– Да, мы состоим с ним в дружеских отношениях, – с достоинством ответила Кэт. – Я восхищаюсь мистером Парнеллом, и он нравится мне. Однако, – ее голос зазвучал презрительно, – мне не нравится выражение «незаконная любовная связь». Полагаю, тебе следовало бы извиниться передо мной за подобные оскорбления.
– А ты знаешь, как тебя называют? Китти О'Ши. Как ты думаешь, может ли мне понравиться, что мою жену называют, как какую-то проститутку из мьюзик-холла?
Китти О'Ши. Кэтрин вся задрожала от отвращения и мрачного предчувствия.
– Кто это меня так называет?
– Откуда мне знать, с чего все это началось. Но, вне всяких сомнений, в недрах ирландской партии. Там отнюдь не все преданные сторонники Парнелла. Некоторые из них считают его проклятым протестантом. Меня, право, совершенно не интересует их отношение к религии. Меня интересует только то, чем занимается моя жена.
Вилли еще раз злобно пнул ногой портмоне.
– Вот она, эта вещь. Доказательство. Улика. И эта улика делает из меня рогоносца. Я собираюсь за это вызвать его на дуэль.
Кэтрин невольно схватилась за горло.
– Ты не совершишь такого безумного поступка! Это же полное сумасшествие!
– Не совершу, говоришь? – От Вилли не ускользнула вспышка страха в ее глазах, и на лице его вновь заиграло какое-то садистское удовольствие. – Мой старый друг О'Горман Махоун поддержит меня в этом.
– Все это пустое бахвальство, – презрительно бросила Кэтрин. – Ты только на это и способен, больше ни на что. Что ж, попытайся справиться с ним.
– Нет, это не бахвальство! – заорал Вилли.
Не сдержанное Кэтрин презрение стало губительной ошибкой. Теперь не важно, собирался он минуту назад выполнить свою живописную угрозу или нет, – теперь он обязательно доведет дело до конца. Она поняла это по его опущенным, словно у затравленного волка, глазам.
– Вилли, ради Бога, не делай глупостей. Ведь этим ты разрушишь карьеру не только мистера Парнелла, но и свою.
– Кого же это волнует моя карьера?! Тебя? Да она не волнует тебя ни на йоту. А что касается твоего драгоценного мистера Парнелла, так предоставь ему самому выбираться из этого скандала, если ему это удастся, конечно.
Китти О'Ши, Китти О'Ши… Измученная и обессиленная она лежала после ухода Вилли в постели, и ей все время казалось, что она продолжает слышать всякие непристойности. Китти О'Ши. По словам Вилли, такое имя может принадлежать женщине легкого поведения из мьюзик-холла. Какой же негодяй придумал его? Кто-нибудь из партии Чарлза? Наверное, это случилось в тот самый день, когда они с Чарлзом входили в отель на Каннон-стрит и она так боялась, что их кто-нибудь увидит. Да и сам Чарлз признался ей, что кое-кто из его партии догадывается, что у него где-то есть женщина.
Какой непоправимый вред будет нанесен Чарлзу, если Вилли исполнит свою угрозу! И еще. Почти все члены его партии – католики и находятся под пятой у своих священников и епископов. К тому же, помимо религиозной нетерпимости, в любой партии, какую бы политическую направленность она ни имела, всегда найдется полным-полно завистников, готовых ради своего тщеславия пойти на любую подлость. И многие обрадовались бы, увидев Чарлза Стюарта Парнелла низвергнутым со своего высокого пьедестала! Как быстро они забудут, сколько он сделал для их страны… Во всяком случае, намного больше любого другого за последние полвека, а может быть, больше всех их, вместе взятых.
Ирландия. Страна, где любят мучеников.
Кэтрин резко приподнялась на кровати. Чарлз Стюарт Парнелл ни за что не займет свое место в этой длинной веренице мучеников. Даже если ей придется сделать нечто из ряда вон выходящее, она остановит эту несправедливость и не позволит ей свершиться!
Первым делом она уволила мисс Гленнистер с ее лукавыми взглядами и двусмысленными усмешками.
– Ну мамочка, почему мисс Гленнистер должна уйти? – спрашивала Нора.
Кармен, доброе сердечко, была искренне расстроена, Норе же это было только любопытно. Казалось, она тоже недолюбливала мисс Гленнистер.
– Мне захотелось подобрать вам более подходящую гувернантку, дорогая.
«Кто же согласится служить в доме с такой печально известной репутацией», – подумала она про себя.
– А почему мисс Гленнистер не подходит нам, мамочка?
– Она плакала… – прошептала Кармен.
– Почему, когда ты увольняла ее, то нарядилась в свое самое лучшее платье? – спросила Нора.
– Это вовсе не лучшее мое платье.
– Ну, оно мне нравится больше всех. И твоя шляпка со страусиным пером. Ты поедешь в Лондон?
– Да, но ненадолго. Ведите себя хорошо и ложитесь спать, когда вам скажет мисс Гленнистер.
– Но она же будет собирать свои вещи.
– Еще неделю она побудет здесь… хотя едва ли…
– Мамочка, ты такая красивая! Ты увидишься с папой?
– Именно для этого я и еду в Лондон.
– А ты скажешь ему о мисс Гленнистер? – спросила Нора, накручивая на пальчик изящный локон. – Он не станет возражать, потому что она не нравится ему.
