Мигом вырезал у него змею из поясницы, и великан тут же растянулся. А змея-то зашипела на ухо Марко Кралевичу:
— Что же ты наделал, дурак, что ты наделал? Убил своего собственного отца. Он тебе правду сказал. Жил он с твоей матерью и родился ты от него. А теперь он бросил твою мать, она из мести и натравила тебя на него. Дурак же ты, парень, дурак! Погляди только на его черные волосы и смуглую кожу. И скажи: сын ты ему или нет? Отца должен любить цыган сильнее всех! Лучше бы ты мать убил, когда она тебя на отца науськивала. Но сделанного не воротишь, выдолби теперь из крепкого дуба гроб, положи в него отца и меня рядом с ним. Просиди над ним ночку по старому цыганскому обычаю, а наутро схорони его вот здесь, при дороге.
Так Марко и сделал. Вырубил из дуба красивый гроб, а в него уложил своего чоро дадоро[26]. Просидел у гроба всю ночь напролет, а наутро похоронил отца у дороги.
Покончив с этим, он пошел домой. «Постой же, злая мать, отец мой в гробу лежит, но я сведу с тобой счеты!»
Он тихо, как всегда, открыл дверь.
— Что с тобой, мой любимый сыночек? Отчего так бледно твое лицо?
— Со мной-то ничего, а вот вы мне скажите: кто был мой отец?
— Бедняк, сын мой, гусар он был. На войне пуля ему сердце пробила. Вот и осталась я вдовою с тобой на руках.
— Значит, гусаром был?
— Гусаром.
— И убили его?
— Убили.
— А жаль, что не жену его убила лихая сила! Да есть ли у вас сердце? Захотели, чтоб сыновьи руки погубили отца! И это сделала моя родная мать! Родить сына, чтобы его руки потом пролили отцовскую кровь? Да вас сжечь мало! Получайте то, что заслужили! — С этими словами он ударил мать по голове, да так, что она тут же испустила дух. Марко не стал ее оплакивать, не сидел у гроба, он оставил ее, застывшую в крови, собакам на съедение. А сам пошел бродить по свету.
Ох, и ошибся ты, Марко, Марко Кралевич! Богатырская сила — это еще не все! Как ни силен был Марко, а с ним все же случилась беда.
Был у его покойной матери родной брат, могучий великан. Знали его даже в далеких краях и звали Рыжебородым Герцогом. Услышал Рыжебородый Герцог, что убили его сестру, и велел трубить в рог. Собрал свою дружину и приказал доставить ему живым или мертвым убийцу сестры. Конная рать пустилась в путь и вскоре нашла Марко — он шел по дороге. Марко, словно зайцев, уложил нескольких солдат, но справиться со всеми, конечно, не мог. Привязали его к седлу, стянули ему руки и так повезли к Рыжебородому Герцогу. У Рыжебородого Герцога было столько же ума, сколько у Марко силы — недаром была у него рыжая борода. Стал он допрашивать Марко, а потом обратился к нему с такими словами:
— Ну, браток, хоть ты и убил отца и мать, все же племяником мне приходишься, и я свои руки не стану марать твоей кровью. Головы твоей я с плеч не сниму, на кол тоже не посажу и четвертовать не стану, а замурую тебя в темный подвал. Умрешь там своей смертью, умрешь за то, что поднял руку на отца с матерью.
И вот солдаты схватили Марко и повели в темницу. В темнице той в самом деле не было ни окна, ни щелки. Век бы не вырваться оттуда Марко, если бы не милосердие святой Марьи. Не обошла она и теперь своей милостью Кралевича — понравился Марко Кралевич придворному шуту Рыжебородого Герцога. Просверлил он стенку темницы и через дыру стал передавать Марко пищу.
Немало передумал Марко в темнице, было у него на то время!
«Что стоит мне, — думал он, — расширить эту дыру, что шут просверлил в стене, и выйти на свободу. Да я и сам мог бы проломить стену. Что мне стоит? Мог бы перерезать горло Рыжебородому и уйти отсюда. Ну, а дальше? Нет, я понесу наказание за то, что сделал. Не хочу, чтоб в меня тыкали пальцем и говорили: „Вон, Кралевич, убийца матери, бежим скорее, а то, чего доброго, он и нас на тот свет отправит. Лучше здесь мучиться! Будь что будет, вспомнят когда-нибудь и обо мне“».
И о нем вспомнили. Прошло ровно пятьдесят лет. И вот Рыжебородый, чуя близкую смерть, сказал солдатам:
— Сломайте стену темницы. Кралевич, видно, давно уже умер. В свой смертный час он мог покаяться. Вытащите его, и пусть он теперь найдет себе покой в земле.
Разобрали стену, и вышел из темницы Кралевич! Но только не молоденьким парнишкой, каким его замуровали! Не узнать Марко! Даже Рыжебородый не узнал его: белый он был, как Лунь, и волосы, и борода седые. Было ему лет семьдесят, а выглядел он словно восьмидесятилетний. Смотрит на него Рыжебородый, смотрит и говорит:
— Эх, Марко, Марко Кралевич, остался ты все-таки живым. Видать, сама Марья Всевышняя хранила тебя. Ступай же, племянник мой, и пусть ветер заметет пылью твои следы.
Но мир велик: куда податься? Куда деться старику? Кому он нужен? Может, наняться на старости лет в услужение? Или одиноко скитаться по белу свету?
Подумал, подумал он, да и пошел прямиком домой. А дорогу ему указывала колокольня, родной деревни, что белела вдалеке.
