Первые три сегодняшних урока оказались для меня чем-то совершенно чуждым. Никто из остальных учеников в классе и ничто из того, что обсуждалось, не показалось мне знакомым. Я чувствовал себя на них самозванцем, кем-то, занимающим не свое место.
Но как только я явился на свой четвертый урок и сел рядом с Чарли, мое настроение изменилось. Она мне знакома. Она единственное, что мне знакомо в мире, полном нелогичности и неразберихи.
Мы несколько раз украдкой посмотрели друг на друга, но за весь урок не сказали друг другу ни слова. Мы не разговариваем и теперь, когда вместе входим в кафетерий. Я бросаю взгляд на наш стол, и все, кто сидел с нами за ним вчера, сидят там и сегодня, и не заняты только наши два места.
Я показываю кивком на очередь за едой.
– Давай сначала принесем себе подносы с едой и напитками.
Она быстро поднимает на меня глаза, затем снова опускает их в стол.
– Я не голодна, – говорит она. – Я просто посижу за столом и подожду тебя.
Она направляется к столу, за которым сидят ребята из нашей компании, а я иду в конец очереди.
Взяв поднос с едой и пепси, я подхожу к столу и сажусь. Чарли смотрит в свой телефон, исключив себя из ведущегося за столом разговора.
Парень, сидящий справа от меня – кажется, его зовут Эндрю, – толкает меня локтем.
– Сайлас, – говорит он, тыкая меня локтем опять и опять, – скажи ему, какой вес я выжал в понедельник в жиме лежа.
Я смотрю на парня, сидящего напротив меня. Он закатывает глаза, допивает свою газировку и ставит пустую банку на стол.
– Брось, Эндрю. Ты думаешь, я такой дурак, что поверю, будто твой лучший друг не соврет ради тебя?
Лучший друг.
Эндрю мой лучший друг, однако еще полминуты назад я даже не был уверен, что его зовут именно так.
Мое внимание переключается с этих двоих на еду, стоящую передо мной. Я открываю свою газировку, отпиваю глоток и тут вижу, как Чарли сжимает свой живот. В кафетерии шумно, но я все равно слышу, как у нее урчит в животе. Она голодная.
Если она голодна, то почему же она ничего не ест?
– Чарли? – Я наклоняюсь к ней. – Почему ты не ешь? – В ответ она только пожимает плечами. Я понижаю голос еще больше. – У тебя есть деньги?
Она быстро поднимает глаза на меня, как будто я только что открыл всем присутствующим некий огромный секрет. Затем сглатывает и смущенно отводит взгляд.
– Нет, – тихо отвечает она. – Утром я отдала мои последние несколько долларов Дженет. Я обойдусь, пока не вернусь домой.
Я ставлю свой напиток на стол и пододвигаю к ней свой поднос с едой.
– Вот, ешь. Я принесу себе другой.
Я встаю и снова иду к очереди, чтобы взять другой поднос с едой. Когда я возвращаюсь к столу, она уже немного поела. Она не благодарит меня, и я чувствую облегчение. Мне не хочется, чтобы она благодарила меня за то, что я обеспечиваю ее едой, чтобы она не оставалась голодной. Потому что я надеюсь, что она будет принимать это от меня как должное.
– Ты хочешь, чтобы я подвез тебя сегодня домой? – спрашиваю я, когда мы доедаем наш обед.
– Чувак, ты не можешь опять пропустить тренировку, – бросает Эндрю. – Если ты ее пропустишь, наш тренер не разрешит тебе играть в матче завтра вечером.
Я тру ладонью лицо, затем сую руку в карман и достаю свои ключи.
– Вот, держи. – Я кладу их в ее ладонь. – Отвези свою сестру домой, а потом забери меня после тренировки.
Она пытается вернуть мне ключи, но я отказываюсь их брать.
– Оставь их себе, – говорю я. – Тебе машина нужна, а мне она пока что ни к чему.
Эндрю перебивает меня.
– Ты позволяешь ей взять твою машину? Ты это серьезно? А ведь мне ты никогда не позволял даже просто посидеть за твоим чертовым рулем!
Я гляжу на Эндрю и пожимаю плечами.
– Но ведь ты не девушка, в которую я влюблен.
Чарли выплевывает пепси, разразившись смехом. Я смотрю на нее и вижу на ее лице широкую улыбку. Она озаряет все ее лицо, и даже карие глаза кажутся сейчас менее темными. Пусть я ничего о ней и не помню, но готов поспорить, что больше всего я любил в ней именно ее улыбку.
Это был утомительный день. У меня такое чувство, будто я несколько часов находился на сцене и играл роль, притом не имея сценария. И сейчас мне хочется оказаться либо в моей кровати, либо с Чарли. А лучше всего было бы совместить одно с другим.
Однако у нас с Чарли есть цель – нам надо выяснить, что произошло с нами вчера. Хотя ни мне, ни ей совсем не хотелось появляться сегодня в школе, мы знали, что именно в школе мы, возможно, сможем отыскать ответ. Ведь вчера это как-никак случилось с нами здесь, в разгар учебного дня, так что ответ может быть как-то связан со школой.
Возможно, в этом плане тренировка по игре в американский футбол будет полезной. Я окажусь среди тех, с кем за последние двадцать четыре часа почти не общался. И, быть может, узнаю от них о себе или о Чарли нечто такое, чего раньше не знал. Нечто такое, что, возможно, прольет свет на то положение, в котором мы оказались.
