– Откуда ты это знаешь? – с подозрением спрашиваю я.
– Я это погуглил. – Мы уставляемся друг на друга поверх капота его машины, затем одновременно закрываем наши двери.
– А откуда ты узнал, что такое Гугл?
– Мне казалось, что как раз это мы и должны выяснить вместе. – Мы встречаемся перед капотом его машины.
– Я думаю, мы с тобой инопланетяне, – говорю я. – Поэтому мы и не имеем тех воспоминаний, которые были у Чарли и Сайласа. Но мы помним такие вещи, как Гугл и «Тетрис», благодаря компьютерным чипам в наших мозгах.
– Тогда могу ли я называть тебя Инопланетянкой?
Прежде, чем я успеваю сообразить, что я делаю, я толкаю его в грудь тыльной стороной руки.
– Соберись, Сайлас!
Он крякает, и я показываю прямо перед собой.
– Что это? – Я обгоняю его.
Это здание, белое и похожее на замок. В небо врезаются три его шпиля.
– Это похоже на церковь, – говорит он, доставая свой телефон.
– Что ты делаешь?
– Делаю фото… на тот случай, если мы опять все забудем. Думаю, мы должны фиксировать то, что с нами происходит и где мы бываем.
Я молчу, думая о его словах. Это по-настоящему хорошая идея.
– Именно туда нам и надо пойти, не так ли? Ведь церкви помогают людям… – Я замолкаю.
– Да, – подтверждает Сайлас. – Но они помогают людям, а не инопланетянам. А поскольку мы с тобой…
Я снова бью его. Мне хочется, чтобы он воспринимал это серьезно.
– А что, если мы ангелы, которые должны кому-то помочь, и эти тела были предоставлены нам, чтобы мы могли выполнить нашу миссию?
Он вздыхает.
– Ты хоть слушаешь саму себя или нет?
Мы уже дошли до дверей церкви, которые по иронии судьбы оказываются заперты.
– Хорошо, – говорю я, повернувшись. – А что ты сам думаешь о том, что с нами случилось? Мы что, ударились друг о друга головами и в результате потеряли память? А может, мы съели что-то такое, что свернуло нам мозги набекрень?
Я со злостью сбегаю вниз по ступенькам паперти.
– Эй, брось! – кричит он. – Ты не должна злиться на меня. Это же не моя вина.
Он сбегает по ступенькам вслед за мной.
– Откуда мы можем это знать? Мы же не знаем вообще ничего, Сайлас! Это вполне могла бы быть твоя вина!
Теперь мы стоим у подножия паперти, глядя друг на друга.
– Может, так оно и есть. Но если я что-то и сделал, то ты сделала это тоже. Потому что, если ты еще этого не заметила, мы с тобой находимся в одной лодке.
Я сжимаю и разжимаю кулаки, глубоко дышу и сосредоточенно пялюсь на церковь, пока у меня не начинают слезиться глаза.
– Послушай, – говорит Сайлас, подойдя ко мне ближе. – Прости, что я обратил это в шутку. Мне хочется выяснить, что к чему, не меньше, чем тебе. Какие еще у тебя есть идеи?
Я закрываю глаза.
– Волшебные сказки, – отвечаю я, снова посмотрев на него. – В них над кем-то всегда тяготеет проклятие. И, чтобы разрушить злые чары, герой и героиня должны узнать что-то о себе… а затем…
– Затем что?
Я вижу, что он пытается воспринимать меня всерьез, но от этого я почему-то только злюсь еще больше.
– Затем следует поцелуй…
Он усмехается.
– Поцелуй, да? Я еще никогда никого не целовал.
– Сайлас!
– Что? Если я ничего об этом не помню, то это не считается!
Я складываю руки на груди и смотрю, как уличный музыкант берет свою скрипку. Он помнит, как впервые взял в руки скрипку, помнит первые ноты, которые сыграл на ней, помнит, кто дал ее ему. Я завидую его воспоминаниям.
– Я буду серьезен, Чарли. Прости.
Я гляжу на Сайласа краем глаза. Похоже, ему и правда жаль, он засунул руки в карманы и опустил голову, как будто она вдруг стала слишком тяжелой.
– Так что мы, по-твоему, должны сделать? Поцеловаться?
Я пожимаю плечами.
– Но нам стоит хотя бы попробовать, не так ли?
– Ты сказала, что в волшебных сказках герои должны сначала что-то узнать…
– Да. К примеру, Спящей красавице нужен был кто-то достаточно храбрый, чтобы поцеловать ее и разбудить от вызванного проклятием сна. Белоснежке был нужен поцелуй истинной любви, чтобы вернуться к жизни. Ариэль нужно было, чтобы Эрик ее поцеловал, чтобы разрушить заклятие, которое на нее наложила морская ведьма.
Он оживляется.
– Это все фильмы, – замечает он. – Ты помнишь, как смотрела их?
– Нет, я не помню, как я их смотрела. Я просто знаю, что видела их. Мистер Дитсон говорил о волшебных сказках сегодня на уроке английского. Так мне и пришла в голову эта мысль.
Мы направляемся к уличному музыканту, который играет что-то медленное и печальное.
– Похоже, преодолением проклятия в основном должен заниматься парень, – говорит Сайлас. – И он должен что-то для нее значить.
– Да… – Я замолкаю, и мы останавливаемся, чтобы послушать. Мне хотелось бы знать, какую песню он играет. Мне кажется, что я ее где-то слышала, но я не знаю ее названия.
