ого получили срочно напечатанную редакцией «Известий» верстку. Никто, кроме Микояна, не возражал, но и не поддержал Хрущева. «Вы не разобрались в этом вопросе», – сказал Хрущев и перенес обсуждение на следующее заседание. Через неделю Президиум ЦК КПСС одобрил публикацию повести Солженицына. Это явилось важным событием не только в литературной, но и общественной жизни страны, которое вызвало множество откликов и в нашей стране, и за границей. Затем повесть была дважды издана отдельной книгой большим тиражом. В декабре 1962 года «Правда» опубликовала отрывок из рассказа Солженицына «Случай на станции Кречетовка», который вместе с рассказом «Матренин двор» был напечатан в первом номере журнала «Новый мир» за 1963 год. Вскоре и в других журналах стали появляться отдельные рассказы и повести о сталинских лагерях. Перестала быть запретной в художественной литературе, публицистике и тема советских военнопленных, их трагической участи. В военных мемуарах все чаще встречалась критика Сталина и репрессий, особенно среди военных кадров. Лишь немногие воспоминания (например, генерала А. Горбатова) были опубликованы, остальные широко распространялись в списках. Именно в это время возникло понятие «самиздат». Конечно, неконтролируемое распространение различных произведений, главным образом стихов и поэм, существовало и в 50-е годы. Теперь же широкое распространение в списках получили публицистические произведения, мемуары, повести, рассказы и романы. Такие рукописи, как «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Это не должно повториться» С. Газаряна, «Очерки по истории агробиологической дискуссии» Ж. Медведева, оставляли глубокий след в сознании тех, кто их читал.
Постепенно изменилось к лучшему положение в кинематографии, театральной жизни. Как раз в 1961–1963 годах на экраны страны вышли такие получившие международное признание фильмы, как «Чистое небо», «9 дней одного года», «Иваново детство», «Живые и мертвые», заканчивались съемки большого двухсерийного фильма «Председатель», который вышел на экраны в 1964 году и имел громадный успех у советских зрителей. С постановки спектакля по пьесе Б. Брехта «Добрый человек из Сезуана» начал работу Театр драмы и комедии на Таганке под руководством Ю. Любимова. На многие годы этот театр стал самым посещаемым в Москве, особенно молодежью. Появился на экранах страны и сатирический киножурнал «Фитиль».
После XXII съезда КПСС в советской общественности стала отчетливей звучать тема ответственности за репрессии сталинских лет, а также требования о расследовании преступлений прошлого и наказании виновных. Но Хрущев лично воспротивился движению в этом направлении. Дело ограничилось исключением из партии Молотова, Маленкова и Кагановича. Другие отделались легкими партийными взысканиями и лишились части правительственных наград. Так, например, 4 апреля 1962 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР об отмене наград 700 офицерам НКВД, полученных ими весной 1944 года. Как можно легко догадаться, речь шла о работниках НКВД, руководивших депортацией некоторых народностей Северного Кавказа и Нижнего Поволжья. Очень медленно решались вопросы о политической и юридической реабилитации незаконно репрессированных и погибших людей, дела которых были отложены в 1956–1957 годах. В ЦК КПСС и в Прокуратуре СССР не производилось расследование по таким фальсифицированным судебным делам 1928–1931 годов, как «Шахтинское дело», дело «Промпартии», дело «Трудовой крестьянской партии», дело «Союзного бюро меньшевиков» и др.
В 1963 году Хрущев пригласил к себе И. Эренбурга, с которым у него был конфликт. В ходе беседы писатель поднял вопрос о реабилитации одного из выдающихся деятелей Октябрьской революции Ф. Ф. Раскольникова. Вскоре в печати появились большие статьи о жизни и деятельности Раскольникова. Была закончена и работа комиссий по проверке политических судебных процессов 1936–1938 годов. Выводы не оставляли сомнений в том, что процессы строились на намеренной фальсификации, а потому и все приговоры военной коллегии Верховного суда СССР должны быть формально отменены как ошибочные. Естественно, что все жертвы приговоров, включая и таких видных в прошлом деятелей ВКП(б), как Н. Бухарин, А. Рыков, М. Томский, Л. Каменев, Г. Зиновьев, Ю. Пятаков, Л. Серебряков, Г. Сокольников и многие другие, должны быть реабилитированы по крайней мере в юридическом отношении. Хрущев был склонен принять такое решение. При его личном участии были реабилитированы и в юридическом и в партийном отношении 17 видных государственных и партийных деятелей, осужденных на фальсифицированных процессах 1936–1938 годов, таких как Н. Крестинский, Г. Гринько, М. Чернов и др. Однако на Хрущева стали оказывать большое давление не только члены Президиума ЦК, но и некоторые виднейшие руководители западных компартий. Особенную активность проявлял Морис Торез. По свидетельству А. В. Снегова, разговор Хрущева с Торезом проходил довольно резко. «Какие мы ленинцы, – говорил Хрущев, – если мы хорошо знаем теперь, что все эти процессы были ложью, но продолжаем молчать, выдавая тем самым ложь за правду?» Торез не оспаривал лживости «показательных» процессов 30-х годов. Но он просил отложить проведение новых антисталинских разоблачений, заявляя, что это нанесет большой урон мировому коммунистическому движению. Хрущев поддался этому давлению, отложив на неопределенное время новые реабилитации. И тем не менее, несмотря на непоследовательность многих его действий и заявлений, атмосфера в обществе продолжала улучшаться. Дж. Боффа, бывший корреспондент итальянской коммунистической газеты «Унита» в Москве и вдумчивый наблюдатель советской жизни, писал в середине 60-х годов: «Отклики советских людей на XXII съезд по некоторым аспектам оказались более глубокими, чем результаты XX съезда. За шесть лет многое изменилось. Советское общественное мнение гораздо более энергично и агрессивно стремилось ответить не только на вопросы, поставленные съездом, но и на вопросы, лишь им затронутые и не поставленные или даже обойденные. Во всем образе мышления стали внезапно происходить быстрые перемены… Обвиняемым был уже не только Сталин, но и сталинизм, то есть определенная концепция политической жизни страны. Это было самое большое из того, что принес 1962 год… “Один день Ивана Денисовича” был новым этапом в советской литературе… Это было нечто большее, чем литературный факт. Это было крупное общественное событие… Из источника, к которому я питаю максимум доверия, я знаю, что Хрущев иногда подумывал о двух радикальных мероприятиях: об отмене внутренней цензуры и о публичном отказе от решений по искусству, принятых при Жданове… Внезапно все изменилось» [162] .
