Не могу убрать глупую улыбку со своего лица. Она снова закатывает глаза, когда перед нами ставят нашу еду.
Я пролистываю свое имя в сторону и ищу смысл имени Чарли. Не могу найти ничего похожего, что может означать жемчуг. Через несколько минут, она, наконец, вздыхает и выкладывает:
— Попробуй Маргарет. Мое второе имя.
Я ищу имя Маргарет и читаю результаты вслух.
— Маргарет, по-гречески, означает жемчужину.
Я кладу трубку на стол. Не знаю почему, но мне кажется, что я только что выиграл пари, чувствую себя победителем.
— Хорошо, что ты дал мне новое имя, — замечает она безразлично.
Новое имя, мать твою.
Я тяну к себе свою тарелку, беру картошку фри, предлагаю ей и подмигиваю.
— Мы помечены. Ты и я. Мы безумно влюблены, Чарли. Ты все еще чувствуешь это? Заставляю ли я твое сердце бешено колотиться?
— Это не наши татуировки, — произносит она.
Я качаю головой.
— Помечены, — повторяю я.
Я поднимаю свой указательный палец, указывая ей на плечо.
— Прямо там. Безвозвратно. Навсегда.
— Боже, — стонет она. — Заткнись и ешь свой чертов бургер.
И я ем его. Я ем его все с той же идиотской ухмылкой.
— Что теперь? — спрашиваю я, опираясь на спинку стула.
Она едва прикоснулась к еде, а я, уверен, только что побил свой личный рекорд по поеданию пищи.
Она смотрит на меня, и я вижу трепет на ее лице, потому что она уже знает, чем хочет заняться дальше, но не хочет говорить.
— Ну, так что?
Она сузила глаза:
— Не хочу, чтобы ты прокомментировал с видом умной задницы то, что я собираюсь предложить.
— Нет, Чарли, — перебиваю ее. — Мы не сбежим тайно сегодня вечером. Татуировки итак достаточное обязательство.
На этот раз она не закатывает глаза на мою шутку. Она вздыхает побежденно, и тоже откидывается на спинку сиденья.
Мне ненавистна эта реакция. Мне намного больше нравится, когда она закатывает глаза.
Я перегибаюсь через стол и накрываю ее руку своей, поглаживая большим пальцем.
— Мне очень жаль, — утешаю я. — Сарказм просто делает все это менее пугающим.
Я убираю свою руку.
— Что ты хотела сказать? Я слушаю. Обещаю. Клянусь честью лесоруба.
Она смеется, слегка закатив глаза, и я успокаиваюсь. Она смотрит на меня, двигает свое кресло поближе ко мне и снова начинает играть с соломинкой.
— Мы прошли мимо нескольких… магазинов Таро. Думаю, что, возможно, нам нужно обратиться к ним.
Я даже не собираюсь спорить. Просто киваю и вытаскиваю бумажник из кармана. Кладу достаточно денег на стол, чтобы покрыть наш счет, после чего встаю.
— Согласен, — протягиваю ей руку.
На самом деле я не согласен, но я плохо себя чувствую. Эти последние два дня были утомительными, и я знаю, что она тоже устала.
Лучшее, что я могу сделать — облегчить ситуацию для нее, даже зная, что этот фиговый фокус-покус никаким образом нам не поможет.
Мы проходим несколько магазинов Таро и все еще в поиске. Чарли качает головой каждый раз, когда я указываю на один из них. Я не знаю, что она ищет, но на самом деле мне нравится ходить с ней по улицам, так что я не жалуюсь.
Она держит меня за руку, а я иногда обнимаю ее и подталкиваю идти перед собой, когда дорожки становятся слишком тесными.
Я не знаю, заметила ли она, что я веду нас через эти узкие дорожки чаще без необходимости. Каждый раз, когда я вижу большую толпу, я направляюсь прямо в гущу. В конце концов, она все еще мой план на будущее
Примерно через полчаса ходьбы, похоже, мы достигаем конца французского квартала. Толпы сокращаются, у меня все меньше оправданий притягивать ее к себе поближе.
Некоторые магазины уже закрыты. Мы попадаем на улицу Святого Филиппа, когда она останавливается перед окном арт-галереи.
Я становлюсь рядом с ней и смотрю на подсвеченные экспозиции, внутри здания. К потолку подвешены части тела. Гигантское, металлическое панно с изображением морской жизни прикреплено к стенам.
Основная часть выставки, оказавшейся прямо перед нами, оказалась просто небольшим трупом с нитью жемчуга
Она постукивает пальцем по стеклу, указывая на труп.
— Видишь, — усмехается она. — Это я.
Она смеется и обращает внимание на что-то еще.
Я больше не смотрю на труп. Я больше не заглядываю в магазин.
Я смотрю на нее.
Свет из галереи освещает ее кожу, придавая ей сияние, которое действительно делает ее похожей на ангела. Мне хочется положить ей руку на спину и почувствовать там настоящие крылья.
Ее глаза двигаются от одного объекта к другому, пока она изучает все за окном. Она смотрит на каждый предмет с недоумением.
Мысленно я делаю пометку привести ее сюда, когда они будут открыты. Даже не представляю, как она будет выглядеть, когда будет иметь возможность коснуться одного из экспонатов этой выставки.