Я испытываю облегчение, обнаружив, что на всех шкафчиках в раздевалке есть наклейки с именами, так что мне нетрудно отыскать мою экипировку. Зато мне трудно разобраться, как ее надевать. Я с трудом надеваю штаны, стараясь при этом выглядеть так, будто знаю, что делаю. Раздевалка медленно пустеет по мере того, как все парни выходят на поле, пока я не остаюсь в ней один.
Когда мне кажется, что я со всем разобрался, я хватаю с верхней полки свою фуфайку и натягиваю ее через голову. И тут вижу коробку, задвинутую в самую глубину верхней полки моего шкафчика. Я достаю ее и сажусь на скамейку. Коробка красная и большая, намного больше, чем если бы в ней лежало какое-нибудь ювелирное украшение. Я снимаю с нее крышку и вижу на самом верху несколько фотографий.
На них нет людей. Похоже, это изображения каких-то мест. Я перебираю их и дохожу до фото, на котором изображены качели. Идет дождь, и земля под качелями залита водой. Я переворачиваю фотографию и вижу на ее обороте надпись: Наш поцелуй.
На следующей фотографии видно заднее сиденье машины, но снято оно с пола. Я переворачиваю фото, и надпись на его обороте гласит: Наша первая ссора.
На третьей фотографии, кажется, изображена церковь, хотя видны только ее двери. Место наших встреч.
Я перебираю все фотографии, пока не дохожу до лежащего на дне коробки сложенного письма. Я беру и разворачиваю его. Это короткое письмо, оно написано моим почерком и адресовано Чарли. Я начинаю читать его, но тут мой телефон гудит. Я достаю и разблокирую его.
Чарли: Когда заканчивается твоя тренировка?
Я: Не знаю. Я нашел в своем шкафчике в раздевалке коробку с кое-какими вещами. Не знаю, окажется ли это полезным, но в ней есть письмо.
Чарли: И что в нем сказано?
– Сайлас! – вопит кто-то за моей спиной. Я поворачиваюсь и роняю две фотографии. В дверях стоит мужчина с сердитым выражением на лице. – Иди на поле!
Я киваю, и он выходит в коридор. Я кладу фотографии обратно в коробку и ставлю ее обратно в свой шкафчик. Затем, пытаясь успокоиться, делаю глубокий вдох и выхожу на поле для тренировок.
На поле выстроились две линии. Два ряда парней, подавшихся вперед, каждый из которых стоит и смотрит на парня напротив. В одном из рядов есть промежуток, так что я подбегаю туда, становлюсь в него и копирую то, что делают остальные игроки.
– Черт возьми, Нэш! Почему ты не надел щитки защиты на плечи? – кричит кто-то.
Щитки защиты плеч. Черт.
Я выбегаю из ряда и бегу обратно к раздевалке. Похоже, это будет самый долгий час в моей жизни. Странно, что я не могу вспомнить правила американского футбола. Хотя вряд ли это так уж сложно. Надо просто пробежать несколько раз туда-сюда, и тренировка закончится.
Я обнаруживаю щитки за рядом шкафчиков. К счастью, надевать их легко. Снова бегу к полю и вижу, что линии рассыпаются и все бегают, как муравьи. Я колеблюсь прежде, чем выйти на поле. Когда звучит свисток, кто-то толкает меня в спину.
– Давай! – раздраженно кричит он.
Линии, номера, ворота. Все это ничего для меня не значит, и я стою столбом среди остальных игроков. Один из тренеров выкрикивает команду, и не успеваю я понять, что к чему, как в мою сторону летит мяч. Я ловлю его.
И что теперь?
Скорее всего, мне надо бежать.
Я пробегаю три фута и утыкаюсь лицом в искусственное травяное покрытие. Звучит свисток.
Кто-то кричит.
Я встаю, и ко мне подходит один из тренеров.
– Что это было? Соберись и играй!
Я оглядываюсь по сторонам, чувствуя, как по моему лбу стекают струйки пота. За моей спиной звучит голос Лэндона:
– Чувак, что с тобой?
Я поворачиваюсь и смотрю на него. Все сгрудились вокруг меня, встав в круг. Я копирую их движения и кладу руки на спины парней, стоящих справа и слева от меня. Несколько секунд никто ничего не говорит, и тут до меня доходит, что они все смотрят на меня и чего-то ждут. Кажется, они хотят, чтобы я что-то сказал, но что?
– Ты будешь задавать план игры или как? – вопрошает парень, стоящий слева.
– Э-э… – лепечу я. – Ты… – Я показываю на Лэндона. – Сделай эту… вещь. – И прежде, чем они успевают задать мне какой-то вопрос, отхожу в сторону, и круг распадается.
– Тренер посадит его на скамейку запасных, – бормочет кто-то за моей спиной. Звучит свисток, и прежде, чем он затихает, мне в грудь врезается товарняк.
Во всяком случае, у меня возникает именно такое чувство.
Я вижу над собой небо, у меня звенит в ушах, и я не могу сделать вдох.
Надо мной склоняется Лэндон. Он хватает меня за шлем и трясет его.
– Да что с тобой такое, черт возьми? – Он оглядывается по сторонам, затем опять смотрит на меня. Его глаза щурятся. – Лежи и не вставай. Притворись больным.
Я делаю то, что он говорит, и он подбегает к трибуне.