Я спокойно доезжаю на своей машине до дома Чарли и жду ее в начале подъездной дороги, как мы и договорились. И пишу ей на телефон, чтобы сообщить, что я приехал на другой машине.
Я начинаю перебирать в голове теории, пока дожидаюсь ее. У меня никак не получается найти объяснение тому, что с нами происходит, и единственные варианты, которые приходят мне в голову, носят фантастический характер.
Проклятие.
Похищение инопланетянами. Перемещение во времени.
А может, у нас обоих опухоль в мозгу?
Все это нелепо.
Я записываю эти предположения, когда пассажирская дверь открывается. Вместе с Чарли в машину проникает ветер, и мне ужасно хочется притянуть ее к себе. Ее волосы влажны, и она переоделась.
– Привет.
– Привет, – отзывается она и застегивает ремень безопасности. – Что ты писал?
Я протягиваю ей блокнот и ручку, затем задом выезжаю с ее подъездной дороги.
Она начинает читать мои заметки.
И, дочитав их, говорит:
– Все это не имеет смысла, Сайлас. Вечером перед тем, как все это началось, мы поссорились и расстались. А на следующий день потеряли память, и оказалось, что мы помним только какие-то обрывки вроде содержания прочитанных нами книг или умения фотографировать. Затем это повторяется с нами целую неделю, после чего ты вдруг не теряешь память, а я теряю ее опять. – Она ставит ноги на сиденье и начинает постукивать ручкой по блокноту. – Что мы упускаем? Должно же быть какое-то объяснение. У меня нет никаких воспоминаний о том, что происходило до сегодняшнего утра, так что же такое произошло вчера, что ты перестал забывать?
Я не отвечаю, обдумывая ее вопросы. Мы все время исходили из предположения, что во всем этом виноваты другие. Мы думали, что к этому причастна Креветка, что к этому причастна ее мать. Какое-то время я хотел обвинить в этом отца Чарли. Но, возможно, дело тут не в других людях, а в нас самих.
Мы доезжаем до моего дома, так и не приблизившись к истине.
Она так же далека от нас, как была сегодня утром. Как три дня назад. Как на прошлой неделе.
– Давай пройдем через заднюю дверь на тот случай, если мои родители еще не спят. – Нам сейчас совсем ни к чему, чтобы они увидели, как я веду Чарли в мою спальню, чтобы провести там ночь. Если войти через заднюю дверь, нам не придется проходить мимо кабинета моего отца.
Она не заперта, и я вхожу первым. Затем, видя, что вокруг никого нет, беру Чарли за руку и быстро пробегаю с ней по дому и вверх по лестнице, пока не добегаем до моей спальни. К тому времени, как я закрываю за нами дверь и запираю ее, мы оба тяжело дышим. Чарли смеется и падает на мою кровать.
– Это было прикольно, – говорит она. – Я готова поспорить, что мы делали это и прежде.
Она садится и, улыбаясь, откидывает волосы, упавшие ей на лицо. И начинает осматривать мою комнату глазами, видящими ее впервые. И меня вдруг охватывает то же самое чувство, которое я испытал в отеле вчера вечером, когда она заснула в моих объятиях. Чувство, что я готов пойти на все что угодно, лишь бы вспомнить, каково это – любить ее. Господи, как же мне хочется это вернуть. Почему мы вообще расстались? Почему мы позволили тому, что случилось между нашими семьями, разлучить нас? Я готов поверить, что до того, как допустить, чтобы все разрушилось, мы были половинками одного целого, созданными друг для друга. Почему мы возомнили, что можем противиться судьбе?
Не в этом ли дело?
Глядя на меня, Чарли замечает, что в моей голове что-то происходит. Она вскидывает голову и пододвигается к краю кровати.
– Ты что-то вспомнил?
Я сижу рядом с кроватью на вращающемся кресле за моим письменным столом и в ответ поворачиваюсь к ней, беру ее руки в свои и сжимаю их.
– Нет. Но… кажется, у меня есть теория.
Она выпрямляется.
– Какая теория?
Наверное, когда я произнесу это вслух, это будет звучать еще более бредово, чем сейчас, когда эта мысль вертится только в моей голове.
– В общем… возможно, это прозвучит глупо, но вчера вечером… когда мы были в отеле…
Она кивает, делая мне знак продолжать.
– Одной из последних моих мыслей перед тем, как мы заснули, была мысль о том, что, когда ты пропала, я чувствовал себя так, будто из меня изъяли какую-то важную часть. Но, найдя тебя, я впервые ощутил себя Сайласом Нэшем. Притом что до того момента я не ощущал себя вообще никем. И я помню, что тогда дал себе слово, что ни за что не допущу, чтобы мы отдалились друг от друга. Вот я и подумал… – Я отпускаю ее руки и встаю. И пару раз прохожу взад и вперед по комнате, пока она не встает тоже. Я понимаю, что зря смущаюсь перед тем, как высказать эту мысль вслух, но я все-таки смущен. Это звучит абсурдно. Хотя все другие объяснения еще абсурднее.
Потерев крепко свою шею, чтобы хоть немного унять нервозность, я смотрю Чарли в глаза.
– Чарли, а что, если… когда мы расстались… мы с тобой пошли наперекор предначертанной судьбе?