Она смотрит в окно еще пару минут, а я продолжаю смотреть на нее, только придвинувшись к ней на пару шагов. Теперь, я стою прямо за ее спиной.
Я хочу снова увидеть ее татуировку, сейчас, когда знаю, что это означает. Я беру в руку ее волосы и убираю их вперед, через плечо. Я боюсь, что она ударит меня по руке, но вместо этого, она быстро втягивает воздух и смотрит вниз на свои ноги.
Я улыбаюсь, вспомнив каково это, когда она провела пальцами по моей татуировке. Не знаю, заставлю ли я ее чувствовать себя так же, но она стоит на месте, позволяя моим пальцам снова проскользнуть под воротник ее рубашки.
Я сглатываю, ощутив как сильно бьется мое сердце. Интересно, всегда ли она имела на меня такой эффект.
Я тяну рубашку вниз, обнажая ее татуировку. У меня скручивает живот от ненависти, что у нас нет этих воспоминаний.
Я хочу вспомнить тот разговор, когда мы решились на такой шаг.
Я хочу вспомнить, кто первый это придумал.
Я хочу вспомнить, как она выглядела, когда иголка пронзила ее кожу впервые.
Я хочу вспомнить ощущения, когда все закончилось.
Я веду большим пальцем по силуэту деревьев, а остальная часть руки касается ее плеча, и по ее коже снова бегут мурашки. Она наклоняет голову в сторону и из ее горла вырывается нечто похожее на небольшой стон.
Я закрываю глаза.
— Чарли?
Мой голос, как наждачная бумага. Я прочищаю горло, чтобы сгладить его.
— Я передумал, — произношу я спокойно. — Я не хочу давать тебе новое имя. Мне кажется, я люблю старое.
Я жду.
Я жду, что она ответит с придиркой. Жду ее смеха.
Я жду, что она скинет мою руку с затылка.
В ответ никакой реакции.
Ничего.
Это означает, я получаю все.
Держа руку на ее спине, я медленно обхожу ее. Я стою между ней и окном, но она сосредоточила взгляд на земле. Она не смотрит на меня, потому что я знаю, она не любит чувствовать себя слабой. И сейчас, я делаю ее слабой.
Я подношу свободную руку к подбородку, касаюсь пальцами ее челюсти и поднимаю ее лицо к себе.
Когда мы встречаемся глазами, я чувствую, что знакомлюсь с ее совершенно новой стороной. Нерешительной стороной. Уязвимой стороной. Стороной, которая позволяет себе чувствовать.
Я хочу улыбнуться и спросить, каково это чувствовать себя влюбленной, но знаю, если начну дразнить ее в такой момент, разозлю ее, и она уйдет, а я не могу позволить этому случиться. Не сейчас. Не тогда, когда я, наконец, могу внести в память все многочисленные фантазии о ее губах.
Она проводит языком по нижней губе и ревность вибрацией проходит сквозь меня, потому что я действительно хочу быть единственным, кто делает это.
На самом деле… Думаю, что я сделаю это.
Я начинаю наклонять голову, когда она сжимает руками мои предплечья.
— Смотри, — прерывает меня она и показывает на здание по соседству.
Мерцающий свет украл ее внимание. Мне хочется проклясть вселенную по той простой причине, что какие-то лампочки помешали тому, что должно было стать абсолютным фаворитом в моих немногочисленных воспоминаниях.
Я следую за ее взглядом до знака, который ничем не отличается от уже увиденных нами знаков Таро. Единственное отличие — он просто полностью разрушил мой момент.
И, черт возьми, это был хороший момент. Великий. Одно я знаю, Чарли тоже чувствует, и я не знаю, сколько времени у меня займет, чтобы снова вернуться к этому моменту.
Она идет в направлении магазина. Я следую за ней, как влюбленный щенок.
Само здание оказалось без опознавательных знаков, это заставляет меня задаться вопросом, не идет ли тут речь о специальном, чертовом освещении, который так не вовремя отвлек ее от моего рта. Единственные слова, указывающие на признаки магазина — таблички «Не фотографировать», приклеенные к затемненным окнам.
Чарли кладет руки на двери, толкает и открывает ее.
Я следую за ней внутрь, и вскоре мы стоим в том месте, которое выглядит, как сувенирный магазин туристического центра Вуду. За кассой стоит мужчина, еще пара человек рассматривают стеллажи.
Я стараюсь все разглядеть, следуя за Чарли через магазин. Она касается пальцами всего, трогает камни, кости, банки с миниатюрными куклами Вуду. Мы молча проходим через каждый стеллаж, пока мы не достигаем задней стены.
Чарли останавливается, хватает меня за руку и указывает на картину на стене.
— Эти ворота, — воодушевляется она. — Ты фотографировал эти ворота. Такая же висит у меня на стене.
— Могу я вам помочь?
Мы оба оборачиваемся, на нас смотрит громадный, действительно, громадный мужчина с пирсингом в ушах и губе.
Я как бы хочу извиниться перед ним и уйти отсюда так быстро, как это возможно, но у Чарли другие планы.
— Вы знаете, что охраняют эти ворота? Те, что на картине? — спрашивает его Чарли, указывая через плечо.
Мужчина поднимает глаза на рамку и пожимает плечами.
— Должно быть новая, — отвечает он. — Никогда не замечал ее раньше.
Он смотрит на меня, выгнув бровь с пирсингом. Одна из сережек маленькая… кость?