Изобель перевернула страницу снова, и здесь почерк преобразился, изменился из изящного в неразборчивые каракули и поцарапанные наброски. В основании она прочитала единственную часть письма, которую смогла разобрать.
Это должно сделать его счастливым. Это должно изменить его. Но это не так. Это не может. Он уже изменился. И я не знаю, что написать дальше, потому что я боюсь, что это сбудется.
Поскольку я не могу думать, и она просит меня написать, но я не знаю, что написать, и я не могу думать, потому что я не знаю, что написать. Я не могу думать. Я не могу думать. Изобель. Изобель. Изобель.
Теплый бегущий порыв осветил ее кожу и распространился через нее. Она стояла, уставившись в недоумении на свое имя, так отчаянно нацарапанное на белоснежной бумаге. Она приблизила блокнот, пытаясь представить, как он сидит, сочиняя это. Когда? Не было никакой даты. После ее имени, повторенного три раза, шли пустые страницы, пустые, за исключением маленького пятна красного цвета на одном нижнем углу. Кровь?
Быстрый, резкий удар прорвался в тишину. Изобель подскочила, чуть не выронив блокнот. Другие книги, стол и стулья — все упало на пол с оглушительным ударом.
Дверь.
Изобель обернулась, заметив, что она больше не одна в комнате.
Наверху лестницы стояла женщина. Слои белого драпированного платья облегали изгибы ее невысокого, хрупкого тела, казалось, будто сама ткань была сделана из лунного света. Прозрачная белая вуаль покрыла ее голову, как погребальные одежды могилы. Она была красива. Светящаяся, как осколок падающей звезды. Локоны слегка вьющихся волос, густые и иссиня-черные, рассыпанные в беспорядке, доходили до кончиков пальцев, резко контрастируя с белым. За вуалью два огромных красно-черных глаза пристально смотрели на Изобель.
Это длилось мгновение, до того, как Изобель смогла говорить:
— Ты... ты Бэсс?
— У меня много имён, — отвел призрак. Ее голос был глубоким и хриплым, но все же совершенно женским. — Я — Лила. Я — Ита и Ли-ли. Я — Лигейя. Я — Лилит.
Изобель сглотнула, во рту вдруг пересохло. Шизофрения? Она думала вековое и неизменно популярное “Ты хорошая ведьма или плохая? ” могло бы быть идеальным следующим вопросом, но она решила не задавать его. Бэсс, или леди Лилит, или как бы там она не называлась, точно не оценит шутку. И, несмотря на белые одеяния, она не производила на Изобель впечатление хорошей ведьмы.
— Лигейя, — пробормотала Изобель.
Она прижала черный блокнот ближе к себе, и ее разум вспомнил текст песни, которую она слышала в магазине мороженого, ту, которую Ворен включил, пока они убирали.
— Но она всего лишь персонаж из истории.
Женщина подняла руку, чтобы дотронуться до нее. Движение было внезапным и неестественным, и Изобель пришлось побороть в себе желание сделать шаг назад.
— Разве мы все не персонажи? — спросила она.
С каждым предупредительным сигналом в ее голове, Изобель наблюдала, как рукав спустился, открывая руку женщины. Ее раскрытая ладонь была более белой, чем ткань ее платья, ее кожа, столь же безупречная как мрамор.
Разве Рейнольдс не предупреждал ее “остерегаться белого”? Вспоминая эти слова, Изобель чувствовала, что ее челюсть напряглась. Если бы она когда-либо увидела его снова, она бы поблагодарила его за предоставленные подробные советы.
Взгляд Изобель прошелся от фигуры женщины к ее протянутой руке. Молчаливый жест означал обмен или передачу, и Изобель прижала блокнот Ворена еще крепче к себе.
Зачем она хотела его?
Женщина шагнула к ней, шлейф ее платья тащился по полу. На сей раз Изобель не спорила со своими инстинктами. Она отступила, натыкаясь на стол позади нее. Она опустила одну руку и, держа в другой черный блокнот Ворена, попыталась восстановить равновесие.
— Ты сама, Изобель, — продолжала женщина, — можешь быть ничем иным, как тенью, мечтой кого-то, кто и сам является мечтой кого-то еще.
— Я не думаю, что это имеет значение, — сказала Изобель, только потому, что это была первая вещь, которая пришла ей в голову. Если бы она могла отвлечь ее болтовней, возможно, она смогла бы добраться до лестницы, к двери.
Но и тогда она еще не могла уйти. Где была эта связь между мирами, которую советовал найти Рейнольдс?
Разве это не единственная причина, по которой она была здесь, в первую очередь? Почему она до сих пор не нашла ее? Разве Рейнольдс не сказал, что она узнает это, когда увидит? И даже если она действительно найдет ее, как, черт возьми, она должна была уничтожить это?
— Я наблюдала за тобой, — сказал женщина, — с той ночи, когда ты впервые появилась в его снах.
Прижавшись спиной к стене, Изобель медленно двинулась к лестничной клетке. Женщина повернулась, стоя на месте, и белая ткань окутала ее формы крепко, как наряд мумии.
Через завесу вуали черные озера ее глаз следили за каждым движением Изобель.
