Но теперь то, что казалось мне незыблемым шаблоном, сломалось, а значит, понять, в чем тут дело, становится еще труднее. Почему я на этот раз не забыл, а она снова забыла? Почему мне кажется, что я не могу ей об этом сказать, не могу быть с ней откровенным?
Я по-прежнему не знаю, кто я и каким был прежде, я помню только последние сорок восемь часов, то есть совсем немного. Но это все равно лучше, чем те полчаса воспоминаний, которые есть у Чарли.
Наверное, мне следовало бы сказать ей все как есть, но я не могу. Я не хочу пугать ее, и мне кажется, что единственное утешение, которое сейчас есть у нее, это сознание того, что в этой истории она не одна.
Лэндон смотрит то на меня, то на нее. Я знаю, он думает, что мы потеряли рассудок. В каком-то смысле мы действительно потеряли рассудок, но не так, как думает он.
Он нравится мне. Я не был уверен, что он явится к нам сегодня утром, как я его просил, ведь он до сих пор сомневается. Мне нравится, что, хотя он и сомневается в том, что мы действительно потеряли память, его преданность мне оказалась сильнее его сомнений. Наверняка на свете мало таких преданных братьев.
Большую часть пути к полицейскому участку мы молчим, пока Чарли не поворачивается к Лэндону и не смотрит на него.
– Откуда ты можешь знать, что мы не обманываем тебя? – вопрошает она. – Почему ты вообще потворствуешь нам, если ты сам не имеешь отношения к тому, что с нами произошло? – Похоже, он внушает ей большее подозрение, чем я.
Лэндон сжимает руль и смотрит на меня в зеркало заднего вида.
– Я не знаю, обманываете вы меня или нет. Возможно, вы просто прикалываетесь. На девяносто пять процентов я уверен, что вы пудрите мне мозги за неимением развлечений получше. Но пяти процентам моего сознания кажется, что вы говорите правду.
– Всего лишь девяноста пяти процентам, – вставляю я с заднего сиденья.
– Это потому, что оставшимся пяти процентам меня кажется, что с ума сошел я сам, – говорит он.
Чарли смеется.
Мы подъезжаем к полицейскому участку, и Лэндон паркуется. Прежде чем он заглушает двигатель, Чарли спрашивает:
– Просто чтобы прояснить этот вопрос – что мне надо им сказать? Что я явилась, чтобы забрать мой рюкзак?
– Я зайду вместе с тобой, – говорю я. – В записях говорится, что все считают, что ты пропала и что меня подозревают в твоем исчезновении. Если мы зайдем туда вдвоем, у них не будет оснований продолжать заниматься этим делом.
Она выходит из машины и, когда мы подходим к зданию участка, спрашивает:
– Почему бы нам просто не сказать им все как есть? Что мы ничего не помним?
Я останавливаюсь, взявшись за дверную ручку.
– Потому, Чарли, что в наших записях мы специально предупредили самих себя этого не делать. Лично я больше доверяю тем версиям нас самих, которые мы не помним, чем людям, которые не знают нас совсем.
Она кивает.
– Да, звучит логично. – Она склоняет голову набок. – Хотелось бы мне знать, умен ли ты.
Я усмехаюсь.
Когда мы входим, в коридоре никого нет. Я подхожу к застекленному окошку. За стеклом стоит письменный стол, за которым никого нет, но рядом имеется переговорное устройство. Я нажимаю на его кнопку, и оно оживает.
– Алло? – говорю я. – Здесь кто-нибудь есть?
– Иду, – слышится громкий женский голос, и несколько секунд спустя появляется женщина и садится за стол. Когда она видит Чарли и меня, на ее лице отражается тревога.
– Чарли? – спрашивает она.
Чарли кивает, нервно ломая руки.
– Да, – отвечает она. – Я пришла, чтобы забрать свои вещи. Рюкзак.
Женщина несколько секунд смотрит на Чарли, затем опускает глаза на ее руки. По позе Чарли видно, что она нервничает… как будто что-то скрывает. Женщина говорит нам, что сходит и узнает, что можно сделать, и опять исчезает.
– Постарайся расслабиться, – шепчу я Чарли. – Не веди себя так, будто я заставил тебя это сделать. Они и так уже подозревают меня.
Чарли складывает руки на груди, кивает, затем подносит ко рту большой палец и начинает грызть его подушечку.
– Я не знаю, что надо делать, чтобы расслабиться и выглядеть спокойной, – говорит она. – Я не могу расслабиться. Я растеряна, и мне чертовски не по себе.
Женщина не возвращается, но слева открывается дверь, и появляется полицейский в форме. Он окидывает взглядом сначала Чарли, потом меня. И делает нам знак следовать за ним.
Он входит в кабинет и садится за свой рабочий стол, затем кивком показывает нам на два стула напротив, и мы оба садимся. Вид у него недовольный, когда он подается вперед и прочищает горло.
– Вы хоть понимаете, сколько человек ищут вас сейчас, юная леди?
Чарли напрягается. Я чувствую ее растерянность. Я знаю, что она еще не освоилась с тем, что произошло с ней за последний час, и отвечаю за нее сам.
– Нам очень жаль, – говорю я полицейскому. Несколько секунд он глядит на Чарли, затем переводит взгляд на меня. – Мы поссорились, и она решила исчезнуть на несколько дней, чтобы все обдумать. Она не знала, что ее будут искать и что кто-то заявит в полицию, будто она пропала.
