индивидуальном порядке. Рассмотрев дела бывших членов КПСС, комиссии начали освобождать и беспартийных, ложно осужденных в «антисоветской деятельности». Получили свободу и немногие оставшиеся в живых члены партий меньшевиков, анархистов, социалистов-революционеров, которые были арестованы еще в конце 20-х – начале 30-х годов и провели в тюрьмах, лагерях и ссылке по 25–30 лет. Кое с кем из них мне приходилось встречаться уже через 7–8 лет, чтобы записать их свидетельства.