Парням Уотли и впрямь сильно досталось в этом бою. Три-четыре тысячи раненых и убитых, и это не считая еще пятисот, а то и тысячи жертв в корпусе самого Шудера.
На флангах и впереди еще звучали ружейные выстрелы, стрелки Ганса продолжали преследовать врага. Хотя в овраге бантаги потеряли около двух уменов, тысячи солдат орды остались в живых. Некоторые из них пустились в бегство, но многие, выбравшись из-под артиллерийского огня, вновь собирались в боевые порядки.
Вскарабкавшись на орудийный передок, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и навел его на северо-восток. Разглядывая далекий горизонт, он скорее почувствовал, чем увидел поднимавшуюся над ним черную полосу. Двадцать, двадцать пять миль? Сколько?
Он слез на землю.
Вздохнув, Ганс опустился на колени рядом с Уотли и положил руку ему на плечо.
— Мне очень жаль, Джек, — прошептал он. — Нам нужен полевой госпиталь и доктор Вайс, но у нас нет ни того, ни другого. С северо-востока на нас надвигаются новые полчища этих ублюдков. Мы должны идти дальше.
— Боже милосердный, Ганс, ты же говоришь о том, чтобы бросить здесь тысячу с лишним человек!
Лицо Шудера потемнело.
— Мы спешим половину наших кавалеристов и посадим раненых на лошадей, но они должны быть в состоянии сами удержаться в седле, — он помолчал секунду. — Ты можешь взять мою лошадь, Джек.
Один из врачей начал накладывать тугой жгут на изуродованное колено Джека, и лицо Уотли исказила гримаса боли.
— Я так не думаю, Ганс.
Ганс знал, что его друг откажется от этого предложения. Он все равно хотел взять его с собой. Джек был отличным командиром корпуса – месяц в лазарете, и он будет снова готов к бою. Но до госпиталя было целых сто миль по суше и еще пятьсот по морю. А ужас ситуации заключался в том, что, если бы он сделал исключение для Джека, сотни оставшихся здесь людей заговорили бы о привилегиях, полагающихся старшим по званию. Это была армия Республики, и офицеры, какое бы высокое положение они ни занимали, получали те же пайки, что и рядовые, так же как и их солдаты спали на сырой земле и наравне с ними делили все опасности войны. Если это равенство когда-нибудь нарушится, изменится сущность самой Республики.
— Я должен думать о сорока тысячах людей, Джек.
— Я тебя понимаю, Ганс. На твоем месте я бы поступил точно так же.
Шудер вновь повернулся к оврагу.
— Двадцать зарядов каждому солдату, остающемуся здесь. Может, им удастся выиграть для нас немного времени. Это отличная оборонительная позиция для людей с винтовками в руках.
Когда колонны его солдат двинулись дальше, Ганс с трудом подавил сильное желание пустить своего коня вскачь и помчаться вперед.
— Смотрите, чтобы они не останавливались, — бросил он офицерам штаба. Развернувшись, он рысью поскакал к задней части каре. Следившие за ним солдаты поняли, что он собирается сделать, и расступились, давая ему дорогу.
Выбравшись на открытое пространство, Ганс направил своего коня обратно к оврагу. В воздухе стоял запах крови и мертвечины. С севера и с юга вдоль оврага были сложены настоящие валы из бантагских тел, которые должны были стать не только защитой для засевших в лощине людей, но и грозным предупреждением для их врагов.
Спешившись, Ганс подошел к краю оврага и опустился на колени. Порывшись в кармане, он вытащил оттуда плитку табаку:
— Угощайся, Джек.
Уотли ухмыльнулся и покачал головой:
— При мне моя трубка, Ганс, я терпеть не могу жевательный табак, это вредно для зубов. И как только твоя жена разрешает тебе целовать ее? Бедная женщина.
Улыбка Уотли вдруг сменилась гримасой боли.
— Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь передал… э-э… — запнулся Ганс.
— Ольге, — быстро вставил Джек, делая вид, что не заметил, как Ганс забыл имя его жены. Он мотнул головой. — Мне никогда не нравилась вся эта чепуха с прощальными письмами и последними словами. Слишком мелодраматично, друг мой. Она и так будет знать, что я думал о ней.
— Я могу что-нибудь для тебя сделать?
— Ну, если у тебя в запасе есть лишняя нога, я был бы тебе очень благодарен.
Ганс склонил голову:
— Джек, я только хотел…
— Можешь мне не объяснять, Ганс, я все понимаю. Если бы это случилось с тобой, я поступил бы точно так же. Ты, главное, позаботься об остальных парнях.
Ганс кивнул. Подняв голову, он окинул взглядом лощину у себя под ногами. Почти тысяча человек ждали в ней своего последнего боя. Большинство из них молчали, кое-кто негромко стонал или плакал. Ганс заставил себя посмотреть им в глаза. Некоторые солдаты кидали на него взгляды, полные гнева и горечи, но тяжелее всего Гансу пришлось оттого, что на лицах многих людей было написано понимание, его товарищи и друзья по прежним боям грустно улыбались и приветственно махали ему.
Он медленно поднялся с колен и опять навел свой бинокль на северо-восток. Там явно что-то происходило. Степь все еще была влажной от лившего последние три дня дождя, иначе Ганс видел бы пыль, поднимавшуюся от бантагского войска, с сорока, а то и пятидесяти миль, но он и так знал, что враги недалеко и скорее всего к вечеру будут здесь.