Я ожидаю, что она поднимет меня на смех, но вместо этого вижу, как на ее руках появляются мурашки. Она трет их, затем медленно опускается обратно на кровать.
– Это абсурд, – бормочет она, но неуверенно, как будто части ее все-таки кажется, что в моей теории что-то есть и стоит это обдумать.
Я снова сажусь в кресло прямо перед ней.
– Что, если нам предначертано быть вместе? И, когда мы воспротивились этому, это вызвало что-то вроде… не знаю, как это можно назвать… что-то вроде… разлома?
Она закатывает глаза.
– Иными словами, ты хочешь сказать, что вселенная стерла все наши воспоминания, потому что мы расстались? А тебе не кажется, что это немного отдает нарциссизмом?
Я качаю головой.
– Я понимаю, как странно это звучит. Но, говоря гипотетически… что, если на свете существуют души, являющиеся половинками единого целого и предназначенные друг другу? И, когда они сходятся, их нельзя разъединить?
Она складывает руки на коленях.
– А как это объясняет тот факт, что на этот раз ты запомнил последние два дня, а я нет?
Я снова начинаю ходить взад и вперед.
– Дай мне минуту подумать, – говорю я.
Она терпеливо ждет, пока я продолжаю ходить по комнате. Затем останавливаюсь и поднимаю палец.
– Выслушай меня, хорошо?
– Я слушаю, – отзывается она.
– Мы любили друг друга с самого детства. Между нами однозначно существовала связь, и это продолжалось всю нашу жизнь. Пока в нее не начали вмешиваться внешние факторы. То, что произошло с нашими отцами, взаимная ненависть наших семей. Твоя обида на меня из-за того, что я верил, что твой отец виновен. Тут есть закономерность, Чарли. – Я беру блокнот и пробегаю глазами сделанный мною ранее перечень того, что мы помним, и того, чего не помним. – И наши воспоминания… мы помним то, что не было навязано нам извне. Ты помнишь книги. Я помню, как работать с фотокамерой. Мы помним слова наших любимых песен. Мы помним исторические события. Но мы забыли то, что было навязано нам другими. Например, американский футбол.
– А как же насчет людей? – спрашивает она. – Почему мы забыли всех людей, с которыми были знакомы?
– Если бы мы помнили этих людей, то у нас по-прежнему оставались бы и другие воспоминания. Мы бы помнили, как познакомились с ними, какое влияние они имели на нашу жизнь. – Я чешу затылок. – Я не знаю, Чарли. Многое из этого все равно кажется мне нелогичным. Но вчера вечером я снова ощутил связь с тобой. Почувствовал, что любил тебя всю жизнь. И сегодня утром… я не потерял память, в отличие от тебя. В этом должен быть какой-то смысл.
Чарли встает и начинает ходить по комнате.
– Две половинки одного целого, предназначенные друг другу? – бормочет она. – Это почти так же абсурдно, как проклятие.
– Или как два человека, синхронно теряющие память?
Она пристально смотрит на меня, и я вижу, как работает ее мозг, пока она грызет подушечку своего большого пальца.
– Что ж, тогда объясни, как ты смог опять влюбиться в меня всего за два дня. И, если мы половинки одного целого, предназначенные друг другу, то почему я не влюбилась заново в тебя? – Она перестает ходить взад и вперед и ждет моего ответа.
– Ты долгое время провела взаперти в своем старом доме, а я все это время искал тебя. Я читал наши любовные письма, твои дневники, просматривал твой телефон. И к тому времени, когда я вчера вечером нашел тебя, у меня было такое чувство, будто я уже знаю тебя. Я прочитал почти все о нашем прошлом, и каким-то образом это снова связало меня с тобой… как будто мои прежние чувства возродились. Но для тебя… я так и оставался чужаком.
Мы оба опять сидим на кровати и думаем. Пожалуй, сейчас мы впервые приблизились к чему-то, напоминающему закономерность.
– То есть ты предполагаешь… что мы были предназначены друг другу. Но затем внешние факторы испортили нас, и мы разошлись?
– Да. Может быть. Думаю, так оно и есть.
– И это будет повторяться, пока мы все не исправим?
Я пожимаю плечами, поскольку я не уверен. Это всего лишь теория. Но это выглядит логичнее, чем все наши прежние догадки.
Проходит пять минут, в течение которых никто из нас не произносит ни слова. В конце концов она снова падает на спину на кровать, тяжело вздыхает и говорит:
– Ты понимаешь, что это значит?
– Нет.
Она приподнимается на локтях и смотрит на меня.
– Если это правда… то у тебя есть только тридцать шесть часов, чтобы заставить меня влюбиться в тебя снова.
Я не знаю, нашли мы разгадку или в конце этих тридцати шести часов снова упремся в тупик, но я улыбаюсь, потому что готов пожертвовать этим временем, пытаясь доказать эту теорию. Я подхожу к кровати и плюхаюсь на нее рядом с Чарли. Мы оба уставляемся в потолок, и я говорю:
– Что ж, малышка Чарли, тогда нам лучше начать.
Она прикрывает глаза согнутой рукой и стонет.
– Я не очень-то хорошо тебя знаю, но мне уже сейчас очевидно, что это доставит тебе удовольствие.