– В школе есть одна девушка, – тихо говорю я. – Я хочу поговорить с ней… думаю, она может что-то знать. Несколько человек называли ее Креветкой.
Брови Сайласа сдвигаются вместе.
– Что ты имеешь в виду? Кто она?
– Не знаю. Она посещает уроки по нескольким курсам из тех, которые выбрала я. Но это просто мое ощущение.
Мы стоим в толпе слушателей, и Сайлас берет меня за руку. И я впервые не высвобождаю ее, а позволяю его теплым пальцам сплестись с моими. Свободной рукой он снимает скрипача на телефон, затем смотрит на меня.
– Это чтобы я запомнил первый раз, когда держал тебя за руку.
12
Сайлас
Мы миновали два квартала, а она до сих пор не отпустила мою руку. Не знаю, может, Чарли нравится держаться за меня или потому, что Бурбон-стрит… ну, это что-то с чем-то…
– О боже, – бормочет Чарли, повернувшись ко мне. Сжимает в кулаке ткань моей рубашки и прижимается лбом к моему плечу. – Этот тип только что показал мне свой член, – говорит она, смеясь в мой рукав. – Сайлас, я только что впервые увидела пенис!
Я тоже смеюсь, продолжая вести ее сквозь подвыпившую толпу, движущуюся по Бурбон-стрит. Через некоторое время она снова опасливо поднимает взгляд. Теперь мы приближаемся к еще более многочисленной группе мужчин воинственного вида, и на всех них нет рубашек. Вместо рубашек на них надеты огромные толстые бисерные ожерелья. Они смеются и кричат на людей, стоящих на балконах над нашими головами. Чарли еще крепче сжимает мою руку и продолжает стискивать ее, пока мы благополучно не минуем их. После этого она расслабляется и немного отстраняется от меня.
– Зачем им весь этот бисер? – спрашивает она. – С какой стати тратить деньги на такую безвкусную бижутерию?
– Это часть традиций Марди Гра, – объясняю я. – Я читал об этом карнавале, когда изучал информацию о Бурбон-стрит. Это началось как празднование, проходящее в последний вторник перед Великим постом, но похоже, оно превратилось в празднование круглый год. – Я притягиваю ее к себе, показываю на тротуар, и она перешагивает то, что здорово напоминает блевотину.
– Мне хочется есть, – говорит она.
Я смеюсь.
– Перешагнув через блевотину, ты захотела есть?
– Нет, вид блевотины навел меня на мысль о еде, и у меня заурчало в животе. Накорми меня. – Она показывает на ресторан, находящийся впереди. Над ним мигает красная неоновая вывеска. – Давай зайдем туда.
Она проходит вперед, все так же сжимая мою руку. Я смотрю на свой телефон, следуя за ней. У меня три пропущенных вызова. Один от тренера, один от моего брата и еще один от мамы.
Я впервые думаю о своей матери. Интересно, какая она и почему я все еще не встретился с ней.
Чарли резко останавливается, чтобы пропустить машину, и я всем телом врезаюсь ей в спину. Она хватается за затылок, в который я с силой ткнулся подбородком.
– Ой! – вскрикивает она, хватаясь за голову.
Я потираю челюсть и, глядя на нее сзади, вижу, как она перекидывает свои волосы вперед. Мой взгляд падает на кончик того, что походит на татуировку, выглядывающую из-под воротника ее блузки.
Она опять идет вперед, но я хватаю ее за плечо.
– Подожди, – говорю я. Мои пальцы оттягивают воротник ее блузки на пару дюймов вниз. Прямо под затылком виден маленький силуэт деревьев, выведенных черной тушью. Я обвожу их очертания пальцами. – У тебя есть татуировка.
Ее рука взлетает вверх и дотрагивается до участка кожи, которого касаюсь я. Затем она быстро разворачивается и смотрит на меня.
– У меня нет татуировок.
– А вот и есть. – Я поворачиваю ее к себе спиной и снова оттягиваю вниз ее воротник. – Вот здесь. – Я снова провожу пальцами по очертаниям этих деревьев. И на этот раз замечаю, как ее кожа покрывается мурашками. Смотрю на крошечные пупырышки, спускающиеся по ее плечу и скрывающиеся под блузкой. Я опять перевожу взгляд на тату, потому что теперь ее пальцы пытаются нащупать то, что ощупываю я. Беру два ее пальца и прижимаю их к татуировке. – Это силуэт деревьев, – объясняю я. – Они вот здесь.
– Деревьев? – повторяет она, склонив голову набок. – С какой стати я сделала себе татуировку деревьев? – Она поворачивается. – Я хочу увидеть ее. Сфотографируй ее на свой телефон.
Я оттягиваю ее блузку еще ниже, чтобы она смогла увидеть всю свою татуировку, хотя ее ширина не превышает трех дюймов. И снова перекидываю ее волосы через плечо, не ради этой фотографии, а потому, что мне очень хотелось это сделать. Я также перемещаю ее руку, чтобы она легла спереди на ее плечо.
– Сайлас, – ворчит она. – Просто сделай эту чертову фотку. Это же не урок изобразительного искусства.
Я усмехаюсь и гадаю, всегда ли я был таким, как сейчас – отказываюсь сделать простую фотографию потому, что знаю, что можно приложить немного усилий, чтобы сделать ее исключительной и великолепной. Я поднимаю телефон и делаю снимок, затем смотрю на экран, восхищаясь тем, как красиво эта татуировка смотрится на ней. Она поворачивается и берет телефон из моих рук.