Напомнив себе, что в ее распоряжении только одно средство, она продолжала царапаться, где только могла оставить след – на лице, плечах, груди.
– Я полицейский, черт тебя возьми! – прокричала она, перекрывая рев прибоя.
Он посмел еще засмеяться.
– Думаешь, я не догадался?
Он со всего размаху ударил ее в челюсть, и Кейт рухнула на мокрый песок..
– Второй раз не удастся меня провести.
Еще удар – под ребра, чтобы вышибить дух из легких.
– Ну что ж ты, арестуй меня, – злобно предложил он. Несмотря на ее отчаянное сопротивление, ему удалось спустить ей рейтузы до колен. Удары кулаков сыпались на Кейт, от боли мутился разум, она поняла, что он пытается перевернуть ее и ткнуть лицом в песок и прибой, чтобы она задохнулась.
Вспомнив уроки боевой подготовки, Кейт изо всех сил ударила его ребром ладони по горлу и одновременно ухитрилась попасть каблуком в пах. Он издал гортанный рев – наверно, так рычит раненый лев, – выпустил ее, скорчился, глотая воздух.
Кейт вскочила, подтянула рейтузы и на неверных ногах кинулась к сумке. Она успела достать пистолет до того, как он распрямился.
В другое время она бы подумала, что он очень глупо выглядит в старушечьем платье, но в эту минуту в напавшем на нее убийце не было ничего смешного.
– Не подходи, – предупредила Кейт. Она стояла так, как ее учили: расставив ноги, держа пистолет обеими руками. В груди жгло, дыхание прерывалось, но путем предельной сосредоточенности ей удалось твердо держать оружие. – Все кончено. Ты арестован.
Он взревел и кинулся на нее.
Кейт нажала курок.
Ужасающий грохот, вспышка – и дальше только мягкий шорох волн, набегающих на холодный светлый песок, да скрип деревянного настила над головой.
На кухне у Кейт Слоун готовил ужин, когда патрульная машина привезла ее домой. При виде разбитого лица Кейт он вскипел и впервые в жизни понял значение термина «преступление в состоянии аффекта». А также – как нормальный, разумный человек может совершить убийство.
– Убью сукина сына, – сказал он, заключив ее в бережные объятия.
– Она уже сама об этом позаботилась, – сообщил офицер, с уважением глядя на Кейт. – Больше проклятый извращенец никого не тронет.
Новость не укладывалась в голове. Слоун уставился на Кейт.
– Кейт?
– Я не хочу сейчас об этом говорить.
Черт возьми, она ему расскажет! Видя, что Слоун поражен, Кейт испугалась. А вдруг он, столкнувшись с жестокой и темной стороной ее работы, откажется иметь дело с женщиной, способной лишить человека жизни? Хотя бы из чувства самозащиты.
– Не надо, – согласился он. Он прикоснулся губами к синяку на виске. Ему хотелось рвать и метать, проклинать, кричать. Пойти туда, где лежит сейчас тело этого гада, и плюнуть в мертвое лицо.
С некоторым усилием Слоун напомнил себе, что ей не нужно, чтобы он носился, как взбудораженный самец. Сейчас ей необходимы ласка и любовь.
– Спасибо, что привезли ее, – сказал он офицеру.
– Ну что вы. – Поняв, что он здесь третий лишний, молодой офицер патруля вышел и закрыл за собой дверь.
– Я приготовил ужин, – сказал Слоун. Волосы Кейт были в песке и водорослях. Он нежно убрал их с избитого лица. – Но это подождет. Как насчет того, чтобы помыться?
Кейт обвила его руками и прижалась щекой к его щеке.
– Да, да.
Он включил душ и стал раздевать Кейт. Ее серые рейтузы он сунул в мусорное ведро. Кейт хотела сказать, что их достаточно постирать, но закрыла рот: она поняла, что никогда их больше не наденет.
Слоун разделся сам и за руку отвел ее под струю воды, отрегулировав давление. В ванной было тепло, и вода была теплая, но Кейт трясло.
Там, на пляже, она вызвала патруль и, пока не подъехали машины, с трудом удерживалась, чтобы не заорать. Ей удалось сохранить самообладание при ответе на неизбежные вопросы, но она с огромным облегчением услыхала, что с отчетом можно подождать до завтра.
Теперь она стояла и дрожала, а Слоун намыливал ей голову шампунем.
– Бедная крошка, – пробормотал он, когда песок и водоросли были смыты.
Хотя Кейт давно уже поклялась, что не будет зависеть ни от одного мужчины, сейчас она была благодарна Слоуну за то, что он ждал ее дома.
– Он мне ничего не сделал, – сказала она слабым, надтреснутым голосом. – То есть… он меня не изнасиловал.
– Слава Богу. – Опустившись на колени, он намыливал ей ноги. – Мне даже представить страшно, как это могло бы отразиться на тебе.
Когда он раньше так ее целовал, она волновалась; теперь, ероша его мокрые волосы, чувствовала странное успокоение.
– Большинство мужчин эта мысль угнетает, – выговорила она. – Что кто-то другой…
Отвлеченно Кейт понимала, что пережитый опыт поможет ей в работе в Отделе сексуальных преступлений, но сейчас она думала только о том, что чуть не стала жертвой. Никогда еще за свои 25 лет Кейт не чувствовала себя такой уязвимой, как в те ужасные минуты под пирсом.
