– Ничего вам не будет. Бил-то вашего мужа я.
– А злость он на мне срывать будет. В лучшем случае искалечит. – Женщина кое-как нахлобучила слетевший берет и тяжело поднялась на ноги. – Что же теперь делать, господи?
– Хотите, я ему правую руку вывихну? – учтиво предложил Бондарь. – Или даже обе сразу. Тогда он вас точно не тронет.
Вязаный берет испуганно вздрогнул:
– С ума сошли? Ох, и откуда вы только взялись на мою голову?
– Вы же сами звали на помощь. За что он вас?
– Ревнует. Всякий раз, когда из плавания возвращается, такие вот допросы устраивает. – Женщина шмыгнула носом. – С пристрастием. Специально на дачу вывозит. Чтобы, значит, без свидетелей. Пьет и молотит, молотит и пьет. Развлекается так.
– А вы? – спросил Бондарь.
– А я каюсь. Прощения прошу.
– Ну и зря.
– Не зря. – Берет уныло мотнулся из стороны в сторону.
– Значит, есть за что?
Убедившись, что муж по-прежнему находится в бессознательном состоянии, женщина подняла голову и тихо призналась:
– Жорик в море по полгода проводит, а мне каково? Молодость-то проходит.
Бондарь поморщился. Он ужасно жалел, что вмешался в семейный скандал. Не зря говорят: муж и жена – одна сатана. Хотя правильнее было бы: две сатаны.
– Давайте я помогу вам его в дом затащить, – вздохнул он, глядя на ревнивого Жорика, сделавшего первую попытку приподняться с земли. Попытка оказалась неудачной. Голова Жорика упала обратно, он захрипел.
– Я сама, – равнодушно сказала женщина. – Вы уже сделали все, что могли. Изуродовали человека. – Она наклонилась. – Передний зуб выбили. Теперь на стоматолога тратиться придется.
– Погодите, я дам денег, – смешался Бондарь, запуская руку за пазуху.
– Не надо. Все равно пропьет.
– Так спрячьте.
– Я не изверг, – вздохнула женщина. – Жорику теперь страсть как выпить захочется.
– Если выпьет – обязательно поколотит, – предупредил Бондарь, вглядываясь в мутные, но уже частично осмысленные глаза мужчины.
– Еще как, – пообещал он. – Ей – ноги повыдергаю. Тебе – башку откручу, дай срок.
– Вот видите, – сказал Бондарь женщине.
– Вижу, – подтвердила она. – Уже сколько лет подряд вижу. Все вы такие.
– Не все.
– А что тогда у тебя в сумке звякает? – презрительно спросила женщина. – Может быть, морковный сок?
– Больно, – пожаловался Жорик. – Ты мне нос свернул, падла. У меня запасной имеется, что ли?
– Простудишься, – проворковала его жена, опускаясь на колени. – Ну, вставай, горюшко мое. Идем, я тебя умою.
– Лучше водки дай.
– Нету. В город вернемся, тогда.
– Издеваешься? – спросил Жорик рыдающим голосом. – Как я в город поеду такой? Мне сначала подлечиться нужно.
– На! – Брошенная Бондарем бутылка встряла в сугроб. – Лечись. – К первой бутылке присоединилась вторая. – До посинения лечись, до чертиков.
– Ты лучше денег дай. – Плаксивый тон Жорика сменился требовательным. – На такси.
Бондарь присмотрелся к его стремительно распухающему лицу и сунул женщине купюру:
– Возьмите.
– Дешево отделался, – прокричал ему вслед Жорик.
Бондарь, успевший удалиться на несколько шагов, замер. Обернулся. С трудом разжал стиснутые зубы.
– Это ты дешево отделался, – глухо произнес он. – Больше мне на глаза не попадайся. Даже если море по колено станет, все равно мой дом десятой дорогой обходи.
– А если я к тебе с топором заявлюсь? – угрожающе спросил Жорик. Вид двух поллитровок настроил его на воинственный лад.
– Зачем же откладывать на потом то, что можно сделать сейчас? – спросил Бондарь. – Я тебе свой топор принесу. Прямо сейчас, хочешь?
Ответом было неразборчивое ворчание. Неожиданно стоящая за спиной Жорика женщина сдвинула берет набекрень и кокетливо улыбнулась. Один ее сияющий глаз был затемнен фингалом. Второй призывно подмигивал. Мало ей досталось.
И почему Бондарь не прошел мимо, зачем вмешался в чужую жизнь? Он сплюнул, зашагал прочь.
Глава 10Оставь надежду всяк сюда входящий
Это было хуже любого кошмара, потому что происходящее не просто представлялось реальностью, оно являлось реальностью. Гала видела, слышала, осязала, отчетливо ощущала запахи. А еще ужасно боялась. Просто сходила с ума от страха.
Неудивительно. То, что происходило с Галой, не укладывалось ни в какие рамки. Ее, студентку Института туристического бизнеса, спеленутую лентами скотча, везли по городу в душном картонном ящике, словно какой-то неодушевленный предмет. Ящик опасно кренился на поворотах, и тогда его поддерживали снаружи незнакомые Гале мужчины. Их молодые голоса звучали буднично.
– Все-таки, – рассуждал один, – про активного педераста нельзя сказать, что он мачо.
– Почему? – возражал второй.
– Потому что мачо – это мужик, западающий исключительно на баб.
– А вот и нет. Мачо – это тот, кто трахает все, что шевелится.
– А что не шевелится?