Ганс снова опустился на землю рядом с Джеком.
— Недолго осталось, Джек, — прошептал он. — Еще три часа, максимум четыре. Они увидят трупы своих товарищей и попрут на вас, желая отомстить.
— Отсюда далеко до Антьетама, да? — вздохнул Джек. — Помнишь, я под Геттисбергом получил пулю в грудь, думал, что точно помру, а все-таки выкарабкался?
Ганс молча кивнул.
— Забавно все это: выжить в стольких боях, чтобы в итоге отдать концы в каком-то овраге на этой чертовой планете, бог знает в скольких милях от дома. Эх, хотелось бы мне еще разочек побывать в Вассалборо. Взять лодку и порыбачить вечерком в пруду Уэббера.
— Может быть, так оно в конце концов и будет, — тихо отозвался Ганс, сжав плечо друга.
— Ты решил удариться в религию?
— Да нет, просто подумал, что после того, как все заканчивается, мы, возможно, отправляемся туда, куда мы действительно хотим больше всего попасть.
— Хотелось бы в это верить, Ганс, хотя что-то я сильно сомневаюсь. Впрочем, — печально усмехнулся Джек, — я скоро сам все узнаю.
Трясущимися руками он вытащил из вещевого мешка коробок спичек и вновь раскурил свою трубку.
— Не забывай следить за флангами, — напомнил ему Ганс, бросив взгляд в сторону конных формирований бантагов, уцелевших в недавнем бою. Перестроившись, враги выжидали момента для новой атаки, находясь вне досягаемости ружей людей. — Эти ублюдки жаждут мести. Хотя, скорее всего, они будут ждать подхода основных частей с северо-востока.
— Пусть только сунутся. Я жду не дождусь встречи с одним из них, — ответил Джек, рассеянно поглаживая обрубок правой ноги.
Ганс взглянул на десятки находившихся без сознания людей, лежавших на обоих склонах лощины.
— Не беспокойся, я знаю, как им помочь, — прочитал его мысли Джек, и спокойствие на мгновение изменило ему. — Что за сволочная война! Южане угостили бы нас выпивкой и отправили бы в лазарет, как тогда меня под Геттисбергом. А здесь все не так. Как-то мне не по душе мысль о том, что я скоро пойду на обед этим тварям. Надеюсь, они мною подавятся, — улыбнулся он сквозь слезы.
Слова застыли у Ганса в горле; он сжал плечо друга и встал с колен.
— Да пребудет с тобой Бог, Ганс Шудер.
— И с тобой тоже.
Взлетев в седло, Ганс вскинул руку в салюте и развернул коня, благодаря небо за то, что никто не видит его слез.
Глава 9
Ожидая прибытия Калина, Винсент смотрел на нервничающего Фергюсона, который медленно разгуливал позади броневика и батареи, безуспешно пытаясь скрыть беспокойство. Вскоре к ним присоединился Джек Петраччи, только что закончивший первый испытательный полет на оснащенном двумя двигателями дирижабле, предназначенном для небольших перелетов.
— Отличная машина, Чак, — воскликнул Петраччи. — Легка в управлении и более маневренна, чем предыдущие модели.
— Но ей не хватает скорости, — заметил Чак. — Прежде чем ты получишь этот дирижабль, я собираюсь установить на нем двигатель нового образца.
Джек одобрительно кивнул, и они с Чаком углубились в беседу о технических характеристиках дирижаблей и их двигателей, так что Винсент вскоре совершенно перестал понимать, о чем идет речь. Решив, что эти энтузиасты авиации прекрасно обойдутся и без него, Готорн направился к Гейтсу, который вместе с одним из своих художников делал наброски для очередного номера газеты. Улыбнувшись, Винсент жестом попросил художника показать ему рисунки. Суздалец протянул ему альбом для зарисовок, и Винсент быстро пролистал его. У художника был дар удивительно четко схватывать детали: на одном листке было прекрасное изображение нового двукрылого дирижабля, на другом – вид спереди на броневик. Рисунок броневика являлся всего лишь грубым наброском, однако рядом с машиной художник Гейтса нарисовал членов ее экипажа, тем самым передавая масштаб детища Фергюсона.
— У меня для тебя есть печальные новости, Гейтс, — скорбным голосом возвестил Винсент.
— Что такое?
Винсент вырвал из этюдника листы с рисунками, над которыми трудился художник, скомкал их и бросил на землю.
— Это военная тайна, не подлежащая разглашению.
— Да брось, старик, ты не можешь этого сделать!
— Уже сделал, — улыбнулся Винсент. — Не забывай, я действующий командующий этим фронтом. Если наши машины будут работать, я не хочу, чтобы их изображения появились в газете.
— Черт возьми, Винсент, да ведь в Суздале каждая собака знает про эти штуковины. Их же прямо тут и изготовили. Мне же нужно сделать о них статью, — на лице Гейтса появилось хитрое выражение, словно он только что вытащил из колоды козырного туза. — А кроме того, перед отбытием на фронт полковник дал мне разрешение поместить в газете несколько иллюстраций.
— Ладно, ладно, — сдался Винсент и кивнул в сторону броневика. — Можешь нарисовать эту хреновину, но надо слегка исказить изображение. Пусть броневик выглядит больше, чем на самом деле, пририсуй ему несколько лишних пушек и, главное, не сообщай никаких деталей о толщине брони.