Непоследовательность, колебания, недостаточную осведомленность, да и просто недостаток образования Хрущева умело использовали консервативные круги в партийном и государственном аппарате. Те изменения в общественных науках, литературе и искусстве, о которых мы писали выше, задевали интересы многих очень влиятельных людей в нашей стране. Реакция исходила при этом не только от консервативных кругов партийно-государственного аппарата, но и от консервативно настроенных деятелей науки и культуры. Среди них разгоралась полемика, которую можно было бы считать вполне нормальным явлением, но при равных условиях без административного движения она никак не могла привести к победе консервативных течений. Такой нажим, однако, не мог стать достаточно сильным без поддержки Хрущева – его влияние и власть в 1962–1963 годах были почти безграничными, Хрущев, который поддерживал одновременно и Лысенко, и Твардовского, хотел иметь добрые отношения с И. Эренбургом, с В. Кочетовым, становился иногда объектом сложных интриг. Одной из таких интриг, задуманной и организованной, вероятнее всего, секретарем ЦК Л. Ф. Ильичевым, было посещение Хрущевым 1 декабря 1962 года художественной выставки в Манеже.
Выставка была не слишком большим событием в культурной жизни столицы. Речь шла о произведениях, посвященных 30-летию Московского отделения Союза художников. Экспозиция работала уже месяц, не вызывая заметного интереса у москвичей. Здесь можно было познакомиться с картинами официально признанных и известных художников: С. Герасимова, Е. Белашевой, Н. Андреева, И. Грабаря, А. Дейнеки, Б. Иогансона, К. Юона, Кукрыниксов и др. Никого из абстракционистов участвовать в выставке не предлагали.
Неожиданно группа наиболее активных неофициальных художников получила приглашение выставить в Манеже и свои картины, для чего отвели второй этаж выставочного зала. Всех откликнувшихся попросили находиться 1 декабря возле своих произведений и давать пояснения. Ждали членов Президиума ЦК КПСС, но Хрущева уговорили присоединиться к ним с большим трудом. Никита Сергеевич охотно посещал выставки новой строительной техники, сельскохозяйственных машин, проектов застройки Москвы, промышленные выставки различных стран. Но в живописи он не разбирался и никогда в жизни не был даже в знаменитой Третьяковской галерее. Поэтому Хрущев довольно быстро прошел по Манежу. Некоторые картины ему понравились, другие оставили равнодушным, часть произведений явно не понравилась, например работы художника Р. Фалька. После беглого осмотра состоялась беседа с художниками первого этажа. Как писала 2 декабря «Правда», «художники и скульпторы горячо поблагодарили товарища Хрущева, руководителей партии и правительства за посещение выставки, за внимание к их творческому труду, за ценные советы и критические замечания».
После осмотра официальной части выставки Хрущев собрался уходить и уже надел пальто, но с него насильно пальто сняли, убеждая познакомиться с расположенной на втором этаже выставкой «абстрактного» искусства. И без того сильно раздраженный, Хрущев поднялся наверх. Вот что об этом можно прочесть в том же номере «Правды»: «В тот же день руководители партии и правительства осмотрели работы так называемых абстракционистов. Нельзя без чувства недоумения и возмущения смотреть на мазню на холстах, лишенную смысла, содержания и формы. Эти патологические выверты представляют собой жалкое подражание растленному формалистическому искусству буржуазного Запада. “Такое «творчество» чуждо нашему народу, он отвергает его, – говорит Хрущев. – Вот над этим и должны задуматься люди, которые именуют себя художниками, а сами создают «картины», что не поймешь, нарисованы ли они рукой человека или хвостом осла. Им надо понять свои заблуждения и работать для народа”».