— Сначала ты была просто другим углем, добавленным к огню. Топливо для его ненависти, и у меня была бы причина поблагодарить тебя. Потом его мечты изменились. — Под вуалью, наклонив голову в сторону, ее тонкие брови сошлись, как будто она не совсем понимала это наблюдение. — Незваная, ты вторглась в уголки его подсознания, и в наше время тоже. Твой образ стал надоедать, отвлекать внимание. — Ее открытая ладонь сжалась в твердый кулак. — В этой комнате не я призрак, а ты. И потому я послала их за тобой, пока они еще могли повиноваться. Ты была, в конце концов, все же неопределенностью в его снах. Ты была бы схвачена еще той ночью, если бы не помощь и защита твоего опекуна в маске.
Изобель потребовалась всего доля секунды, чтобы понять, что она говорила о ночи, когда она покинула книжный магазин, ночи в парке. Она вспомнила, что сказал голубой Нокс из склепа. Он тоже был там той ночью? Только тогда она была не в состоянии видеть Ноксов. И голос, который шептал ей, чтобы она бежала? Не его ли голубой Нокс отметил, как "друга в маске"? Конечно. Только сейчас все обретало смысл, и она поняла, что это был Рейнольдс, пытающийся предупредить ее.
— В конце концов, ты должна все же отблагодарить твоего скрытного друга, — сказала Лилит. — В определенное время я найду его, и он скоро узнает, что у меня есть специальная судьба для тех Потерянных Душ, которые предают меня.
— Зачем тебе это? — потребовала Изобель. — Зачем тебе Ворен?
— Он не похож на других, не так ли? — спросила она задумчиво и проплыла к овальному окну. Через него проникал новый свет, теплый и оранжевый, как от уличного фонаря.
— Он особенный, даже в отношении тех, кто пришел до него, — продолжала Лилит. — Подобно им, он владеет способностью получать и интерпретировать оттенки и тени мира снов, чтобы принести жизнь и тело новым, таким, как Ноксы. Более того, эта энергия в нем разрушает то, что он создает. Единственной вещью, в которой он нуждается, является контроль. Что само по себе делает его настолько совершенным. Сегодня вечером он должен закончить мою историю. Сегодня вечером, когда ты ушла навсегда, он освободит меня.
Ой-ей, подумала Изобель. Что она сказала? Повтори-ка. Что это значит “ушла навсегда”? Изобель натянуто улыбнулась, отступая назад, продвигаясь дальше и дальше к лестничной клетке. Очевидно, несмотря на то, что на Изобель была одета его куртка, Леди-Чудо-Волосы не понимала, что Ворен покинул пресловутый замок. Теперь наступила пора Изобель совершить свой выход, несмотря на то, нарушена ли связь между мирами или нет.
Мысль мгновенно поразила ее. Инстинктивно она сильнее вцепилась в блокнот. Ответ пришел к ней, как вспышка, в одно мгновение, и внезапно он имел весь смысл в мире. Все было внутри. Дверной проем Ворена в мир снов. История Лилит. Ноксы. Это был мост между мирами, его путь, который должен был стать и ее выходом. Связь, которую Рейнольдс посоветовал ей уничтожить — она держала ее в своих руках!
Лилит, также, казалось, видела свет осознания в голове Изобель, потому что она повернулась и уставилась на нее своим черными, как бездны, глазами.
— Слишком поздно для тебя, — сказала она, — чтобы сделать что-либо. Он проклял тебя ночью, когда написал твое имя на этих страницах, теперь ты — часть истории. Именно поэтому ты полностью можешь видеть нас в своем мире. Или ты не задавалась вопросом?
— Если я уничтожу эту книгу, — сказала она, — это все исчезнет. Ты и все остальное вернетесь туда, откуда пришли.
— А куда ты пойдешь, Изобель? Ты, которая сейчас находится в обоих мирах? Ты разорвешь себя на куски? Ты бы погибла ради того, кто уже обречен?
— Что... о чем ты говоришь?
— Разве твой друг в маске не упомянул о твоей собственной судьбе? Я не удивлена. Я подозреваю, что он избирателен в том, чем делится с тобой. Было бы неудобно для него, я думаю, если бы ты могла принимать слишком много решений самостоятельно. Но это не должно закончиться таким образом. Кажется мне, что мы были настроены друг против друга мужчинами. Почему? Когда у нас обеих есть то, что хочет другая?
— Я не отдам тебе эту книгу, — сказала Изобель. Ее шаги привели ее обратно, пока ее пятки не нашли верхнюю ступеньку.
Лилит рассмеялась, мягкий и почти мелодичный звук, навязчивый и даже красивый.
— Разве ты не видишь, что ты сама теперь намного ценнее?
— Что? — пробормотала Изобель, ее разум не в состоянии уловить смысл слов Лилит.
— Ты невольно стала связующим звеном между мирами. Твое имя на этих страницах преобразовало тебя, сделало тебя лучше, чем блокнот бедного потерянного мальчика, поскольку ты не связующая для силы, ты и есть сила. Вместе у нас была бы власть над всеми, поскольку я знаю все маршруты, а ты, мечтатель, имеешь возможность просматривать их. Я больше не нуждалась бы в концовке. Зачем, когда мы могли бы жить вечно? Связанная с тобой, я бы больше не удерживала твоего Ворена. Он был бы отпущен, свободно быть с тобой, с нами.
Женщина двинулась к ней, вуаль сдвинулась с ее лица, когда она приблизилась. Она обладала темной совершенной красотой: высокие аристократичные скулы, кожа блестящая как звезды, а волосы — темные, массивные волны шелка, — казалось, плавали около нее как черный ореол. Но было что-то чуждое в ее глазах, что заставило Изобель замереть на месте. Окаймленные темными ресницами, два источники бездонной черноты, они заманили ее в ловушку, и она поняла, что больше не способна моргнуть.