Что же ждало его дома? То же самое, что ждет меня, когда в воскресный день после обеда одену я свой выходной костюм и выйду к воротам. Прежде люди проходили мимо и раскланивались со мной — все знали меня: «Как, дядя Напо, поживаете? Все молодеем?» или «Ну, как живешь, старина, душа твоя присохла к плоти, что ли — не можешь расстаться с этим грешным миром, так же, как и я?» Словом, каждый скажет что-нибудь. А теперь проходят мимо дома какие-то чужие люди. Никто не здоровается со мной, никто не зовет в корчму, что напротив моего дома. Постою я так немного, а потом возвращаюсь в дом, вешаю обратно в шкаф черный выходной костюм, натягиваю на колодку ботинки и аккуратно ставлю их вниз, чтобы жена моего внука не придралась, да укладываюсь пораньше спать. Ну, посудите сами, что мне еще остается делать? И почему не берет меня к себе господь?
Все это я говорю к тому, что и Марко Кралевичу было не сладко. Люди поглядывали на его седую бороду и думали: «Что нужно здесь этому старику?»
Шел Марко на околицу деревни, к дому матери и все выспрашивал у людей:
— Неужели не узнаете? Я же Марко, маленький Марко, батрак, не помните? Я Марко Кралевич!
Теперь все его узнали. Окружила его толпа, вся деревня собралась — даже к дому матери его не подпустили.
— Хорош, нечего сказать! Не постеснялся явиться сюда, людей лишить покоя! Да мы тобой детей стращаем: «Спрячься скорее под перину, а то вон Кралевич идет, сейчас заберет тебя! Что тебе от нас нужно? Мало ты убивал на своем веку!»
«Снести бы им всем сейчас головы, — думает про себя Кралевич, — ну, а что толку? От этого мне не стало бы легче. Уйду-ка я лучше отсюда. Нечего мне тут делать».
И он ушел из своей деревни. Вырубил себе палку, вырезал на ней узоры и пошел по дороге куда глаза глядят. Идет и печальную песню поет. Эту песню он сам сложил, не бог весть какая песня — простая, грустная, валахо-цыганская:
Эх ты, Девла, Девла, до чего ж я дожил!
До чего ж я тяжко жизнь на свете прожил!
Горе мою песню нынче завершает
И ее начало вспомнить мне мешает!
И вот палка выпала из рук старого Кралевича. Смолкла песня. К чему она! Наконец Марко взмолился:
— Драгоценная дева Марья, раскрасавица моя! Услышь ты мою молитву! Никчемным стариком стал я, мне семьдесят лет, а может, и восемьдесят. Ребенком я на дурное дело употребил свою силу и загубил жизнь свою. Сидеть бы мне теперь вместе со всеми у костра, угольком разжигать трубку, забавляться с внуками, мирно коротать дни да рассказывать сказки о давно минувших временах. Возьми ты мою силу, прошу тебя, и сделай мои грехи несовершившимися. Я хотел бы дожить последние годы свои спокойно.
И ответила ему святая Марья:
— Много ты хочешь, Марко Кралевич. Здесь даже бог не властен. Силу тебе дала я, я и возьму ее. Большую беду ты навлек на себя. Помогу я тебе как умею. Лишь бы худа не было, Марко Кралевич. Я когда-то уже говорила тебе: бывает, что и бог бессилен. А теперь ступай в свою деревню.
Обрадовался бедный Кралевич и поспешил домой.
Когда вошел он в свою деревню, люди стали почтительно расступаться перед ним, а он смотрел на них с удивлением: что же случилось? Но они просто отдавали ему должное как старику.
Вот открыл он дверь родного дома и видит свою мать. Сидит она, как прежде, в кухоньке, глядит на Марко и не узнает его.
— Неужели это ты, мой сын Марко? Неужто это моя смуглая звездочка? Быть не может! Неужели я уже так стара! Поди сюда, склони голову ко мне на колени, стань как прежде моим маленьким сыночком! Иди же скорей, моя крошка.
— Я ведь старик уже, мама! Видите эту седую бороду? Давно прошло детство. К чему тратить слова понапрасну! Где отец мой?
— Отец? Разве я тебе не говорила? Умер он давно. Его на войне убили.
— Значит, он был гусаром? И носил красный мундир? Красный, как ваша старая нарумяненная рожа? Небось Харамбусу поджидаете к вечеру? Неужели вы все еще не образумились?
И мать, не издав ни звука, свалилась со стула. В это время вошел Харамбуса.
— Эй ты, старая развалина, бородач проклятый, что ты сделал с моей рани[27]? Уж не подсыпал ли ты ей яду? Отвечай, не то подожгу твою бороду!
— А ты все такое же похотливое животное, каким был раньше! Моя родная мать — твоя рани, а ты — мой добрый отец… Что, удалось тебе выбраться из дубового гроба?
Не выбеги Кралевич из дома, был бы у этой сказки плохой конец. Но он ушел, и снова потянулась перед ним бесконечная дорога.
Мой дед встретил его где-то в задунайском краю.
•
Эту сказку рассказывали гвоздари, те, что приходили из деревень. Я тогда был еще маленьким. С тех пор я забыл о ней. И вот только теперь я вспомнил ее, чтоб снова рассказать вам и, грешным делом, прослезился. Таковы старики — им недолго заплакать. Разве вам не хочется иногда начать жизнь сначала? Сколько раз желал я, как и Кралевич, чтобы то или другое плохое мое дело оказалось несовершившимся. Вот взять хотя бы Кралевича. Он добился в жизни всего, чего хотел. И все же в конце концов решил отречься от своего прошлого и начать жизнь сначала. Когда беда случается не по нашей вине, это не так обидно, мы легче миримся с ней. А Марко сам, значит, был виноват, потому и захотел он, чтобы все оказалось несбывшимся. Ну, а что говорит конец сказки? Мудрая это сказка! Если бы двадцать стариков захотели выдума