Вилли даже не пытался поговорить с ней. Он лишь смерил ее угрюмым взглядом. Его вид поразил Кэтрин. Ничего не осталось от безупречно одетого денди. Костюм был скверно пошит, воротник несвеж. Глаза налиты кровью, на лице следы беспробудного пьянства. Веселый жуир и повеса, капитан О'Ши исчез навсегда. Все его низкие, мелкие интриги и тщеславные стремления привели его к печальному концу.
Почему-то на этот раз Кэтрин испугалась его больше, чем если бы увидела перед собой бодрого, наглого, самоуверенного субъекта, каким был Вилли прежде, когда являлся к ней с всевозможными угрозами. Раньше он мог шантажировать ее, а она могла тут же дать ему денег, принадлежащих тетушке. Но теперь для этого надо было оспаривать завещание, на что ушло бы слишком много времени. Похоже, капитан О'Ши навсегда лишился своего золотого тельца.
Кэтрин с трудом выносила пребывание в Уонерш-Лодж и с грустью смотрела в окно на парк, где бежала знакомая тропинка к дому любимой тетушки. Она мучительно думала о том, как ей не хватает милой старушки, ныне покоящейся с миром на церковном кладбище рядом со своим супругом.
Тетушка поступила очень мудро, записав этот безобразный дом в викторианском стиле на имя Кэтрин, поскольку она может продать его и осуществить свое давнее желание – переехать в Брайтон, к морю.
И хотя Уонерш-Лодж был ее домом в течение последних десяти лет, хотя здесь она родила троих детей (в том числе и бедняжку Софи), она не сожалела о том, что ей придется покинуть его навсегда.
– Что бы ты там ни говорила, дорогая, – рассуждал иногда Чарлз, – но мои самые сладостные воспоминания будут всегда связаны с твоим маленьким будуаром Уонерш-Лоджа. Он был моей любимой тюрьмою.
Какое-то время она с грустью вспоминала о первых минутах их зародившейся любви. Ей казалось, что с того момента прошли столетия. Ей казалось, что тогда она была совсем молода, хотя тогда ей было уже за тридцать и она была матерью семейства. Наверное, первая в жизни любовь всегда заставляет женщину чувствовать себя молодой. Кроме того, истинная, настоящая любовь сохраняла в Кэтрин иллюзию молодости еще лет десять: ведь сейчас она была уже женщиной в годах, с седыми волосами и скорбными морщинками возле глаз. Но она предвкушала то счастливое время, когда они с Чарлзом переберутся в новый дом в Брайтоне, где заживут припеваючи, как муж и жена. К тому же в новом доме она никогда не будет думать о том, что там когда-то жил Вилли.
И стоило ей позабыть о неприятной склоке вокруг завещания тетушки Бен и своих опасениях насчет Вилли, как она полностью погрузилась в долгожданное осуществление своего плана.
Она отыскала именно такой дом, который хотела. Он находился на окраине города. Сбоку от него простирались кукурузные поля, а напротив мерно перекатывались морские волны. Место было очень тихим, уединенным и совсем недалеко от вокзала. Она также подыскала конюшню только для Диктатора и Президента, поскольку Гомруля переправили обратно в Ирландию. Так что теперь, похоже, они могли спокойно жить, не опасаясь чужих любопытных взоров.
Когда Уонерш-Лодж опустел, люди устремились туда за сувенирами из «дома, где жил Парнелл».
Эллен, кухарка, вызвалась отправиться с ними в Брайтон, но Джейн Лейнстер решила уволиться. Кэтрин нашла другую служанку, Филлис Браун, которая сразу стала буквально обожать младших детей и саму Кэтрин. Для малышей, конечно, нужно найти новую няню, Нора с Кармен уже были достаточно взрослыми, чтобы нуждаться в гувернантке! Норе было семнадцать лет, Кармен – шестнадцать. Кэтрин очень беспокоилась за их будущее. Нору уже пора было выводить в свет, но сестры настолько любили друг друга, что следовало бы вывести их в свет вместе. Но как теперь сделать это?
Она не переехала из Уонерш-Лоджа, пока не разрешила некую проблему, вставшую перед нею. Вилли, невидимый, но представляющий собой зримую угрозу, начинал действовать. Он написал дочерям письмо о том, что им придется провести лето с их тетей Анной, а Анна, больше всех оскорбленная завещанием тетушки Бен и не простившая Кэтрин ее счастья в постыдной, незаконной любви, с радостью поддерживала Вилли в его требовании.
И вот она в карете приехала за девочками. Осмотрела их с ног до головы, когда те стояли перед нею в юбочках и серых пальто из камвольной ткани, она проговорила:
– Мои бедные деревенские мышки! – И с укором обратилась к Кэтрин: – Неужели у них нет одежды получше? Они смотрятся в этом как школьницы.
– Они и есть школьницы, – возразила Кэтрин.
– Ерунда! Они уже взрослые девочки. В самом деле, Кэт, сколько еще времени ты собираешься допускать, чтобы они выглядели подобным образом? И это с деньгами тети Бен!.. – Анна замолчала и презрительно глянула на сестру.
– Никто из вас никак не может смириться с тем, что мне достались все деньги, не так ли? Милая тетушка Бен покупала девочкам одежду всю жизнь, однако она вообще не должна была этого делать, поскольку у меня есть собственная семья. Она прекрасно знала о моем муже, никогда не умевшем обеспечить свою семью! И если ты так сокрушаешься по поводу Норы и Кармен, так лучше передай свои сожаления их отцу, чтобы он позаботился об их внешнем виде.