Слоун поднял к ней любящий взгляд.
– Милая Кейт, я уже говорил тебе. Я тебя люблю.
Она заплакала.
Горячие слезы лились не переставая, пока он нес ее на кровать.
– Он убил собаку. – Тело коккер-спаниеля нашли в воде возле самого берега. – Он ее задушил. – Слова застревали в горле. Это преступление казалось ей чудовищным. – Она сослужила свою службу, и он, наверно, боялся, что она станет меня защищать.
Не понимая, о чем речь, Слоун гладил ее по голове и говорил что-то невнятное, успокаивающее.
Выплакавшись в кольце сильных рук Слоуна, Кейт заснула.
Об этом происшествии Блайт узнала из специального выпуска телевизионных новостей. Она сразу же позвонила, но Слоун ответил ей, что Кейт спит, после перенесенного эмоционального напряжения она отключилась, как выключают на ночь свет, так что Блайт лучше позвонить завтра утром.
Положив трубку, Блайт подумала: как странно, что Слоун взял все на себя. Странно, но мило. Независимость – вещь хорошая, необходимая, но она всегда считала, что Кейт с этим перебарщивает. Решив, что Слоун прав и потому она может не менять свои планы, Блайт стала одеваться к банкету, которого Алан так долго ждал.
Пять часов спустя она стояла у окна в комнате своего жениха в доме на Пасифик-Палисадз.
Гостиная была выдержана в серых тонах, от цвета расплавленного серебра на стенах до темно-оловянных теней на ковровом покрытии.
Туман над океаном причудливо клубился в лунном свете. Блайт подумала о том, как близко к смерти сегодня подступила Кейт, и от этой мысли вздрогнула.
– Ты сегодня ужасно тихая, – раздался сзади низкий голос.
Она повернула голову и улыбнулась.
– Извини. Я задумалась.
– О работе?
– Нет. То есть да. В некотором роде. – Зная, что Алан не одобряет деятельность Кейт, Блайт не сказала ему о сегодняшних драматических событиях.
– Ты слишком много работаешь, – в который раз уже упрекнул он, протянув ей круглый бокал с прозрачной жидкостью.
– Наверное, ты прав. – Мысль об отдыхе на Гавайях становилась все привлекательнее. Она будет лежать на пляже, впитывая солнечные лучи, и читать припасенные заранее романы.
Пока ее не будет, Кейдж Ремингтон откопает какие-нибудь сведения об Александре и Патрике. Она вернется в Лос-Анджелес отдохнувшей, готовой приступить к работе над историей любви двух звезд. Блайт попробовала бренди.
– Замечательно.
Она прикрыла глаза, чтобы лучше ощутить вкус и букет.
– От одной моей благодарной пациентки. Она ездила во Францию отпраздновать свое новое лицо. Вернулась с новым мужем, французским писателем на двадцать пять лет моложе ее, и привезла мне этот фруктовый бренди из Эльзаса. Я держал его для особого случая.
Блайт открыла глаза.
– О, Алан, извини, я еще не поздравила тебя с награждением. Врач года – это очень впечатляющая награда.
– Да, но я с готовностью променял бы ее на должность главного хирурга.
– Ты получишь эту должность. В конце концов, в больнице ты популярен, ты один из самых талантливых хирургов…
– Один из? – с кривой улыбкой переспросил он.
– Самый талантливый, – поправилась она. – На всех произвело огромное впечатление, что журнал «Таун энд кантри» собирается написать о тебе как о лучшем хирурге-косметологе страны.
– Это неплохая реклама, – согласился он, – но не уверен, что она произведет впечатление на Менингера.
– Доктор Менингер знает, что ты самый лучший, – возразила Блайт. – Потому он и направил свою жену к тебе. Кстати, она выглядит великолепно. А Сандра Лонгстрит? – Блайт назвала обладательницу академической премии, артистку в возрасте далеко за шестьдесят. – Она помолодела на пятнадцать лет.
Алан зарделся от комплимента. Он взял у нее из рук бокал и поставил на стеклянный столик. Блайт поняла, что вечер переходит от официальной части к личной.
– Я не упоминал, что мне нравится это платье? – спросил он и медленно провел пальцем по ее ключице. Выходное платье было похоже на длинный, до полу, тюбик из серого шелка, с одним обнаженным плечом – на греческий манер.
– Как же иначе? Ведь ты сам его покупал.
– Я хотел, чтобы сегодняшний вечер был безупречен. Все врачи мне завидовали, когда я вошел с тобой под руку.
Будто она – еще одна награда, которую он получил. Слегка подавленная, Блайт выскользнула из его осторожного объятия и подошла к статуэтке из черного дерева на черном пьедестале.
– Это что-то новенькое?
– Я купил ее на прошлой неделе. – Его тон никак не выдавал расстройство и замешательство, промелькнувшие в глазах. – Как только я увидал ее в галерее, то тут же осознал, что именно такую женскую фигуру всегда считал совершенством.
Блайт сравнила объемистые формы статуэтки с собственными гибкими линиями.
– Ты представить себе не можешь, как это меня удручает.
Алан засмеялся, и звучание его смеха так же хорошо контролировалось, как все в этом человеке.
– Тебе не о чем беспокоиться, дорогая. – Он пересек комнату и взял ее за руки. – Особенно когда ты станешь моей женой.