– Расшевелит и все равно трахнет.
Гала, у которой все сильней затекали ноги, попыталась изменить позу, но снаружи услышали возню, пнули ящик и предупредили:
– Сиди смирно, шушера.
Она послушно замерла. Было очень неудобно и по-прежнему страшно, но Гала подозревала, что худшее впереди. Не для того же ее похитили, чтобы доставить домой или в общагу. Кто эти люди, внезапно ворвавшиеся в квартиру преподавателя географии? Как и почему Гала очутилась в его квартире? Они расстались возле института, она помнила это довольно отчетливо. Стояли, болтали о том о сем. Кажется, Гала жаловалась на свое отчаянное положение, а Эдуард Львович ее утешал. Потом он отправился по своим делам, а Гала перебежала дорогу и зашла в магазин, чтобы купить там джина с тоником. Зачем? Она ведь сегодня ничего не пила. Во рту мерзко, но это не остаточный привкус спиртного. А в голове клубится туман, перед глазами мелькают красные змейки. И какое-то странное цоканье в ушах.
Галу отравили? Опоили отравой? Кто? Люди Тиграна, которому она должна деньги? Если так, то ее везут на панель. Нет, сначала Гале предстоит групповое изнасилование, об этом рассказывают все проститутки. Своеобразный экзамен на профессиональную пригодность. Вот почему на ней нет ничего, кроме свитера на голое тело.
Цока-тон, цока-тон – утвердительно прозвучало в мозгу.
Когда же ее успели раздеть? И почему похитители разговаривают без малейшего армянского акцента?
Гала прислушалась. Мужчины, собравшиеся вокруг ящика, продолжали беседу на сексуальную тему. Один из них утверждал, что иметь дело с молоденькими девушками скучновато, но чересчур опытные женщины – это уже перебор.
– Вот была у меня одна такая, – сокрушался он. – Замужняя, гладкая, холеная, жадная до этого дела, просто удержу нет. Из интеллигенток. Я ее как к себе привел, так сразу и подмял, без лирических отступлений. Она только рада, знай, подмахивает. Но через пару минут начинается: «Не так! Не эдак! Побыстрее, помедленнее».
– Выше, ниже, – подсказал кто-то из слушателей.
– Вот-вот. И так всю дорогу. Я не выдержал, спрашиваю ее: «Слушай, кто кого трахает: я тебя или ты меня?»
– А она?
– А она: «Конечно, я тебя».
– А ты?
– Разозлился. Развернул к себе задом и отодрал как сидорову козу, на свой лад, по-военному, без затей.
– И что?
– А то! – Рассказчик возмущенно засопел. – Спасибо, говорит, но это не совсем то, что мне требовалось. Придется, говорит, прямо от тебя к другому любовнику ехать.
– Мол, пусть перетрахает ее заново?
– Вот-вот.
«Пусть лучше убьют, – подумала Гала, зажмурившись. – Не хочу быть их игрушкой, не хочу жить, ничего не хочу».
«Э, милая моя, вы еще не знаете, что такое настоящее отчаяние. – Голос, откликнувшийся на Галины мысли, почему-то принадлежал Эдуарду Львовичу. – Ох, и путаница же у вас в голове, Андрусюк, – укоризненно продолжал он. – Ничего, скоро мы это поправим. Посидим поговорим, вау. Придем вместе к консенсусу, тюрлинг-тюрлинг».
«Это он во всем виноват, – неожиданно догадалась Гала. – Заманил, напоил странным на вкус кофе. Дурацкую музыку заставил слушать: цок-цок, цока-тон. Гад, сволочь, подонок. Ненавижу!»
«Любишь меня, полюби и мою собаку, – сказал ей Эдуард Львович. – У тебя стресс, от него нужно избавляться. Как от старой одежды».
Она избавилась. Только, судя по наряду, скорее от одежды, чем от стресса. Что же было потом? Гала попыталась восстановить картину недавних событий, но перед мысленным взором лишь всплывали и исчезали причудливые диаграммы, схемы, графики. Сколько Гала ни мотала головой, избавиться от них было невозможно. Особенно ярко помнился график, озаглавленный «Динамика роста».
Роста чего?
«Не напрягайся, Андрусюк, – посоветовал Эдуард Львович. – Ты никогда не сможешь вспомнить, где была, что делала, с кем проводила время. Так?»
«Так», – тоскливо подумала Гала.
Ничего другого в голову не приходило.
Невидимая машина продолжала везти ее по невидимым улицам, и невидимые мужчины весело смеялись своим дурацким шуткам. Иногда их голоса звучали неправдоподобно отчетливо, а иногда искажались резонирующими помехами.
Цока-цока-тон… Тю-юрлинг… Вау…
Вслушиваясь в эти звуки, Гала впала в оцепенение. Во рту стало солоно, но она никак не могла сообразить, почему. Текут слезы из зажмуренных глаз? Брызнула кровь из прокушенной щеки? Это уже не имело значения. Машина резво покатилась под горку, дважды повернула налево и затормозила.
Скрипнули просевшие рессоры. Трепещущее Галино сердечко ухнуло вниз.
Из картонного ящика ее вытряхнули грубо, как неодушевленный предмет.
– Приехали, тля.
Прошелестел отдираемый от губ скотч. В глазах вспыхнул фейерверк боли. Вспышки неоднократно повторились, когда клейкие ленты отдирались от лодыжек и запястий – вместе с волосками или даже с кожей.
Потрепали по плечу:
– Вставай, голоногая…