– Нет, нравится, – вмешалась Кармен.
– Нет, не нравится. Я сама видела, как в прошлое воскресенье он ущипнул ее по дороге в церковь.
Кэтрин не была в апартаментах Вилли с того вечера, как они ужинали с мистером Чемберленом. Она боялась того, что может узнать о муже. В его комнатах все оставалось по-прежнему. Сам Вилли оказался дома. Он даже – довольно, впрочем, иронически – изобразил радость при виде ее. Выглядел он превосходно, она тоже. Ясно, что она как следует позаботилась о своей внешности, как, собственно, делала обычно с тех пор, как стала запросто заходить к своему мужу.
– Вилли, я пришла, чтобы убедить тебя не принимать скоропалительных решений. Когда ты ушел, мне и в самом деле показалось, что ты намереваешься реализовать свою совершенно безумную идею с дуэлью.
– Но я действительно собираюсь вызвать Парнелла. Только что я закончил письмо к нему. Хочешь взглянуть?
Он протянул ей письмо, она осторожно взяла листок у него из рук и, не веря своим глазам, прочитала следующее:
Сэр.
Прошу Вас оказать мне огромную любезность встретиться со мной 10 числа, когда Вы будете в Лилле или еще в каком-нибудь городе на севере Франции – на Ваше усмотрение. Дело не терпит отлагательств. Буду премного обязан, если сегодня в час дня Вы дадите мне знать о названии гостиницы, в которой Вы остановитесь. Желательно было бы получить Ваш ответ незамедлительно, чтобы, не теряя времени, я мог условиться с сопровождающим меня другом.
Кэтрин собралась было разорвать этот листок на мелкие кусочки, но Вилли быстро вырвал его у нее из рук.
– Если ты сделаешь это, я напишу еще одно точно такое же письмо, – проговорил он.
– Вилли, не надо этого делать!
– Почему?
– Потому что это будет чудовищной ошибкой. Неужели ты собираешься выставить на посмешище не только себя, меня и мистера Парнелла, но и всю ирландскую партию?
– К черту эту ирландскую партию! Меня интересуют только мои права! То, что принадлежит мне, – это мое, под этим я подразумеваю и тебя.
– Неужели? – медленно произнесла Кэтрин. – Тогда, наверное, это касается и денег тетушки Бен, и дома, который она столь любезно купила для твоей семьи. Что же ты будешь делать без всего этого? Кормить семью на свои заработки?
Его лицо побагровело.
– Дело почти сделано. Письмо будет отправлено.
Она понимала, что Вилли зашел уже слишком далеко.
– Ну и посылай свое глупейшее, идиотское письмо! – вскричала она, и слезы ярости выступили на ее глазах. – Давай, разыгрывай свою сумасшедшую мелодраму. У тебя это всегда отлично получалось! Но не надейся, что твоя нога еще хоть раз ступит в этот дом. Не забывай, он принадлежит мне!
Кэтрин понятия не имела, где в этот раз остановился Чарлз. Она поехала в отель на Кеппел-стрит, чтобы навести хоть какие-нибудь справки, но не добилась ничего, кроме наглого оскорбительного взгляда от мужчины за конторкой, и поэтому не осмелилась продолжать свои поиски. Она страшно беспокоилась за Чарлза: ведь ему может быть нанесен непоправимый вред! В парламенте его тоже не оказалось. И Кэтрин ничего не оставалось, как вернуться обратно домой и провести бессонную, кошмарную ночь.
Аромат роз ворвался в распахнутое окно, и впервые за время этой ужасной комедии она задумалась о не родившемся еще ребенке. «Да защитит его Господь», – в отчаянии молилась она.
В течение целых двух дней она не получала никаких известий. Сорок восемь бесконечных часов… По утрам она читала вслух тетушке Бен и, очевидно, поступала правильно, ибо старая леди перестала жаловаться и не ворчала. Кэтрин отдавала распоряжения слугам, беседовала с детьми, укладывала их спать, разбирала корреспонденцию, бесцельно бродила по саду до наступления темноты и ждала, ждала. Она одновременно и боялась, и надеялась, что Чарлз все-таки объявится.
Наконец появился Вилли в сопровождении огромного седобородого грубого старика О'Гормана Махоуна.
– А парень-то – трус, – небрежно бросил Вилли жене.
– Почему? – еле слышно спросила она.
– Он игнорировал мое письмо. Ну, я послал ему еще одно.
– Наверное, его просто нет в Англии.
– Не-ет, он в Англии, дорогая, я наводил справки. Сначала он был в Ливерпуле, а сейчас возвратился в Лондон. Махоун видел его. Я написал ему, что мне известно: он не был за границей, как я его просил.
– Но и ты туда не ездил, – стараясь говорить как можно спокойнее, возразила Кэтрин.
– Не говори глупостей! Неужели я отправился бы во Францию следом за человеком, который туда так и не приехал?
О'Горман Махоун, не сводя с Кэтрин своих наглых веселых глаз, вдруг разразился непристойным хохотом.
– Мне показалось, что вы слишком буквально последовали моему совету, миссис О'Ши.
– Какому еще совету?
– Однажды я предложил вам быть любезной с Парнеллом, но не ожидал, что вы так воспримете это. И знаете, я не вправе винить беднягу, если вы смотрели на него такими сверкающими глазами, которым под силу растопить айсберг.