– Кэт, ну…
Кэтрин в гневе отвернулась.
– Ох, Анна, как я устала от твоего лицемерия! Меня просто тошнит от него! Я-то думала, что в нашей семье не будет лицемеров.
Анна густо покраснела, ее лицо вытянулось.
– Лучше уж быть лицемеркой, нежели кое-кем… Сказала бы я…
Кэтрин отозвалась ледяным голосом:
– Если ты собираешься увезти с собой девочек, то по крайней мере при них попрощайся со мной должным образом.
Она протянула сестре руку, пытаясь выдавить из себя улыбку в надежде, что скоро забудет о заплаканном лице Норы и о Кармен, которая никак не могла скрыть возбуждения от предстоящей поездки. Ведь в Лондоне был Джералд, а Кармен обожала брата. И поездка в столицу сулила ей намного больше развлечений, нежели мама, имеющая привычку закрываться в гостиной и просить, чтобы ее не беспокоили, когда приезжал мистер Парнелл. Она не сомневалась, что мистер Парнелл приедет и в Брайтон. В Лондоне наверняка будет веселее!
– Мамочка, не забудь сказать новой няне, что Клер не ест овсянку. От нее малышку тош-тош-тошни-и-ит…
Из глаз Норы хлынули слезы, и Кэтрин, нежно целуя ее, сказала:
– Конечно же, дорогая, я не забуду об этом. А ты не расстраивайся, ведь ты уезжаешь в Лондон не навсегда. Кармен, ангел мой, веди себя хорошо. Ты и в самом деле школьница, несмотря на то, что говорит тетя.
Карета уехала. А вместе с ней ее взрослые дочери. Но ведь с ней остались Клер и малышка Кэти. Клер была очень умная девочка. Ее голова с копной мягких каштановых волос до боли напоминала ее отца. Кэти же являла собой пухленький комок лукавства и озорства.
Действительно, женщине никогда не угодишь, думала Кэтрин. Ну с чего ей горевать о троих уехавших от нее детях? Ведь это естественно и правильно, что взрослые дети уезжают из родного дома… С ней же остались две малышки, которых она любит безмерно.
Беспредельное счастье наступило тогда, когда они обосновались в брайтонском доме. Сейчас они действительно считали себя мужем и женой. У Чарлза был кабинет, который он оборудовал в задней части дома, в комнате, окна которой выходили в поле. А огромная супружеская спальня окнами выходила на море. И они проводили там много счастливых мгновений. Ибо от кого им теперь скрываться? Слуги были преданные, а дети слишком маленькие, чтобы разобраться, что к чему. Вилли ни разу не приезжал к ним. Как и Джералд. Кэтрин давно было известно, что он пошел в своего отца, причем унаследовав не лучшие его качества. И это глубоко печалило ее. А Нора писала письма, полные тоски по дому.
И в то же время Кэтрин была счастлива. Этот год оказался успешным, и мистер Гладстон сдержал свое обещание, наконец пригласив Чарлза в Хаварден. Вернувшись оттуда, Чарлз сказал, что визит увенчался огромным успехом. Мистер Гладстон выразил свою решимость проследить за тем, чтобы билль о гомруле прошел при его жизни. И действительно, казалось, что все эти долгие годы лишений, напряженной работы и борьбы будут наконец вознаграждены.
– А тогда мы возьмем Клер и Кэти и уедем за границу, – сказал Чарлз. – Я уйду из политики. Ты будешь рада этому?
Кэтрин посмотрела на его усталое, осунувшееся лицо, в его темные бездонные глаза, горевшие от возбуждения.
– Я буду очень рада этому. Только боюсь, что ты не выйдешь из всего этого живым.
– О, меня не так-то просто убить.
– Единственное, на что я надеюсь, – это то, что ирландский народ будет благодарен тебе.
– Полагаю, в один прекрасный день они воздвигнут мне памятник. Но кого волнуют памятники? Я хотел бы увидеть свою страну процветающей, богатой и чтобы в ней царили справедливые законы. Чтобы люди всегда были сыты, а не питались гнилой картошкой. Дети научились бы читать и писать, а зимой носили бы теплую обувь. Чтобы матери не выбрасывали только что родившихся детей в сточные канавы. Чтобы никто не лежал на улице, умирая под холодным дождем. Чтобы суда, увозящие эмигрантов, не увозили столько молодежи. Мне часто снится один и тот же сон: я вижу женщин, рыдающих на набережной Корка. Я просыпаюсь, и их плач подолгу потом звучит у меня в ушах. Но больше так не будет! Пэдди, Джонни и Майк смогут остаться дома, жениться на своих возлюбленных и ухаживать за стариками родителями.
– Это мне очень напоминает страну Утопию.
– Нет, это не Утопия, а достойная, процветающая страна с честным правительством. Во всяком случае, я не верю в Утопию без народа. Такого вообще не бывает. – Он улыбнулся. – Ну, если не считать нас с тобой.
Кэтрин тоже улыбнулась.
– Будет очень странно со стороны парламента, если он не станет рассматривать ирландский вопрос. Намечаются ли прения в будущем?
– Ну, дорогая, зачем тебе беспокоиться об этом теперь? Тем более зачем заглядывать в будущее? Я вообще не стал бы этого делать, не будь я настроен столь оптимистично.