У полицейского делается скучающий вид.
– Я ценю вашу способность отвечать от лица вашей девушки, но мне бы очень хотелось услышать, что на этот счет имеет сказать сама мисс Уинвуд. – Он встает, нависнув над нами, и показывает на дверь. – Подождите снаружи, мистер Нэш. Я бы хотел поговорить с ней один на один.
Черт.
Мне не хочется оставлять ее наедине с ним. Я колеблюсь, но Чарли ободряющим жестом кладет руку мне на предплечье.
– Все в порядке. Подожди меня снаружи. – Я пристально смотрю на нее, но, похоже, она уверена в своих силах. Я встаю, сделав это слишком резко, и мой стул, отодвигаясь назад, издает ужасный скрипучий звук. Я больше не смотрю на полицейского, а выхожу, закрываю за собой дверь и начинаю ходить по безлюдному коридору.
Чарли выходит несколько минут спустя с рюкзаком, висящим на ее плече, и самодовольной ухмылкой на лице. Я улыбаюсь ей в ответ, понимая, что мне вообще не стоило опасаться, что она позволит своей нервозности взять над собой верх. Сейчас она в четвертый раз начинает все с нуля, и, судя по всему, в первые три раза она с этим справлялась. Справится она и на этот раз.
На сей раз она не садится на переднее сиденье. Когда мы подходим к машине, она предлагает:
– Давай оба сядем сзади, чтобы просмотреть все это.
Лэндон раздражен – ему кажется, что мы и так разыгрывали его слишком долго, а теперь еще и вынуждаем его играть роль нашего шофера.
– Ну и куда теперь? – спрашивает он.
– Просто поезди кругами, пока мы не решим, куда нам лучше отправиться сейчас, – говорю я.
Чарли расстегивает молнию на рюкзаке и начинает рыться в нем.
– Думаю, нам надо поехать в тюрьму, – говорит она. – Возможно, мой отец сможет нам что-то объяснить.
– Опять? – вопрошает Лэндон. – Вчера мы с Сайласом попытались нанести ему визит. Но нам не разрешили с ним поговорить.
– Но я же его дочь, – возражает Чарли. И молча смотрит на меня, будто ища моего одобрения.
– Я согласен с Чарли, – говорю я. – Давайте съездим к ее отцу.
Лэндон тяжело вздыхает.
– Когда же все это закончится, – бормочет он, выезжая направо с подъездной дороги полицейского участка. – Это просто абсурд. – Он включает радио и увеличивает громкость, чтобы не слышать нас.
Мы начинаем доставать из рюкзака бумаги. Они сложены в две стопки – я помню, как я раскладывал их пару дней назад, когда впервые просматривал все эти записи. Я отдаю Чарли ее дневники, а сам начинаю разбирать письма, надеясь, что она не заметит, что я пропускаю некоторые из них, те, которые прочел раньше.
– Все эти дневники так подробны, – замечает она, листая их. – Если я писала так много и так часто, но неужели у меня нет дневника, который бы относился к настоящему времени? Я не могу найти здесь свой дневник за этот год.
Она права. Когда я был на ее чердаке и засовывал в рюкзак все эти бумаги, я не заметил ничего такого, что выглядело бы так, будто она пользовалась этим в последнее время. Я пожимаю плечами.
– Возможно, я пропустил его, когда собирал все это.
Она подается вперед и повышает голос, чтобы перекричать музыку.
– Я хочу заехать в мой дом, – говорит она Лэндону. И снова откидывается назад, прижимая свой рюкзак к груди. Она перестала просматривать письма и дневники, а просто молча смотрит в окно, пока мы подъезжаем к ее району.
Когда мы доезжаем до ее дома, она мешкает, прежде чем открыть дверь.
– Я здесь живу? – спрашивает она.
Я уверен, что такого она не ожидала, однако я не могу ни успокоить ее, ни предупредить о том, что она обнаружит внутри этого дома, поскольку она считает, что я тоже потерял память.
– Хочешь, я зайду туда вместе с тобой?
Она качает головой.
– Скорее всего, это не самая удачная идея. Ведь в наших записях сказано, что тебе лучше держаться подальше от моей матери.
– Верно, – соглашаюсь я. – В этих записях также сказано, что я нашел все это на твоем чердаке. Быть может, на этот раз тебе стоит поискать в своей спальне. Если у тебя был дневник, который ты активно вела недавно, он, вероятно, находится рядом с тем местом, где ты спишь.
Она кивает, затем выходит из машины и идет к дому. Я смотрю на нее, пока она не скрывается внутри.
Я замечаю, что Лэндон подозрительно наблюдает за мной в зеркале заднего вида. Я избегаю встречаться с ним взглядом. Я знаю, что он и так уже нам не верит, а если он узнает, что я сохранил воспоминания о последних сорока восьми часах, то однозначно решит, что я лгу. И перестанет нам помогать.
Я нахожу письмо, которое еще не читал, и начинаю открывать его, когда задняя дверь дома открывается. Чарли забрасывает в машину какую-то коробку, и я испытываю облегчение от того, что она нашла еще какие-то бумаги, в том числе недостающий дневник. Она садится в машину, и тут открывается и передняя дверь. Я смотрю на переднее сиденье и вижу, что на него садится Дженет.